Песнь об Ахилле (ЛП)

Вырывается из шатра, из рук зазевавшихся стражей, - и к берегу, и в море. За ней выскакивает Пирр в разорванной на груди тунике, заляпанной спереди его кровью. Он останавливается подле ошеломленной стражи и спокойно берет одно из их копий.

- Бросай! - торопит стражник. А она уже минует буруны.

- Погоди, - бормочет Пирр.

Ее руки взлетают над серыми волнами как сильные птичьи крылья. Из нас троих в плавании она всегда была лучшей. Она клялась, что как-то раз доплывала до Тенедоса, что в двух часах пути на корабле отсюда. Я ощущаю дикую радость, видя, как она уплывает все дальше и дальше от берега. Единственный, чье копье могло бы достичь ее, уже мертв. Она свободна.

Единственный - кроме сына этого человека.

Копье летит с берега, бесшумное и точное. Наконечник входит в ее спину, как падающий камень, что кинули в плывущий лист. Всплеск черных вод поглощает ее.

Феникс посылает людей, посылает ныряльщика найти ее тело, но тела так и не находят. Может, ее боги добрее наших и она наконец обрела покой. Я снова отдал бы жизнь за то, чтоб это было так.

***

Пророчество сбылось. Когда прибыл Пирр, Троя пала. Конечно, не он один стал тому причиной. Был конь, и хитроумная выдумка Одиссея, и все войско, что стояло за этим. Но именно Пирр убил Приама. И именно он отыскал жену Гектора, Андромаху, что пряталась в подвале вместе с сыном. Он вырвал ребенка из ее рук и столь сильно ударил его головой о стену, что череп разбился, словно спелый плод. Даже Агамемнон побледнел, узнав об этом.

Город опустошен, кости на его улицах высохли и потрескались. Греческие цари набрали сколь смогли золота и царственных пленниц. Быстрее, чем я в силах вообразить, лагерь свернут, собран, забиты на мясо животные, и мясо засолено впрок. Побережье голо, как кости обглоданной туши.

Я проникаю в их сны. Не уходите, умоляю я их. Дайте мне покой. Но если кто из них меня и слышит, не отвечает ни один.

Пирр пожелал принести последние жертвы на могиле отца, прежде чем отплыть. Цари собрались у могилы, и Пирр во главе их, со склонившимися у его ног царственными пленниками - Андромахой, царицей Гекубой и юной царевной Поликсеной. Он таскает их за собой, всюду устраивая себе триумф.

Калхас подводит к подножью могилы белую телку. Но едва он протягивает руку к ножу, Пирр останавливает его. - Всего одна телка. И это все? То же, что вы сделали бы и для любого другого? Мой отец был Аристос Ахайон. Он был лучший из всех вас, и его сын также доказал свое превосходство. И несмотря на это вы столь скупы.

Рука Пирра вцепилась в белое, тонкое одеяние царевны Поликсены и швырнула ее к алтарю. - Вот чего действительно заслуживает душа моего отца.

Он не сделает этого. Не посмеет.

И, словно в ответ на это, Пирр улыбается. - Ахилл удовлетворен, - говорит он и перерезает ее горло.

Я все еще ощущаю этот вкус, солоноватый металлический оттенок. Оно впитывается в траву на том месте, где мы погребены, и душит меня. Да, мертвые жаждут крови жертв - но не таких. Не таких.

***

Завтра греки отбывают, и я в отчаянии.

Одиссей.

Сон его неглубок, веки дрожат.

Одиссей. Слушай меня.

Он вздрагивает. Даже во сне он не вполне покоен.

Когда ты пришел к нему за помощью, я отвечал тебе. Неужто сейчас ты мне не ответишь? Ты знаешь, чем был он для меня. Ты видел это, до того, как привел нас сюда. Наш покой в твоих руках.

***

- Прошу прощения, что тревожу тебя в столь поздний час, царевич Пирр, - он улыбается самой приветливой из своих улыбок.

- Я не сплю, - отвечает Пирр.

- Как удачно. Немудрено, что ты успел совершить более, чем мы, все остальные.

Пирр смотрит на него, чуть сощурившись - он не уверен в том, что над ним не смеются.

- Вина? - Одиссей поднимает бурдюк.

- Пожалуй, - Пирр указывает подбородком в сторону двух кубков. - Оставь нас, - говорил он Андромахе. Пока она собирает одежду, Одиссей разливает вино.

- Что ж, ты должен быть доволен тем, что совершил здесь. Герой в тринадцать лет - немногие могут так о себе сказать.

- Никто не может, - голос холоден. - Что ты хочешь?

- Боюсь, привело к тебе редкое для меня чувство вины.

- Да?

- Завтра мы отплываем, и позади оставляем множество погибших греков. Все они похоронены как должно, и их имена остаются на могилах в память о них. Все - кроме одного. Я не больно благочестив, но мне не слишком нравится думать о блуждающих среди живых душах мертвых. Хочется, чтобы на моей совести не оставалось таких бесприютных душ.

Пирр слушает, губы его кривятся в привычном неодобрении.

- Не могу назваться другом твоего отца, как и он не был моим другом. Но я восхищался его искусством и считал его великим воином. За десять лет человека узнаешь, даже если особо не желаешь того. Могу сказать, что не верю, чтобы он желал для Патрокла забвения.

Пирр натягивается струной. - Он так и сказал?

- Он просил, чтобы их прах соединили, просил, чтобы они были погребены вместе. И думаю, мы можем сказать, что да, таковой была его воля. - Впервые я благодарен остроте его ума.

- Я его сын. И лишь я буду решать, чего на самом деле жаждет его душа.

- Для того я и пришел к тебе. У меня нет на это права. Я лишь честный человек, который ратует за благое дело.

- Разве благо - то, что слава моего отца умалится? Запятнается простолюдином?

- Патрокл не простолюдин. Он был рожден царевичем и изгнан. Он храбро сражался в нашем войске, и многие восхищались им. Он убил Сарпедона, второго после Гектора.

- В доспехах моего отца и овеянный его славой. Сам по себе он никто.

Одиссей склоняет голову. - Верно. Но слава странная вещь. Некоторые достигают ее после смерти, тогда как слава других после их смерти исчезает. Тем, что восхищает одно поколение, гнушается следующее. - Он разводит руками. - Нам не дано знать, кто преодолеет всесожжение памяти. Кто может это знать? - Он улыбается. - Возможно, когда-нибудь и я стану знаменит. Возможно, более знаменит, чем ты.

- Сомневаюсь.

Одиссей пожимает плечами. - Нам не дано знать. Мы всего лишь люди, трепещущие на ветру огоньки факела. Те, что придут следом, вознесут нас или же низвергнут, как пожелают. И Патрокл, возможно, также возвысится в грядущем.

- Этого не будет.

- Тогда это будет просто благое деяние. Деяние милосердия и благочестия. В честь твоего отца и для покоя усопшего.

- Он пятно на чести моего отца, и пятно на моей чести. Я не позволю этому случиться. - Слова Пирра резки и звучат треском ломающихся палок.

Одиссей встает, но не уходит. - У тебя есть жена? - спрашивает он.

- Конечно, нет.

- У меня есть жена. Я не видел ее уже долгие годы. Не знаю, жива ли она и не погибну ли я сам прежде, чем вернусь к ней.

Я всегда думал, что жена для Одиссея была шуткой, выдумкой. Но его голос сейчас смягчился. Каждое слово падает медленно, словно исторгаемое из самых глубин.

- Для меня утешение думать, что мы с ней будем вместе в подземном мире. Что я встречу ее вновь там, если уж не в этой жизни. Я не хотел бы быть там без нее.

- У моего отца такой жены не было, - ответил Пирр.

Одиссей взглянул в бесстрастное лицо юноши. - Я сделал что мог, - сказал он. - Пусть запомнится хотя бы то, что я пытался.

Я запомнил.

***

Греки отплывают, и уносят с собой мою надежду. Я не могу последовать за ними. Я привязан к этой земле, где лежит мой прах. Я обвиваюсь вокруг каменного обелиска на его могиле. Наверное, он холоден наощупь, не знаю. АХИЛЛ - так написано на нем, и более ничего. Он исчез в подземном мире, а я здесь.

***

Навестить его могилу приходят люди. Некоторые держатся поодаль, будто опасаются, что дух его поднимется и бросит им вызов. Другие останавливаются у подножия и рассматривают вырезанные на камне сцены из его жизни. Резьба сделана наспех, но довольно четка. Ахилл, убивающий Мемнона, убивающий Гектора, убивающий Пентезилею. И ничего, кроме смертей. Так должна выглядеть гробница Пирра. Неужели так его и запомнят?