Где тебя нет (СИ)

Засыпает почти мгновенно.

Утром его встречают хмурая, пасмурная погода, разбросанные кроссовки Рамоса в коридоре и, на удивление, безмятежный Ракитич на кухне.

— Ты чего здесь делаешь? — сонно удивляется Лука, до конца еще не проснувшись. Иван поднимает на него ясный взгляд, улыбается уголками рта и протягивает тарелку с бутербродами.

— Я немного покопался в газете и поспрашивал у наших ребят — короче, мы нашли пару мест с приличной зарплатой и удобным графиком для такого олуха, как ты.

— Я не олух, — смущенный такой неожиданной заботой, Лука немного неловко перехватывает тарелку с завтраком, усаживаясь на стул, — что там у тебя?

— М-м… Первое, на мой взгляд, самое классное. Ты знаешь, где находится бар, в котором пашет наш работящий амиго Серхио?

— Нет.

— Если хочешь, то там свободна вакансия посудомойщика. Звучит, конечно, так себе, но местечко приличное и район спокойный… Я могу спросить у Чехо, если что еще узнать…

— Я не хочу с ним работать, — тихо произносит Лука и пихает себе в рот огромный кусок колбасы. Он не хочет говорить Ивану, что он уже пытался поговорить с Рамосом на эту тему, и попытка закончилась катастрофическим провалом.

— Почему? — Ракитич искренне удивлён. В самом же деле, не думает ли он, что за две недели вынужденной жизни вдвоем Лука и Серхио нашли общий контакт?

К сожалению, он так и думает.

— Я думал, что вы уже подружились, — на эти слова Ивана Модрич лишь смешливо машет рукой. — А что же вам помешало?

Что нам помешало?

Ну, во-первых, спонтанные знакомства явно Рамосу не по душе.

Во-вторых, если он привык жить один, то вряд ли обрадуется Луке, который свалился как снег на голову.

В-третьих, минет в гостиной тоже был как-то… не к месту.

Модрич розовеет.

— Мы, м-м, не сошлись характерами.

— Не сошлись характерами? — Ракитич от любопытства неосознанно переходит с испанского на хорватский и повышает голос. — О чем ты вообще? Что с ним не так?

Лука хочет объяснять, что с Рамосом жить не так-то просто, как кажется на первый взгляд, но не может подобрать подходящих слов. Вместо этого он сбивчиво начинает рассказ, от волнения перескакивая с одного языка на другой, что, по его мнению, в Серхио немного не так.

В голове теплятся довольно неплохие мысли, но Модрич безнадежен, когда дело касается адекватного выражения своей точки зрения, и начинает нести полнейшую чушь.

— Вы чего разорались-то? — в кухню заходит тема разговора, но Иван уже чувствует, куда дует ветер, и начинает на хорватском объяснять, какой Серхио все-таки хороший и сколько появится преимуществ, если с ним поладить. Лука, который понимает и довольно откровенный монолог друга, и по делу звереющий взгляд Рамоса, не догоняющего ситуацию, мысленно чувствует приближение бури.

— Ты говорил, что нашёл еще какие-то свободные места? Поехали, — мучительно улыбается Лука и старается не смотреть в сторону Серхио. Последний слегка обижен тем, что не понимает ни слова.

— А? Да, само собой, мы успеем до твоей первой пары в университете. Я тебя подвезу, — Ракитич наконец сжаливается над вконец растерянным Рамосом и бегло возвращается на испанский, — доедай, а я пойду собираться. Надеюсь, вы не заметили беспорядок в гостиной — мне было лень долго ждать, пока кто-нибудь из вас проснется. Пришлось найти себе слегка нестандартное развлечение.

Ракитич исчезает в коридоре. Лука говорит себе, что он уже сыт — бесстыдно врёт себе, потому что едва успел прожевать и два бутерброда — и уходит в свою комнату. На самом деле, ему слегка неудобно оставаться один на один с Рамосом.

Тому, между прочим, всё равно.

***

Они объезжают ещё пару мест: везде, где бы ни запрашивали человека в области сферы услуг (вроде официанта или уборщика), Луке что-то не нравилось: график работы, место расположения или, что было ещё неприятнее, низкое отношение к людям такого рода занятий. Наконец они подъехали к небольшому кафе (после нескольких-то десятков однотипных заведений Модрич был готов абсолютно на все, не выходящее из рамок приличия). Внутри было немноголюдно, тихо, а обслуживающий персонал негромко переговаривался за одним из столиков.

Ракитич быстро ввёл всех в курс дела, и вот Лука уже устало заполнял анкету для принятия на работу. Ему, вроде бы, нравилось всё — от дома до предполагаемой работы 40 минут пешком, заработной платы хватит не только чтобы оплачивать комнату, но и как-то прилично жить, не выглядя устрашающе, а коллеги выглядят очень мило, чтобы захотеть узнать их поближе.

Поиск работы они начали пару часов назад, и Ракитич спешно отвёз друга к университету на первую пару. Но сконцентрироваться на учебе не получается, мысли какие-то жидкие, идиотские, и в какой-то момент Лука откладывает ручку из ослабевших пальцев и просто устало смотрит на лектора.

В конце концов, медленно доползая домой пешком в пять часов вечера, Модрич себя чувствует как выжатый лимон.

В квартире негромко играет музыка. Рамос удобно расположился в гостиной, закинув ноги на кофейный столик и выуживая что-то, похожее на печенье, из глубокой миски. Он абсолютно счастлив сидеть вот так, сжимать в руках телефон и переписываться с одной из подружек.

Модрич заходит домой, специально погромче закрыв дверь, будто сообщая: вот он я, я — здесь. Рамос на это никак не реагирует, но лишь вскидывает недовольные тёмно-карие глаза на новоприбывшего, после чего вновь возвращается к своему заманчивому занятию.

Лука хочет просидеть в своей комнате до самой глубокой ночи, но вспоминает, что стоит дождаться ужина, а пока, наверное, подготовиться к завтрашней плановой самостоятельной работе.

И с какой-то пугливой грустью осознаёт, что оставил свои тетради в гостиной, где сейчас блаженствовал Серхио.

Лука переодевается в лёгкую, домашнюю одежду, выбирая что-то незаметнее и непривлекательнее, а потом ужом вползает в коридор, ведущий в гостиную. Тут же себя одергивает — он не обязан бояться непонятно что возомнившего о себе Рамоса, поэтому расправляет плечи и немного увереннее входит в комнату.

Серхио никак не утруждал себя в одежде — он лежит в спортивных штанах и без футболки, ненавязчиво отсвечивая голым торсом. Не подаёт никаких признаков внимания, оповещающих о том, что он как-то отмечает присутствие Луки в комнате.

Это, наверное, к лучшему.

Модрич начинает шуршать журналами в книжных шкафах, выискивая глазами нужные тетради. Рамос не знает, что он собрался искать, поэтому машинально обшаривает взглядом столик и видит три яркие тетрадки с изображением каких-то мультяшных героев.

Сколько этому выродку? Двадцать один? Двадцать два?

Серхио не дал бы и девятнадцати.

Модрич выглядит бледным потрёпанным парнем, слегка помятым жизнью. Волосы у него обычные, русые, ничем не выделяющиеся, да и сам он ничем не отличается от той массы людей, с которыми Серхио встречается по долгу своей «разговорчивой» работы.

Губы у него бледные, открытые, часто пересыхающие, отчего Модричу приходится иногда скользить по ним розоватым влажным языком. Рамос редко смотрит на него, однако заметил — не по своей воле, естественно — что Модрич довольно оживлённо владеет мимикой, когда жестикулирует.

Особенно когда начинает балаболить на хорватском — острый кончик языка быстро-быстро дотрагивается до верхнего ряда зубов или до нёба, выговаривая звук «эль».

На кой-черт ты за этим следишь?

Интересно, а как Модрич отреагирует, если его припереть по-крупному и поцеловать?

Нет, блять. Это ни черта не интересно.

Прекрати об этом думать.

Рамос намеренно начинает представлять пышную девичью грудь, изгиб талии, плавно переходящий вниз, ловкую фигуру. Но вместо этого перед глазами мельтешит образ нескладных плеч, невыразительных узких бёдер и слегка неуверенной походки.

Медовые глаза, которые смотрят настороженно и серьезно, пуская корни где-то в глубине чужих зрачков.

Кстати, которые смотрят прямо сейчас.