Blackbird (ЛП)

Впереди река уходила дугой на север, и где-то вдалеке за зданиями и ветвями деревьев старый Вестминистерский дворец взирал сквозь мрак на свое отражение в воде. То, что происходило в нем, имело какое-то значение для Юри, но еще больше — для Минако, Челестино и всего круга их друзей, распространявшегося до самых верхов правительства. То, что происходило там, влияло на всю страну, начиная от госпиталей и школ и кончая угольными шахтами. Но в чем был смысл любой из их инициатив, когда итогом следующих выборов могло бы стать полное разрушение прежних устоев? Он не был дураком, он читал Маркса. Советский Союз мог быть не совсем безупречным, делая большие ошибки в попытках прогресса в сторону коммунизма, но как вообще партия могла называться социалистической, если ее влегкую могла заменить другая партия при достаточном количестве голосов буржуазии и если ее лидеры преклонялись перед человеком, который называл себя императором, вместо того чтобы снять его с трона и расстрелять?

Он хотел бы верить в Англию, которая владеет банками и железнодорожными магистралями от имени народа, которая дает гражданство всем представителям своих бывших колоний, но она все равно оставалась бы той же самой Англией, которая занималась опустошением половины мира три сотни лет, той же Англией, где людям не предоставляли кров из-за цвета их кожи, той же Англией, где он и Юри не могли танцевать друг с другом, не подвергаясь опасности ареста. Это было бы предательство страны, которую он любил и которую потерял, ради страны, о которой он вообще не знал, что и думать.

Шесть с половиной лет в Берлине почти сломали его, но все это время Виктор боролся ради свободы советских людей и всего мира. Он не мог отвернуться от них ради столь малого.

Пока Виктор шел обратно, Биг-Бен отзвенел четверть часа, а потом раздались четыре медленных, гулких удара в колокол в честь четырех часов утра. Переступив порог квартиры, он сбросил пальто, ботинки и размотал шарф, вдыхая запахи старых книг, сигаретного дыма и сырой шерсти — всего того, что наполняло их дом. Когда он прошел на цыпочках в спальню, Юри шевельнулся и зажмурился от блеклого желтоватого света фонарей, просачивающегося с улицы из-за края занавесок.

— Какой ты холодный, — пожаловался он, когда Виктор забрался в кровать, но все равно притянул его к себе, в укромный уют одеял.

— Прости, что разбудил.

Юри сонно пробурчал что-то в ответ, располагая голову под его подбородком, и Виктор зарылся носом ему в волосы. Дыхание Юри постепенно замедлилось, и он снова провалился в сон.

Сквозь безмолвие спящего города Виктор услышал отдаленный перезвон колоколов для двух четвертей часа, раздающийся за пару миль ниже по реке. До рассвета было еще далеко.

***

Пикаванс предложил ему сигарету, значит, выговор Юри не грозил, но ситуация все равно начала нагнетать стресс, стоило только присесть на стул напротив директора Управления потребителей (1) МИ-6 в его кабинете. Задержав на Юри долгий задумчивый взгляд, Пикаванс встал и принялся молча расхаживать туда-сюда, пока Юри отчаянно пытался подавить все беспокойные мысли, одна хуже другой, курсировавшие в его голове.

В конце концов Пикаванс остановился перед настенной картой, вставленной в раму. Давно устаревшая, она показывала ярко-розовыми пятнами территории прежней Британской империи.

— Вы прекрасно справились со всеми спецзаданиями в Берлине, Кацуки.

— Спасибо, сэр.

— Выдающиеся результаты, и без всякой подготовки, да?

— Я научился стрелять еще в Оксфорде, сэр, но…

Пикаванс махнул рукой.

— Многие юнцы учились стрелять по мишеням, но перед лицом врага все равно мочились в штанишки. Но не Вы. Нужны железные нервы, чтобы сидеть в посольстве каждый день и таскать информацию из-под носа Осимы, — он постучал по Германии на карте. — Здесь Вы тоже хорошо себя показали. Я и не предполагал, что нам понадобится так много людей, владеющих немецким, даже спустя четыре года после конца войны. Вот тебе и русские, да?

Один русский сделал для Юри сегодня завтрак. Виктор даже украсил кашу сердечком, нарисованным с помощью золотистого сиропа.

— Да, сэр.

— Не буду винить Вас, Кацуки, если сочтете, что мы недостаточно используем Ваши таланты.

Юри немного сдвинулся на стуле.

— Меня все устраивает, сэр.

— Конечно. Но было бы неправильно держать Вас в стагнации, — Пикаванс снова постучал по карте, теперь уже намного восточнее. — Вы следите за событиями в Корее?

— Насколько могу.

Выборы, прошедшие перед выводом советских и американских войск, оказались полной катастрофой, из-за чего полуостров разделился на две зоны влияния: на севере обосновалось советское марионеточное правительство, в то время как на юге наоборот проводили политику жесткого подавления любых признаков коммунистических настроений.

— Там скоро будет война, попомните мое слово, — заявил Пикаванс с непоколебимой уверенностью. — Когда коммунисты победят в Китае — а они победят — я ничуть не удивлюсь, если Советский Союз решит организовать вместе с ними вторжение на юг. А наши друзья с той стороны Атлантики не потерпят этого, — он отвернулся от стены и прислонился к столу, вперившись взглядом в Юри. — Прямых распоряжений пока не было, но мы думаем послать туда Вас.

Это звучало так, как будто Юри должен был принять участие в особой миссии на Марсе. Юри громко кашлянул от дыма, и Пикаванс, обойдя стол, услужливо похлопал его по спине. Когда Юри продышался, со все еще слезящимися глазами он выговорил:

— Но я японец, сэр.

— Да, Кацуки, я в курсе.

— Нет, то есть… если вам нужен кто-либо для секретных операций в Корее, то меня там вряд ли хорошо примут. И я даже не говорю по-корейски.

Пикаванс небрежно отмахнулся от него.

— Мы и не ждем, что Вы будете заводить в Сеуле друзей. Официально мы не будем закреплять Вас в конторе генерального консула. Вам придется выучить язык, разумеется, и мы позаботимся о том, чтобы Вы и пара Ваших бывших коллег из Управления специальных операций получили… некоторый практический опыт. Как я говорил, ничего еще не решено, и пока все это дойдет до министра иностранных дел, сто лет пройдет. Но между нами, скажу Вам так: если это будет не Корея, Вы прекрасно впишетесь и в гонконгский штаб, может, даже как заместитель.

— Заместитель?

— Заместитель главы отделения британской разведки в Гонконге, — развалившись в кресле, Пикаванс посмотрел на Юри сквозь сложенные домиком пальцы. — Здесь Вы в стагнации, Кацуки, и мне это не по вкусу. И дело не только в том, что лицо у Вас азиатское. Может, Вы не замечали, но мы очень хорошо осведомлены о жертвах, на которые Вам пришлось пойти, чтобы быть здесь, и если судить по Берлину, то у Вас прекрасные способности к такого рода операциям. К тому же, Вы не женаты, у Вас нет семьи, так что Вас без проблем можно отправить куда угодно, — он взял пачку сигарет и предложил Юри еще одну. — Неужели Вы действительно хотите провести всю жизнь в маленьком кабинете, переводя бредни немецких коммунистов, ругающихся друг на друга и спотыкающихся о свои же заявления? Вы стоите большего, Кацуки. Много большего.

Мозг Юри как будто работал с опозданием на несколько секунд. Он зажег сигарету, все еще переваривая безумную возможность, что его могут наделить такими ошеломительными полномочиями, пусть даже на другой стороне мира. Его мысли зациклились между двух полюсов: солидное, хотя во многом туманное назначение в Сеул и Гонконг, а с другой стороны — простые, неизменные радости его жизни в Лондоне. Его жизни с Виктором.

Конечно, неженатого человека легко передислоцировать. Юри ведь не мог попросить их подождать, пока его тайный любовник-сожитель получил бы новое назначение от МГБ, чтобы они могли продолжать испытывать государственную безопасность на прочность за милыми обедами.

— Так что, начнем подготовку? — Пикаванс запустил через стол небольшую, простую на вид визитку в его сторону. — Свяжитесь с Клифтон-Пич в Отделе подготовки кадров, она подберет для Вас учебники и найдет преподавателя. Кантонский Вам тоже не помешает. А весной мы, возможно, отправим Вас на несколько недель для оттачивания особых навыков.