Две души Арчи Кремера (СИ)

Арт услужливо вызвал на виртуальный экран служебную презентацию проекта.

«А что можешь ты?» – спросил Арчи. Он едва не захихикал: Арт, казалось, раздулся от гордости и начал рассказывать, на что способен он лично. По крайней мере, ощущение у Арчи сложилось именно такое.

Немного позже Арчи понял: Арт не столько из-за своих возможностей от гордости раздувался, а оттого, что с ним обращается его хозяин. Он усмехнулся. Представил себе, что чешет за ухом большую лохматую собаку – Арта – и заулыбался: большая лохматая собака довольно боднула его головой.

========== Часть 20 ==========

Отчего-то Арчи особенно остро ощущал свое возвращение в центр после этого злосчастного побега утром следующего дня. Ночью было здорово, если честно. Оказалось – к немалому удивлению Арчи, что с Артом было интересно. Он мог казаться глуповатым время от времени, не понимал ехидные вопросы, не реагировал на шутки, очень серьезно отвечал на вопросы, которые Арчи задавал, чтобы развлечься. Но на то он и искин, что с него возьмешь – Арчи был снисходителен, как и положено подростку. Здорово повзрослевшему за неделю, но все еще по-ребячески высокомерному. С другой стороны, Арт был заботлив. Тщательно следил за тем, чтобы Арчи отдохнул; было приятно засыпать глубоко за полночь у озера, а проснуться утром в своей комнате переодетому, умытому, причесанному. Арчи заглянул в зеркало, изучил отражение, которое видел в нем и которое все еще не мог признать своим, но, собравшись с силами, поблагодарил Арта. И что любопытно: ему стало обидно, когда Арт не отреагировал. Он вообще как-то не ощущался. Его словно вообще не было. Странное это было чувство. В чем-то даже непривычное. Еще и эта неловкость: Арт-то старался, был заботливым, а Арчи пренебрег этим, не без умысла, между прочим.

Арчи попытался оправдаться перед самим собой, что и Арт – это всего лишь консервка, то есть искусственное создание, которое не способно чувствовать, думает только в соответствии с созданными для него и немного развитыми им самим алгоритмами, его чувства – это проекция чувств Арчи, его эвристические способности – это способности Арчи, и только. Это было почти убедительно, и это было фальшиво.

Так что вторая попытка была куда более настоятельной и искренней. Арт откликнулся нейтральным «Пожалуйста, я всегда готов исполнить твои пожелания». «Если они не противоречат тому кодексу, который вложили в него эти, архитекторы», – добавил Арчи. «Бесспорно, – не замедлил отозваться Арт, – я функционирую в полном соответствии с общепринятыми максимами поведения. Они императивны для всех производителей и для всех искусственных интеллектов, и для этого существует очень много причин».

«Подслушивать нехорошо», – огрызнулся Арчи, но заметно успокоился. Все было привычно. Он брюзжал, Арт разыгрывал всезнающего дядюшку, а в зеркале отражался кто-то почти знакомый, но не Арчи.

Но тонкости взаимоотношений со своим искином – это фигня. А вот выйти из комнаты после того, как распрощался с ней, помахал ручкой всему центру и решительно вошел в новую, бесцентровую жизнь, оказалось очень непросто. Проще говоря: Арчи было стыдно. Ощущение было крайне сложным, похожим на комок иголок, в который были понатыканы еще и кактусовые колючки, обсыпанные ядовитыми крючочками – для особой остроты. Собственно, самого этого чувства – «стыдно» – в нем, в этом ощущении, было всего ничего. Ключевой, наверное, была неловкость. Арчи-то сбежал, отсутствовал несколько дней. Наверняка (это он постфактум понял, уже после того, как и Пифий его слегка отчитал, и Арт объяснил кое-что о месте Арчи в местной сети) его хватились, искали; хотелось думать, что и волновались за него. Либо следили, что и как он делает, возможно даже, посмеивались над ним. Как же, даже сбежать толком не смог, ухватился за первую попавшуюся глупую возможность, да и та была не по зубам. И теперь нужно идти по знакомым уже, до тошноты опротивевшим коридорам, здороваться со знакомыми, до мельчайших морщинок-родинок изученными лицами и делать вид, что все в порядке.

А идти нужно было. У Арчи, как ни крути, был распорядок дня: сначала немного физкультуры, затем много занятий, после – беседа с Пифием. Потом – снова физкультура, снова занятия, возможно, снова Пифий или еще какой-нибудь мозговед. И Арчи хотел было возненавидеть все это, как еще неделю назад ненавидел – заставлял себя ненавидеть, а не получалось. Тусклым было это отвращение. Ничего особенного, просто глухое, угрюмое, пассивное недовольство, которое не собиралось разворачиваться во что-то яркое, агрессивное, сокрушительное. Смысла в этом не было. Желания – тоже.

Взявшись было за дверную ручку, Арчи отдернул руку. Заколебался, заволновался. Арт осторожно поинтересовался, что за опасность разглядел Арчи и нужно ли ему, Арту, более пристально всмотреться в обстановку в коридоре.

«Там есть кто?» – мрачно спросил Арчи.

Арт справно доложил, что коридоры пусты во всех направлениях на восемь-десять метров. Возможно проложить маршрут прямо до столовой так, чтобы встретилось минимальное количество людей, полностью избежать этого не представляется возможным. Так что отсиживайся – не отсиживайся, а идти нужно было.

А ведь это было действительно нелегко. Оно, конечно, Пифий с огромным удовольствием, которого не скрывал, рассказывал ему многократно, что это неприятное ощущение, что на тебя все пялятся, – оно в девяносто девяти случаях из ста ложно, людям в большинстве своем наплевать на других, особенно если они ничем особым не выделяются, а Арчи не выделяется. Просто у него фантазия буйная и самомнение бушует ого-го как, вот и кажется, что он такой особенный, что на него не могут не смотреть. И Арчи соглашался с ним – когда сидел напротив Пифия в его кабинете или в своей комнате или еще где. А затем они расставались, и все начиналось по новой. Арчи напоминал себе снова и снова, что Пифий – умный человек и наверняка знает, что говорит, а не получалось верить в это, хоть ты тресни. Как, например, в это злосчастное утро. Арчи отлично понимал, что раз Арт исправно докладывал Зоннбергу, куда они направляются и что делают, то у того и возможность была представить это как якобы эксперимент по якобы независимой якобы жизни Арчи Кремера, и можно было не волноваться, а оказываться на виду у всех этих людей было отчего-то неловко, неприятно, не хотелось. Просто не хотелось.

Можно было воспользоваться небольшой обманкой, которую Арчи придумал и даже иногда ею пользовался. Спрятаться в Арте, за Артом. Пусть он идет по коридорам, здоровается с кем там и садится за стол, а там уже Арчи выглянет и решится на разговор. И при этом сама мысль о таком маневре вызывала у Арчи глухое раздражение. Он совершил проступок: повел себя нехорошо, не в последнюю очередь безответственно, так мало этого, он еще и продолжает вести себя так же. И тогда оказывается, что Пифий прав. Арчи еще взрослеть и взрослеть, и он полностью заслужил такое отношение – такое, покровительственное, снисходительное, в чем-то уничижительное. Как же, ребенок еще, не способен жить самостоятельно, вынужден постоянно оглядываться на других людей и даже за искином прятаться, лишь бы не сам.

Арчи попытался раззадорить себя, но вместо отчаянного азарта, который, кажется, был бы уместен, не ощутил ничего особенного. Он оставался спокойным; наверное, было допустимо снова воспользоваться образом – гладь, вроде водная, но на планете с силой тяжести, раз в пять большей, чем на Земле. Тогда вода куда больше на ртуть похожа, думалось Арчи, и ветер как ни дует, а помимо ленивой ряби результата никакого. Только свинцово-серебристые блики, только угрожающее волнение, не больше того. Арчи испытывал что-то похожее; он помнил, как легко ему чувствовалось года назад, может, чуть больше, до того неназываемого события. Он за пять минут мог прожить не одну эмоцию, и это было просто, легко, понятно. Не то что теперь. Чувства-то были, от них избавиться можно, только если удалить какие-то там доли в мозге – у Пифия либо у профессора Октавии можно спросить, какие; и кажется, если попросить профессора Робардс, можно будет даже смоделировать такие операции, посмотреть вживую, какие зоны мозга следует изолировать, чтобы перестать чувствовать страх – боль – привязанность – голод – что-нибудь еще, профессор Робардс очень любила рассказывать и показывать, что очень нравилось Арчи. Раньше нравилось, а сейчас было немного любопытно, не более. Куда больше его занимало, что за ерунда творилась с его чувствами. Они-то были, но проявлялись иначе. Даже эта решительность – выйти из комнаты, пойти в столовую, затем собраться с духом и заглянуть к Пифию – она была особенной: прохладной, что ли, отстраненной. Наверное, можно было воспользоваться знакомым ощущением: грудь сдавливало это нежелание выходить к людям, подставляться под их всякие разные взгляды – изучающие, насмешливые, презрительные даже, наверняка и такие будут, снисходительные тоже; Арчи даже ощущал что-то похожее на тошноту, подступавшую к горлу. Только она, словно букашка в янтаре, была упрятана все в то же ртутное спокойствие, пусть и не становилась от этого менее отчетливой. Арчи запутывался. Он со все большим трудом боролся с растерянностью. Недоумением. Чем-то, подозрительно похожим на отчаяние.