Второй шанс (СИ)

Четвертая являет собой лишь адскую смесь раскуроченных внутренностей и разрубленных останков.

Как это сладко: поддаться своему истинному Я, пусть всего на минуту, послушать его пряные речи, оценить все то, что оно может предложить.

Чтобы после безжалостно задвинуть его в дальний ящик и закрыть пудовым замком сверху.

Но сейчас я не спешу делать это, напротив, все больше упиваюсь вариантами возможной мести.

Очередной крик в моем подсознании, предвещающий агонию, и во рту появляется знакомый солоноватый привкус, а ладони сжимаются и разжимаются, мечтая снова почувствовать под пальцами тяжелую рукоять катаны.

Одна-единственная искра становится причиной пожара.

Адреналин уже разгоняет кровь в венах, а желание крушить все нарастает.

Крушить… И плевать сидящей во мне твари, что это будет: стены или же хрупкие человеческие кости. Топтать, пока осколки не станут пылью, а слабая плоть не станет лишь шматом обезображенного мяса.

Я жажду криков боли, замершей на устах мольбы.

Вот черт!

Под рукой невесть как оказался старый стул, и я, не задумываясь, сломал спинку, занозив пальцы щепками.

Боль отрезвляет куда лучше ледяного душа.

Прикрываю глаза, чтобы отогнать наваждение. Тут же в отместку за минуты почти эйфории наваливается усталость.

Веки тяжелеют.

Не отводя взгляда от силуэта, едва различимого на фоне стремительно светлеющего неба, пытаюсь нащупать банку отвратительного старого кофе за спиной.

Пальцы загребают пустоту. Да что за… Только что же здесь стояла.

Резко оборачиваюсь, чтобы лицом к лицу столкнуться с Акирой, который и держит в руках эту чертову банку.

Блять.

Зубы начинают ныть, как после визита к доброму дяде стоматологу, не использующему анестезию по религиозным убеждениям, вере в инопланетный разум или в то, что если с носками периодически разговаривать и не стирать, то они обретут высший разум.

Так и я себя чувствую, взглядом натолкнувшись на свой персональный источник извечных терзаний.

Стоит и ждет, что я скажу что-нибудь.

Отлично.

Дело лишь в том, что я не знаю, что сказать. Абсолютно. Ни единой захудалой мыслишки. Ничего. Только глухая, непрошибаемая стена ярости и отрицания.

Как же меня это бесит!

Бесит не то, что я ублюдочная тварь, нет. Разве можно ненавидеть собственную сущность?

Меня бесит осознание всей той мерзости, которую я творю. Бесит та легкость, с которой я рушу ебучий карточный домик, на постройку которого ушла далеко не одна неделя.

Я начал жрать себя заживо, не испытывая при этом ни капли жалости. Но теперь, когда маленькая прозорливая мышка вернулась, именно она взяла на себя роль всепрощающей мученицы. Простил еще тогда, когда, шатаясь, вылез из закрытой комнаты, как следует прооравшись от терзающих его кошмаров. И именно это чувство вины, выедающее большой ложкой мои внутренности, заставило меня остаться под дверью.

Бесит. Все бесит. И особенно сильно бесит мальчишка, устроивший мне своим исчезновением эту ментальную костедробилку.

- Чего ты ждешь? Извинений, может быть? Раскаяния? Сожалений?!

- Нет. Ничего из вышеперечисленного.

- Тогда что?

- Просто поговори со мной.

- Я не расположен к диалогу. Верни кофе.

- Тебе нужно поспать.

- Я сам прекрасно знаю, что мне нужно. Поставь банку на место и вали баиньки. Желательно на пару недель. - Грр… Вырвалось. Сам бы себе рот зашил, лишь бы не ляпать лишнего время от времени.

- Желательно? А мое «желательно» не учитывается?

- Нет.

- Я так не думаю.

- Мне плевать, о чем ты там думаешь. Оставь меня, утомляешь.

О, дьявол! Да научишь ты меня вовремя затыкаться или нет?

Мечусь по кухне как загнанный зверь, в итоге останавливаясь у окна, и уже начинаю считать трупов, чтобы хоть как-то отвлечься и не брякнуть еще что-нибудь.

«Раз овечка, два овечка…»

Жестяная банка опускается на столешницу и, царапая ее, скользит вперед.

Ну наконец-то.

Выдох.

- Ты путаешь меня с Рином, Шики. Это его ты можешь выгнать, обложив по самую макушку. Я не ведусь на твои примитивные уловки.

Да что случилось с этим и без того безумным миром?!

Сначала мертвяки, жрущие плоть. Теперь я исхожу на дерьмо, а вспыльчивый, словно спичка, мальчишка спокоен. Дальше что? Колония сурков объявит себя независимым государством?

- Что в слове «утомляешь» тебе не понятно? Слогов слишком много?

Уходи… Уходи на хрен отсюда. Спрячься в самой дальней комнате, закутайся в одеяло и дверь подопри. Желательно тяжеленным дубовым шкафом, своротить который у меня не хватит сил.

Ещё одна реплика - и я просто сверну тебе шею, чтобы моя совесть, ранее дремавшая годами, невесть отчего проснувшаяся теперь, наконец-то заткнулась. Вместе с остальными оттаявшими, как дерьмо весной, чувствами.

- Посмотри на меня.

Уходи, уходи… Съебывай отсюда к чертям собачьим, пока я не успел открыть рот! Не заставляй меня жалеть еще и о сказанном!

- Зачем мне утруждать себя? Твоя мерзкая рожа вряд ли стала симпатичнее.

Ну вот. Замечательно.

Стиснув зубы, жду ответной реплики, и она не заставляет себя долго ждать.

Только вот ответом служит не громкий обиженный выкрик, как я ожидал, а увесистый тяжелый удар ровнехонько в подбородок.

Едва не падаю от неожиданности, заваливаясь на конторку. Бордовая волна ярости накрывает прежде, чем разум успевает среагировать. Секунда, и я, взбешенный до предела, всем своим весом вжимаю мальчишку в разделочный столик, перехватив и надежно прижав его кисти к краю столешницы.

Тяжело дышит, яростным взглядом впиваясь мне прямо в лицо, словно душу вытянуть пытается.

Грудь тяжело вздымается, скулы покраснели, а с приоткрытых алых губ с придыханием срываются рваные вздохи.

Хочу. Красной лампочкой загорается в сознании.