... не войной...(СИ)

Ночное небо теряло краски, превращаясь в узкий, темный и грязный тоннель, в подземную систему Хогвартса, по которой он мчался к слепящей пылающей точке впереди. Там ждала Смерть, и она была неотвратима и желанна. Она должна была завладеть им целиком. Все в мире было Смерть — алая, алчная, неумолимая, раскинувшая жадные щупальца, с равным восторгом поглощающая живую плоть и растревоженную душу. Раскинув руки, Гарри позволил чавкающему пятну засосать себя в спиральный водоворот. Он провалился в глухую бездонную черноту, и вокруг была лишь пустота, пустота, пустота…

Когда под ногами спружинила мягкая теплая поверхность, пространство вокруг заиграло мириадами искр. Вспыхнул огонь в камине, обволакивая теплом, словно мягким коконом. Он возликовал. Он вновь победил — обманул эту адскую бездну, в которую отправлял любого врага. И это был не случайный выигрыш — он шел к нему долгие годы, и каждый из шагов был верен, каждый. Мир перед глазами сложился из ярких пятен в цветную резкую картинку.

Рядом закопошилась, свиваясь кольцами, Нагини; из развалин ненавистного ему дома потянулась мертвая рука с кольцом на пальце; Ровена Рейвенкло прошла мимо гобелена по хогвартскому коридору, держа в руках круглое блестящее украшение; красивая, с горящими глазами и счастливой улыбкой на лице, Беллатрикс Лестрейндж обернула чашу Хельги темным бархатом, а во мраке пещеры отливал изумрудной зеленью медальон Слизерина.

Все пять бесценны. Закинув голову, он захохотал в их окружении. Никто никогда не заходил так далеко по этой тропе, не достигал подобных высот и не опускался в неизведанные глубины Темной Магии, не уверял себя, что смерть победима. Никто не дерзнул. Лишь он один.

Он был настолько горд своими деяниями, что позволил себе пожертвовать одной из жемчужин — первой, самой несовершенной из всех, но остальные… Их сияние оставалось все таким же чистым и ровным, безупречным.

И сейчас он жаждал лишь одного — обрести силы и наказать того, кто посмел… Непроглядная и плотная, тяжелая муть тащила за собой, заставляя тело содрогаться от ярости, обгладывала каждый нерв. Он ненавидел всех, по чьей вине потерял столько времени, но первым убьет того, кто обесчестил само его имя, превратил его в жалкое посмешище и предал его идеалы ради вульгарных целей.

Скоро, совсем скоро он свершит справедливую месть. О, в этот раз он не допустит ошибки. Кем бы ни был предатель, тот не уйдет от расправы. Он будет постепенно уничтожать его, рвать в мелкие клочья и вновь собирать, чтобы искромсать еще раз. Вырежет раскаленными клинками глаза, а язык оставит, чтобы наслаждаться криками из лживого рта. Пусть славит Лорда Волдеморта, которым ему никогда не стать. Он раскрошит в пыль его кости, медленно, одну за другой; вытянет сквозь раны сухожилия и напоследок искупается в его крови, чтобы насладиться последней смертельной судорогой, с которой душа врага отлетит в небытие.

— Нет, нет, нет, — краем уха услышал он монотонный шепот, но продолжал терзать, крушить распластанное под собой тело, впиваясь зубами в живую плоть, заламывая руки и разводя коленом бедра.

— Нет. Нет. Нет. Нет.

Он был окутан жаром, глухое темное возбуждение затмевало остатки рассудка, поглощало без остатка, и когда он вывернулся из одежды и направил член, намерившись ворваться… куда-нибудь, лишь бы быстрей…

— Гарри…

Ох, почему же так больно?! Сердце проломило ребра, и голова вмиг разлетелась на куски.

Тело под ним было теплым и неподвижным. Конечно, сложно двигаться, когда одна рука навалившегося сверху с нечеловеческой силой держит за горло, а другая, ухватив за колени, сгибает и разводит до хруста бедра…

— Северус! Я вовсе… Это не я, он.

Гарри слетел на пол с кровати, все еще мало что соображая, но понял он одно: перед ним лежал распластанный, полузадушенный Северус. Совершенно голый, с раздвинутыми коленями, растрепанными волосами, искусанным в кровь телом и… возбужденным членом, прилипшим к животу. И Гарри был готов… Надо называть вещи своими именами — он чуть было не изнасиловал Северуса Снейпа. Собственное возбуждение лопнуло, как мыльный пузырь.

— Я в порядке, Гарри, — сдавленно прохрипел тот с кровати и сел, стирая простыней запекшуюся на плече красную струйку.

— Я… не знаю что сказать. Наверное, «прости» тут не подойдет, да? Почему ты не сопротивлялся, Северус, не оттолкнул меня? Почему?!

— Мне было любопытно, как далеко ты сможешь зайти. И это не ты повел себя как безвольной кретин. Я сам хотел… и не хотел, чтобы так.

— Тебе ничего не стоило сбросить меня, оттолкнуть. А если бы я не смог, если бы не услышал твое «нет», если бы не смог остановиться?

— Но ты смог. Пожалуй, это самый ценный опыт, который мы смогли вынести из произошедшего. Ты смог.

— А еще это означает, что ты в ужасной опасности. Волдеморт так ненавидит тебя, что готов разорвать в клочья. И уверен, что совершит это совсем скоро.

— Не лучшая новость, да и не новость вовсе. Что-нибудь более занимательное? Выпей немедленно, иначе тебя стошнит на ковер, — со стола сорвался флакон с зельем и приземлился Гари на колени.

— Да, очень-очень важное, — Гарри на секунду показалось, что он глотнул веселящего газа, а не зелья, — и хорошее. Диадема точно крестраж, и их всего пять, а не сотня. Три у нас, змея у Тонкс и диадема в Хогвартсе, где-то возле гобелена с Варнаввой Вздрюченным.

Когда он разогнул по очереди пальцы, его ладонь дернулась, чтобы одобрительно ударить по ладони Снейпа, но замерла в воздухе.

— О Мерлин, опять начинается, — раздраженно выдохнул тот, откидывая простыню. — Если мне еще год придется потратить, чтобы убедить тебя, что мне, черт тебя раздери, Гарри, приятно тебя касаться, то я сам нанесу Волдеморту визит. Скажем, завтра. Надеюсь, оттуда я не вернусь и мне уже будет наплевать на все!

— Мне кажется, Волдеморт будет не готов к встрече, — пробормотал Гарри, — он как будто болен… ранен… Или это оттого, что крестражи у нас?

— Гарри! Ты, может быть, и отлично чувствуешь Волдеморта, но почему-то слеп, когда дело касается остальных. Неужели все это время я не ясно давал понять, что заинтересован?

Гарри сглотнул и кивнул.

— Ну? — тонкая бровь выгнулась под безумным углом, и всю радужку глаз затопил тяжелый темный блеск.

— Так это потому, что выбора нет, — прошептал Гарри. — Стал бы ты смотреть на худого психованного мальчишку, если бы рядом был кто-то другой, вроде Чарли Уизли.

Снейп со стоном повалился на подушки.

— Даю тебе пять секунд на раздумья, — выдохнул он. — Если не ошибаюсь, то мы всего лишь раз по-настоящему поцеловались. Это необходимо исправлять. Четыре, три…

И Гарри шагнул как в омут. Закрыв глаза, бросился в кольцо цепких рук, жарких губ и тихих стонов. Позволил касаться себя так, как не мог помыслить, сцеловывать капли пота под коленями и поглаживать языком впадинки на пояснице. Снейп водил горячим членом вдоль позвоночника, облизывал и прихватывал губами мошонку, вертел и крутил его, как хотел, и Гарри нравилось — нравилось! — все, что он ощущал.

— Хочешь, как в прошлый раз? Мне показалось, что ты был не против, — Снейп ухватил его ладонь и повел вдоль своих ребер, заводя за спину, опуская на горячую кожу ягодиц. — Я приму другую позу, и тебе будет удобней.

Гарри не успел ответить, как тот перекатился на живот, уткнулся головой в скрещенные руки и приподнял бедра, опираясь на колени. Это было непристойно. Более чем. Ужасно откровенно и беззащитно. Наверное, так можно только с тем, кому полностью доверяешь. В руку Гарри ткнулась пряно и сладко пахнущая баночка, и этот запах отозвался в яйцах пожаром, а в горле — глубоким незнакомым стоном.

— Я догадывался, что ты оценишь, — выдохнул Снейп куда-то в подушку. — Попробуй сам, только не спеши.

Гарри осторожно смазал нежную кожу вокруг его ануса и кончиками пальцев почувствовал, как дрожит Снейп, как напрягаются мышцы его бедер, когда он старается удержаться на коленях и выставить зад выше. Его ладонь вцепилась в ягодицу, разводя пошире, добровольно давая доступ, разрешение на все, что Гарри мог бы ему предложить.