Last Stardust (СИ)

— Текилу не пей, она так себе, — тихо сказал тот ему на ухо.

— А остальные как же? — спросил Юра.

— А им уже все равно, — Опп махнул рукой. — Курить пойдешь? Только давай с черного входа, основной я закрыл — положено так.

Юра согласился. Становилось совсем душно, хотелось выйти на улицу. За столом пошли разговоры о Трампе, и этого было достаточно, чтобы понять, что американским друзьям и Вите уже точно хватит алкоголя. Юри пытался уговорить мужа пойти спать. Крис и Канти смотрели что-то на ее ноутбуке, а Пхичит копался в одолженном у Джакометти разговорнике. Юра встретился взглядом с Отабеком, но тот тут же отвел глаза.

— Твои друзья будут в порядке, — сказал Опп, проводя Юру по узкому коридору, ведущему из кухни к небольшой двери.

— Не сомневаюсь, — сказал Юра.

На улице было на удивление прохладно после дождя. Небо было абсолютно ясным, темным и высоким.

— Дойдем до магазина? Тут недалеко, у меня сигареты кончились, — предложил Опп, стоя на крыльце и натягивая кеды.

— Возьми мои.

— Да мне все равно покупать. Идем!

Улицы были пустыми и тихими, в воздухе пахло дождем и чем-то сладковатым. Юра не пил ничего, кроме пива, а потому чувствовал себя вполне сносно — даже мелькнула мысль отправиться прогуляться по ночному городу. Возвращаться в шумную компанию не хотелось.

— Все русские так много пьют? — спросил Опп, подстраиваясь под медленный шаг Юры.

Юра только плечами пожал, хотя лично он считал, что американцы выпили побольше, чем они все. Отабек вон вообще пил холодный зеленый чай. Хотя он и не русский, да, конечно.

— А все русские такие красивые?

Нога зацепилась за влажный асфальт буквально на ровном месте, и Юра чуть не полетел носом вперед — спасло то, что Опп схватил его за локоть.

— Э? С чего бы… ну… — замялся он, глядя то в темные глаза напротив, то на смуглые пальцы, так и замершие на его руке.

— Ваш Виктор и ты — просто произведение искусства, — совершенно спокойно ответил Опп и отпустил его. — Вон магазин, подожди тут, я мигом.

Юра только кивнул, прислоняясь поясницей к невысокой оградке около чьего-то дома и вытаскивая из кармана сигареты. Красивые? Про Виктора он часто такое слышал, да и про себя тоже: в сети, от фанатов, даже пару раз от Барановской, но когда ему это последний раз говорили вот так вот спокойно и прямо, ни черта не понимая в фигурном катании? Просто в лоб. “Произведение искусства”. Ну конечно.

Он успел чиркнуть зажигалкой и один раз затянуться дымом, когда к нему подскочил Опп с пачкой каких-то японских сигарет.

— Покурим тут? — спросил он.

— Да можно.

— Нравится в Японии?

— Я тут не первый раз, но скорее да, чем нет. Тут… думаешь меньше, — ответил Юра, тут же жалея, что не смог подобрать правильных слов, чтобы описать свои ощущения от этой страны. Да и на самом ли деле получалось меньше думать?

— А мне еще два года тут отработать, и можно возвращаться в Таиланд, — сказал Опп, копируя его позу и тоже устраиваясь у ограды.

— А ты здесь зачем?

— Все просто — скрываюсь от армии, — таец открыто посмотрел на Юру, повернув голову, и улыбнулся. — Два года и все — я буду не годен по возрасту.

— Здорово.

— Эй, ребята собирались пойти погулять. Ну там в караоке или в клуб зайти. Не хочешь присоединиться?

Юра вдруг почувствовал себя ужасно странно. Раньше он был бы рад повеселиться, отвлечься, хоть какое-то время провести, не думая постоянно о прыжках и соревнованиях. Да и в клубы его когда-то просто не пускали, что его дико бесило. Чтобы тогда протиснуться к Отабеку в Барселоне с целью посмотреть на него за пультом, пришлось просить помощи у Милы. А сейчас иди, куда хочешь, делай, что нравится, строй новые отношения даже. Юра покосился на продолжавшего улыбаться Оппа. Он был красивый и очень милый, а еще явно… по мальчикам, раз оценил красоту не Милы, а его и Вити.

Что же тогда не так?

Юра не ответил, просто затянулся снова сигаретой. Дым горчил на языке.

— Не хочешь? — спросил Опп. — Не волнуйся, все будет в порядке, я же буду с тобой.

А когда последний раз Юре говорили такое? Точнее говорил — один человек, только один. Жизнь без него не стала ужасной или невыносимой, она стала никакой. Это когда тебе не хорошо и не плохо, просто ты не двигаешься, будто застываешь, как в смоле. Юра ходил на тренировки, прыгал еще выше, приземлялся еще чище, навещал деда, даже встречался пару раз с приятелями. По-прежнему любил Питер. Но все это потеряло ту яркость, тот стремительный полет, тот накал, к которым он так привык, когда рядом был Отабек. Да даже когда его не было рядом, но Юра мог позволить себе думать о нем, как о ком-то особенном. Кому можно позвонить в три часа ночи и не услышать удивления или недовольства в голосе.

А теперь было одно сплошное никак. И ни вперед, ни назад. Не хорошо и не плохо, не черное и не белое. Юра даже не мог понять, тянуло ли его к девушкам или к парням — все люди были для него одинаковыми в этом плане: пахли не так, говорили не то. Перестав общаться с Отабеком, он не почувствовал себя сломленным или разбитым. Время просто остановилось, встало, как вкопанное. Все вокруг продолжало двигаться, а Юра будто стоял в пробке, провожая взглядом несущийся свободно встречный поток. И эта пробка была длиннее и безнадежнее, чем на МКАД в час пик. Прощаясь с любимыми, мы должны чувствовать боль. Здесь же была пустота, которая росла и росла, ширилась, звенела, вызывая лишь одно желание — вырваться, почувствовать снова.

Хоть что-нибудь.

И теперь эти чувства пытались прогрызть себе путь наружу, когда Юра снова вдыхал этот запах, видел эту всегда немую и ненавязчивую заботу, ощущал прикосновения. Но было ли им место в этой пустоте?

— Я, наверное, лучше посплю, — сказал, наконец, Юра, когда сигарета дотлела до фильтра и начала жечь пальцы. — У нас на завтра много планов.

— Что ж, — улыбка не исчезла с лица Оппа, словно он уже и не ожидал другого ответа, — тогда пойдем обратно.

Они добрались до рёкана в молчании, и Юра, увидев, что за столом остались лишь Крис, что-то активно обсуждавший с Джеймсом, Дэнни и Канти, поднялся в комнату.

Отабек лежал на кровати на спине, читая что-то с телефона. Пхичит спорил с все еще пьяным Гошей, размашисто жестикулируя. Юра, лишь мельком глянув на Отабека, выбрался на балкон.

— Юрочка! Наконец-то позвонил! У вас там разве не глубокая ночь? Ну, рассказывай, родной, как там японцы! — через пару гудков раздался в трубке дедушкин голос.

Что рассказывать, деда? Что рассказывать? Что я такой же идиот в девятнадцать, как был в пятнадцать, когда сбежал один в Хасецу, заставив тебя глотать валерьянку? Да даже хуже.

— Да все нормально, деда! Расскажи лучше, как сам? — Юра согнулся, опираясь локтями на парапет и пиная его основание ногой.

На запястье упала капля дождя. Потом еще одна. Небо, еще совсем недавно бывшее чистым и ясным, снова заволокли тучи, в темноте казавшиеся густыми и низкими.

========== 2.3. Фусими Инари ==========

Запах сырости, казалось, пропитал все вокруг: каменные стены, воздух, одежду, пыль на грязном полу. Мутный свет от ламп на потолке выхватывал из серой темноты отдельные куски, разрезая пространство на части. Юре было холодно, футболка прилипла к спине, дышать получалось какими-то урывками, хотя больше всего хотелось вдохнуть полной грудью. Он шел вперед, уговаривая себя не оглядываться — потому что за спиной было все то же самое, что и перед ним. Коридор с четкими, будто обрубленными углами поворотов петлял: то влево, то вправо. Пол иногда был покатым, словно погружался все ниже и ниже.

Чем дальше уводили одинаковые стены, тем больше между лопаток обжигало холодом, будто в спину дул поток ледяного ветра. Но позади было все то же самое — нескончаемое, гулкое, беспросветное, будто одни и те же фотографии на старой пленке. Хотелось крикнуть, но было страшно услышать эхо собственного голоса, которое прокатится по потолку волной и ударит потом в затылок, как бумеранг. Юра уговаривал себя дышать и идти спокойно, но все же сорвался на бег. Поворот-поворот-поворот, один острый срез камня, другой, третий. Коридор не кончался, только будто сужался и душил, обвивался вокруг тела, как змея. Юра стискивал зубы, сердце колотилось где-то между ключиц, и с каждым его ударом по костям проходилась противная, липкая дрожь. Где из всего этого выход? Почему все вокруг такое одинаковое?