Всерьез (ЛП)

— Вы же обсудили границы дозволенного?

— Ага, — закивал Тоби, словно сдавал экзамен, к которому знал все ответы. — Мы не хотим ничего делать с другими, и мне нельзя его кому-то отдавать, чего я и так бы делать не стал. Потому что… ни в жизнь.

— Значит, друг с другом можно. — Она послала ему свою нахальную улыбку. — Мне кажется, многие люди, и я в том числе, с удовольствием бы на это посмотрели.

— И я! И я! — взлетела вверх рука Сэма.

— О… об этом мы не говорили. — Тоби густо покраснел. Не знаю, смущенно или польщенно, или от какой-то смеси и того, и другого. — Я… я не уверен…

— Ничего страшного. Свобода — это право согласиться или отказаться.

Он ответил ей одной из своих самых убийственных улыбок уголком рта, и я приложил все возможные усилия, чтобы не задохнуться от ревности. Может, мне и стоит трахнуть его — или дать ему трахнуть меня — прямо перед всеми. Показать, что он мой. О господи, ну и кому из нас после этого девятнадцать? Менее здоровой причины для секса на публике и придумать сложно. Грейс права. Я и правда хронически чем-то недоволен.

И мне хотелось быть дома. С Тоби.

— Ты когда-нибудь видел саундинг? — спрашивала тем временем она, словно это совершенно нормальный вопрос для парня другого человека.

— Видел… саунд…

— О-о, Тоби! — Она подпрыгнула — не самое безопасное движение в этом конкретном платье — и потянула его за руку. — Ты с ума сойдешь. Пойдем, моя подруга Элис говорила, что хочет провести демонстрацию.

В итоге мы столпились вокруг какого-то парня и смотрели, как ему экспертно запихивают стержень из хирургической стали в мочеиспускательный канал. По крайней мере, Тоби смотрел. Я же смотрел на Тоби. Он весь внимал с горящими глазами и склонялся к Грейс, чтобы послушать ее комментарии о том, как это работает и какие надо соблюдать меры предосторожности.

Мои собственные чувства представляли собой один невозможный клубок противоречий.

Мне не хотелось оставаться, но хотелось порадовать Тоби. А он в данный момент, кажется, был очень доволен, что пришел, хотя его зарождающаяся дружба с Грейс, скорее всего, не сулила мне ничего хорошего. Не в качестве причины для ревности, естественно, просто Грейс имела свойство… вдохновлять.

Незнакомый парень захлебывался в экстазе, умоляя Элис вынуть скорее, нет-нет, не вынимать, позволить ему кончить, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Несмотря на все усилия, меня все-таки пробила дрожь. Слишком легко оказалось представить руки Тоби на своем теле и плавное, неспешное вторжение металла.

Роберт никогда со мной этого не делал. Он любил контроль, а Тоби любил залезать мне под кожу. Ему хотелось проникнуть внутрь — в мое тело и мысли. В мое сердце. Они были так похожи и в то же время так принципиально отличались друг от друга — двое мужчин, которых я любил.

Мы дали Элис и ее спутнику — или, может, ее спутнику только на эту ночь — побыть вдвоем и перешли в другую комнату. Все помещение для вечеринки, на самом деле, представляло собой подвал, который наш хозяин, не жалея средств, переоборудовал в череду небольших темниц. Я бы, может, высказал что-нибудь шепотом Тоби о демонстрации такого полнейшего отсутствия воображения, но не хотелось становиться тем самым брюзгой на празднике секса, в чем меня обвиняла Грейс. К тому же, Тоби до сих пор восторженно обсуждал только что увиденное, засыпая Грейс и Сэма вопросами. Они шли чуть впереди меня, и поэтому их разговор с трудом слышался за стандартным звуковым сопровождением таких вечеринок: трением выделанной кожи по телу, звяканьем цепей, спорадическими ахами или надорванными вскриками.

Вдруг Тоби замер как вкопанный с восхищенным «ни фига себе».

Без всякого даже намека на подвох, который хоть как-то бы подготовил и защитил, я повернулся и увидел, что же его так привлекло: высокого мужчину с широкими, блестящими от пота плечами, который так виртуозно хлестал двумя плетками раскрасневшуюся спину, что, казалось, он не тратит на это ни грамма усилий. Хвосты взлетали и падали в том самом жестком, диком ритме, который когда-то предназначался только мне.

— Обалдеть просто. — Тоби все еще не мог отвести взгляд от двух мужчин, запертых в круговороте желания взять и жажды отдать, доверия и принятия. — С ума сойти как охеренно.

Голос у него звучал буквально благоговейно. Мой же собственный словно доносился откуда-то издалека:

— Это называется Флорентийская флагелляция. И, как и все остальное, просто вопрос наработанного навыка.

— Э-э. — Грейс попыталась утянуть его в другую сторону. — Пойдем лучше куда-нибудь еще.

Но Тоби как будто пригвоздили к месту.

— Ни за что. Я хочу посмотреть — это же просто поэзия. Вы его знаете? Можно мне с ним потом поговорить? Может, он покажет, как это делается?

— Его зовут Роберт, — сказал я.

Он работал парой черно-зеленых плеток из бычьей кожи. Которые ему сделали на заказ. Я был под ними. И знал их не хуже, чем самого Роберта — эти жесткие продолжения его рук, его доминирования, его любви. Его… любовник… висел на Андреевском кресте, широко раскинув руки. И эти ощущения мне тоже были хорошо знакомы — чувство, что ты открыт физически, одновременно наделяющее силой и беззащитностью, ожидание, что сейчас тебя преобразят. Тело передо мной уже обмякло в глубоком подчинении, словно он погружался в каждый удар плети, словно сделал их частью себя. И, наверное, даже не осознавал, какие звуки издает — низкие мурлычащие стоны не боли, не удовольствия, а опьянения незамутненными ощущениями, свободой и покорностью, едва различимые за свистом рассекаемого воздуха и шлепками кожаных ремешков.

Я пропустил окончание их сессии, затерявшись в прорехах между прошлым и настоящим. И когда в следующий раз посмотрел в ту сторону, они уже обнимались, и руки Роберта баюкали его нового партнера, как меня когда-то, а ходящая ходуном грудь прижималась ко всей этой горящей, роскошно раскрасневшейся коже.

Интимно практически до невыносимого.

Но до того как я успел бы отвернуться — уйти, сделать хоть что-нибудь — Роберт поднял голову, встретился со мной глазами и улыбнулся.

И пришлось улыбаться ему в ответ.

Пришлось ждать, пока он снимет своего любовника с креста. Ждать, пока они поцелуются, прошепчут нежности, мягко и привычно найдут друг друга руками. Ждать, пока подойдут и присоединятся к нашей компании.

Я не заметил когда, но вокруг уже собралась толпа. Роберт всегда собирал толпы, с тех пор как начал выносить БДСМ-ные игры на публику. И легко понять почему. Он был мастером своего дела, а притяжение между ним и… Ноа, Ноа его звали… никто бы не смог отрицать. Они красиво смотрелись вместе.

— Лори. — Он все еще улыбался на этих словах, на его лбу все еще блестел пот, а в глазах горело возбуждение. — Сколько ж мы не виделись. Как ты? Ты ведь помнишь Ноа, да?

Он всегда так говорил. Не думаю, что это задумывалось, чтобы помучить меня, но вряд ли можно допустить, будто я позабуду человека, которому сейчас принадлежало все, что когда-то было мне дорого.

— Да, помню. Ноа. Я… Ты… Это…

Я исчерпал запас слов, что мог бы ему сказать.

Тоби громко откашлялся. Его ладонь скользнула в мою, и я крепко сжал вокруг нее пальцы.

Сделал глубокий вдох.

— Э, наверное, ты еще не знаешь… Еще не встречал, наверное… Эм. Это мой… партнер — Тоби.

Я ждал стыда, триумфа, гордости, да хоть чего-нибудь. Но остались одни голые и неоспоримые факты: когда-то мы с Робертом любили друг друга. Теперь Роберт любил Ноа. А я любил Тоби.

По собравшейся кучке адептов кинка прошла волна чего-то — удивления, любопытства, веселья. Мы с Тоби совершенно не походили на Роберта с Ноа. Не выглядели парой, смотрелись неправдоподобно, нелепо. Мои вкусы здесь прекрасно знали, равно как и мою доступность, предпочтение ни к чему не обязывающих встреч. И ради Тоби хотелось, чтобы этой осведомленности не существовало. Чтобы у меня не было такого прошлого. От него я себе казался вышедшим в тираж и отработавшим свое — слишком неравным обменом для всей его страсти и искренности.