... не войной...(СИ)

Слезы пропали, едва он увидел обугленную стену мыловарни в Лютном переулке. Все, разом — глаза словно засыпало сухим песком. Гарри часто моргал, надеясь, что проклятая жидкость потечет из-под век и не даст отчаянию разорвать его изнутри.

Сириус на фото накручивал на пальцы кончик черной ленточки, недоуменно пожимая плечами и виновато улыбаясь. Справа в такой же рамке печально вздыхал и расправлял пышные усы толстый пожилой мужчина — «Гораций Слагхорн, почетный член магического сообщества, уважаемый профессор зельеварения, более полувека отдавший Хогвартсу».

Десятка два мелких фотографий с трепещущими траурными лентами были безымянными и не такими четкими, но на одной из них широко улыбалась то ли Зита, то ли Гита, а, может быть, Дита, в костюме из ярких перьев. С обратной стороны «Листка» проникновенно вздыхал портрет Амбридж.

«Как заместитель министра Фаджа и глава Отдела Тайн я принимаю на себя всю ответственность за этот вопиющий инцидент. Предатель Эмметт Браун, продавший Волдеморту опытные образцы одной из наших лабораторий, помещен в Азкабан и немедленно понесет наказание. Всем миром пожелаем нашей храброй Нимфадоре Тонкс поскорей оправиться от ран, полученных в ходе нападения этих существ на Лютный переулок. По нашим данным, помесь мантикоры и пятинога не агрессивна, если не встречает сопротивления, поэтому умоляю жителей Британии во имя собственной безопасности и жизни своих детей вести себя спокойно при встрече с ними. Также министерство рекомендует ограничить передвижения и массовые собрания и вновь усиливает контроль за выдачей разрешений на аппарацию, во избежание случайных жертв среди мирных граждан. Лучшие сотрудники Аврората прилагают все усилия… Скорбим… сплотимся… сегодня, как никогда…»

Дверь тихо скрипнула, и в гостиную сунулась морда Берни. Гарри сполз с кресла, прижался к шее пса и силился выдавить хоть слезу, чтобы помянуть крестного.

— У тебя больше не будет друга, — шептал он, а Берни тихо подвывал, но вместо слез наружу рвались только гнев и затмевающая все ярость, которой невозможно было сопротивляться. — Я убью его! Убью эту мразь, суку, которая не дает мне жить!

Он сам не заметил, как злобное шипение превратилось в холодные, полные решимости слова, от которых звенели стекла и громко стучали друг о друга хрустальные подвески люстры.

— Если он хотел, чтобы я возненавидел — то своего добился. Я разорву его на части, вытрясу остатки поганой души и растопчу…

— Надеюсь, это относится не ко мне, — Снейп возник бесшумно, выглядел в футболке и легких домашних брюках почти незнакомо и говорил непривычно мягко, как со смертельно больным или капризным ребенком. — Возьми себя в руки, Гарри, ты уничтожишь дом.

— Почему, Северус? Почему ты мне об этом не сообщил в тот же день? Я бы…

— Чем бы ты смог помочь? И с каких пор я Северус?

— И только это тебя волнует?! Ты ненавидел Сириуса и не знаешь, что значит для меня его смерть, не понимаешь, что я чувствую сейчас!

— Конечно, ведь ты единственный в мире, у кого погибли близкие.

Гарри вскинулся, подталкиваемый этой язвительной насмешкой, поднос с хрустальными стаканами и полной бутылкой сам полетел в камин, шторы взвились, словно в гостиную ворвался шквал, два стула встретились в воздухе и с грохотом врезались в стену.

— Поплачь, Гарри, — отчетливо прозвучало у него в голове. — Это не слабость. Нормально скорбеть о мертвых. А твой крестный… совершил ужасную глупость. Впрочем, как всегда. Он был не лучшим из людей, но любил тебя. Поплачь.

— Где его похоронили?

— Увы. Эти твари извергают Адский огонь, а он безжалостен, — вслух сказал Снейп, — не осталось даже золы. Я знал Слагхорна с первого курса, он всегда был добр ко мне, и я тоже сожалею.

Гарри механически накручивал на палец завиток шерсти притихшего Берни:

— У меня больше никого не осталось, только вот он и — боже, я не представлял, что когда-нибудь скажу такое — он и вы.

— И множество твоих друзей, Люпин, семья Уизли, опекуны. Дамблдор, в конце концов, крайне обеспокоен твоей судьбой, иначе не явился бы ко мне сразу после смерти Блэка. Ты многим небезразличен, Гарри, и многие любят тебя.

— Да, — упрямо ответил Гарри. — Только потому, что я могу убить одного безносого ублюдка, чтобы весь мир спал спокойно.

— Вряд ли твой пес знает, о чем идет речь, — печально улыбнулся Снейп, — и тем не менее этот остолоп скучал по тебе.

Берни тявкнул, подтверждая его слова, вскочил на длинные лапы и прошелся шершавым языком по лицу Гарри, оставив мутное пятно на очках.

— Я не буду ждать, пока из меня выстрелят, Снейп. Я сам хочу.

— Давай поговорим позже, — тот внезапно приблизился настолько, что голова сидящего Гарри ткнулась ему в бедро. — Плачь, это лучшее, что ты можешь сейчас сделать. Иначе, клянусь, напою тебя проявителем эмоций.

Рука Снейпа легла на его макушку, осторожно перебрала волосы, он опустился рядом, и легко обнял Гарри за плечи, укачивая, словно убаюкивая младенца.

— Все будет хорошо, Гарри, все когда-нибудь кончится, — тихо повторял он. — Плохие времена рано или поздно отступают. Все пройдет, и ты будешь жить, мальчишка — глупый, смешной, доверчивый и чистый. Тебя полюбят, ты будешь счастлив и больше никогда не станешь вспоминать об этом. Все будет хорошо, Гарри, все будет хорошо…

Руки гладили его спину и шею, касались лица, горячее дыхание Берни согревало бедро, и слезы сами хлынули из глаз, заливая и без того запачканные очки. Снейп шептал ему в самое ухо, словно пел колыбельную, и это, конечно, было ложью, но Гарри сейчас так нужна была эта ложь. Что-то вроде «я никогда не оставлю тебя», «верь мне, прошу тебя, только верь мне», «безрассудный храбрец мой, как же тебе страшно, наверное».

Похоже, Снейп действительно напел ему какое-то заклинание — когда Гарри очнулся, за окном сгущались сумерки. Выходило, что он провалялся на диване в гостиной весь долгий августовский день до самого вечера. Горькая усмешка болью отозвалась на искусанных губах: еще чуть-чуть, и он привыкнет, что все в его жизни меняется с такой скоростью, будто он беспрерывно аппарирует. Еще утром он беспокоился только о том, как сможет взглянуть в глаза Снейпу, а к вечеру оказалось, что тот — единственный, кто способен его утешить и поклясться, что никогда ни ради кого не бросит его. И это даже не считая всех утренних событий, которые… Да, это было, было со Снейпом и именно сейчас Гарри не находил в этом ничего странного.

На столике высилось блюдо с крышкой и запиской: «Постарайся не умереть хотя бы с голоду». На языке Снейпа это значило что-то вроде «я забочусь о тебе».

========== 36. «Мне кажется, с тобой что-то не так» ==========

Снейп нашелся в беседке что-то строчившим в блокноте, Берни лежал у его ног, лениво гоняя лапой жука.

— Спасибо, — начал Гарри.

Тот поднял взгляд и криво усмехнулся:

— Благодарить за секс дурной тон.

— Я не за… — он сглотнул липкий комок. — За то, что потом. Вы пожалели меня. Вы! А значит, все действительно было ужасно. Наверное, стоит навестить Тонкс и Люпина. Думаю, им обоим сейчас несладко.

— Я не держу тебя в заточении. Ты волен делать все, что заблагорассудится, встречаться с кем угодно, бродить, где вздумается. Но изволь каждый вечер докладывать, что жив. Волдеморт наверняка давно имеет глаза и уши не только в министерстве. Не исключено, что кто-то из завсегдатаев или персонала «Гиппогрифа» поставлял ему сведения. Оборотень, например. Иначе как бы Волдеморт узнал, что Блэк и Слагхорн договорились встретиться именно в этот день? Я думаю, что Гораций действительно обладал какой-то важной информацией и Волдеморт посчитал нужным уничтожить его и Блэка, которому тот мог успеть все рассказать.

— Вы много знаете о своих студентах?

Снейп взглянул на него непонимающе.

— Гермиона уверена, что деканы никогда не знают, что на самом деле происходит с их учениками.

— Гораций Слагхорн был лучшим специалистом в области Темных Искусств в стенах школы. Поверь, Гарри, если бы мне нужна была консультация, я бы тоже пошел к нему. Его смерть — лишнее тому подтверждение. Дамблдор думает, что он мог быть в курсе количества крестражей, созданных Волдемортом, но теперь…