Всерьез (ЛП)

— Тебе реально надо разориться на электрический миксер. У меня сейчас руку сведет, как у онаниста.

Но силой упорства и какой-то странной алхимии в миске из водянистой полупрозрачной субстанции образовались твердые блестящие Альпийские пики. Несколько минут спустя лимонно-безешный пирог был полностью собран и отправлен обратно в печь.

— Фишка в том, — объяснял мне Тоби, — чтобы не дать курду остыть. — Он поставил рядом со мной на стол две миски. — А то между лимонной начинкой и безе иногда получается такой непонятный влажный слой, но если курд еще теплый, то он будет выпекать безе снизу, и слои лучше соединятся друг с другом.

Раньше я уже видел Тоби страстно увлеченным, видел его уверенным в своих силах и не колеблющимся. Сейчас оно впервые не имело никакого отношения к сексу.

— Тебе ведь все это действительно нравится, да?

Он кивнул.

— Ага. Ведь круто же. — И он обвел пальцем край миски, собирая на него немного блестящей желтой начинки. — Хочешь попробовать?

— Я хочу обсосать твои пальцы. Если на них при этом будет лимонный курд — ничего, переживу как-нибудь.

— Мужик, если ты не уважаешь мой пирог, я сейчас на тебя обратно зажимы повешу.

Я подумал, что это шутка, но ужас оказался достаточно настоящим и головокружительно сладким.

— Прости меня. Не надо, пожалуйста.

— В любом случае, тут весь смысл в сочетании. — Тоби окунул палец во вторую миску и достал облако белой пены. — Готов?

— Да.

Измазанный сладким палец проник мне в рот, наполняя его и без того отдающие Тоби глубины вкусом сахара, лимона и кожи.

— О.

— Скажи супер? — Его голос звучал самодовольно, но тут оно было заслужено.

Я кивнул, обвивая палец языком в погоне за последними каплями курда.

— Еще?

— Да. Да, пожалуйста.

Он заерзал, толкаясь в стол.

— Господи, Лори, ты что, хочешь, чтоб я тут еще раз кончил? Я же обожаю, когда ты умоляешь.

А я обожал, когда он заставлял меня умолять.

Тоби подцепил еще курда с безе и мазнул ими по моим раскрытым губам, перед тем как резко запечатать их поцелуем.

Который превратился в липкую мешанину языков и вкусов — сладких, с кислинкой и согретых Тоби. С любым другим человеком я бы, возможно, обплевался. Но не с ним. Игривость Тоби оставляла меня не менее безоружным, чем его жестокость, и так же безнадежно очаровывала, вызывала настолько же отчаянное желание угодить. Мой пульс участился, внутри все прыгало в тугом восторге от подчинения, пока Тоби слизывал начинку с уголков моего рта, отчего легким не хватало воздуха, а из горла вырывались тихие стоны.

Он пододвинул миску с курдом поближе и снова запустил в нее пальцы.

— Упс. — И даже не потрудился изобразить убедительность, когда крутанул запястьем по дороге к моим губам, брызгая лимоном на и так уже слишком чувствительные соски.

Я заорал.

Вашу мать, как каленым, чтоб его, железом прижгло. А встало так, что заболел и член.

Тоби вытянулся ближе и очень нежно все слизал. Кончик его языка прочерчивал золотистые спирали на моей коже, оставляя за собой блестящие дорожки влажного жара, заглушенной боли и зарождающегося наслаждения.

Боже, какие только звуки я для него не издавал.

Я забыл о контроле. Не имел никакого желания о нем вспоминать.

Тоби с улыбкой поднял голову.

— Всегда знал, что твой вкус будет отлично сочетаться с лимоном.

— Ох, Тоби, пожалуйста.

— Что пожалуйста?

Я извивался, причиняя себе боль, и плевать на это хотел. Он поддержал меня руками.

— Не знаю… но… но… пожалуйста.

Я уже понятия не имел, о чем прошу, но, кажется, ответ был Тоби все равно известен. Он приподнялся на цыпочках и поцеловал меня.

— Да. Обещаю.

И, запустив пальцы в миску с меренгой, провел ими по моему бедру. По ощущениям это напоминало облака, согретые его ртом, когда он гонялся за ними, слизывая липкие дорожки проворным языком. И когда от белой пены уже ничего не осталось, он все ласкал меня, целуя и прихватывая зубами кожу на пути к паху. И подчеркнуто игнорируя при этом член.

Я зажмурился. Распустился под его ласками. Боль сожгла все следы смущения, все намеки на стыд, сделав меня настолько податливым, насколько позволяли путы. После них остались лишь желание и какое-то головокружительное опьянение, которое заставило меня рассмеяться и сказать:

— Кажется, ты же должен был обращать меня в свою лимонную веру.

— А я и обращаю. — Он в ответ куснул так жестко, как я того заслужил за эту фразу. С темным азартом я представил отпечатки его зубов на коже бедра. Он и раньше оставлял на мне отметины, и я носил их с тайной гордостью. Иногда прижимал к ним пальцы, чтобы почувствовать отголоски той боли.

Тут Тоби поднял голову и достал еще немного безе.

Мы оба смотрели, как пена соблазнительно свисала с его пальцев бледными округлыми сталактитами. Он поднес ее к моему члену и дал стечь по нему, несколько капель скатились на столешницу.

Тоби снова придвинулся, бездумно проводя другими пальцами по моему стволу.

— И как тебе теперь мой лимонно-безешный пирог?

Я толкнулся в его ладонь.

— Я в него влюбился.

— Невероятно вкусный, согласись? — Его дыхание овевало член. — Лучший, что ты пробовал.

И он скользнул губами по головке, а мое «да, о да» было столь же искренним, сколько и абсолютно лихорадочным.

До этого Тоби ни разу со мной до такого не доходил. Как-то он признался, чуть смущенно, что не считает себя слишком умелым по этой части, и тогда я ответил, что он не обязан проделывать со мной ничего, что ему не хочется, и больше мы к теме не возвращались. Я же любил делать ему минет — стоя на коленях, пока пальцы Тоби зарываются мне в волосы. Неспешно по утрам, вжимая его извивающиеся бедра в матрас. На спине, когда Тоби нависает сверху, а его рука лежит у меня на горле, чтобы чувствовать член внутри.

Но сейчас он касался меня без всяких сомнений, слизывая белую пену, дразня языком, чуть втягивая в рот. Я переплел пальцы в поиске хоть какой-то опоры перед волной наслаждения, но от нее не было защиты. Только очередная мука, что я переносил для Тоби. Это ужасное блаженство и принесенная им беспомощность, близость.

Я выдохнул его имя. Раздвинул ноги еще шире. Это вогнало глубже крюк, но даже такое удовольствие стало теперь частью всего и служило Тоби, стало еще одним способом, которым он меня берет. Смешалось все: свобода, цепи и наручники, боль, стыд, упоение, страх, любовь. Одной рукой он обнял меня покрепче— так идеально крепко — его шероховатая ладонь нежно скользила по моей коже. И только я подумал, что большего Тоби мне дать просто не может, как он сделал свистящий вдох и вобрал член настолько глубоко, что уперся губами в свою же руку. Запер меня во влажной бархатной теплоте.

Я неосторожно качнулся вперед, и шарик внутри задел простату.

— ГосподиТобипожалуйстанемогу…

Я кончил неуправляемым потоком. Так сильно, что не видел ничего. Только безупречную безбрежную тьму.

Пришел в себя я, только услышав кашель Тоби. Он поднял взгляд от моего члена, сперма и слюна стекали по подбородку.

— Прости ради бога. Я пытался предупредить.

Он осторожно выпустил меня и вытер рот ладонью.

— Ладно тебе — офигенно же.

Меня начинала бить дрожь, которую я тоже не мог контролировать.

— Сп-спасибо… Это… Ты… — Слова получались такими же смазанными, как и мысли.

Дальше я не совсем понимал, что конкретно происходит, но Тоби обо мне позаботился. Снял цепи и наручники. Со всей возможной осторожностью вытащил крюк. Баюкал мои затекшие руки все время глухой агонии от притока крови. А потом мы лежали в обнимку на кухонном столе, и Тоби крепко меня держал, пока не закончились слезы, и на мне не наросло достаточно кожи, чтобы можно было опять показаться миру.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Люблю. Блин, пирог.

Он оставил меня только на время спасения выпечки. И, поставив форму на рабочую поверхность, тут же метнулся обратно в мои объятия.