Blackbird (ЛП)

Одна часть Виктора откровенно нервничала из-за перспективы провести вечер с родственниками Юри в качестве его… какой вежливый английский термин подошел бы? В качестве его знакомого джентльмена? Или очень хорошего друга? Было довольно странно быть приглашенным на ужин супружеской парой, которая точно знала, что они — любовники, и, похоже, не возражала против этого.

Но другая, более глубоко скрытая, более испуганная часть его подозревала, что Минако — не просто кузина мамы Юри и вышедшая на пенсию балерина, а ее муж — не просто приветливый английский профессор. Челестино был всемирно известным математиком, но он солгал о своей военной службе, когда они встретились. Юри всегда, ссылаясь на своего руководителя в МИ-6, употреблял слово «она», называл ее другом со времен Оксфорда и был связан — из всех возможных вариантов — с танцевальной труппой в Берлине. Не так уж много и требовалось, чтобы заполнить недостающие пробелы в картинке и сделать вывод, что даже если Минако и Челестино вернулись к гражданской жизни, Юри вел его на ужин с двумя очень опасными людьми.

Виктор пожалел, что не покурил в автобусе. И пожалел, что они поехали не на велосипедах. Его недавно купленный подержанный велосипед «ARP» (1) был отличным средством для снятия стресса, хотя Юри считал его уродливым.

— Все будет хорошо, — сказал Юри, остановившись на углу улицы и кратко коснувшись руки Виктора. — Мы не будем говорить о войне. Как только они выпьют несколько бокалов вина, просто спроси их, как они познакомились, и ничего другого мы больше не услышим до конца вечера. И если кто-нибудь из них задаст неудобный вопрос… просто пролей какое-нибудь блюдо на себя в качестве отвлечения или что-то в этом роде.

— А может, это тебе пролить еду на себя?

Юри указал на свою одежду и недоверчиво посмотрел на Виктора:

— Этот костюм от Андерсона и Шеппарда (2).

А Виктор был в костюме от Маркса и Спенсера (3). Жизнь в Англии плохо повлияла на Юри. Никакое количество книг о скотных дворах не искупляло того, что он ставил пошитые на заказ костюмы выше товарищей.

Виктор уже дважды перечитал книгу Оруэлла, но Юри пока не спрашивал его о ней; честно говоря, он и не знал, что о ней сказать. История была незаконченной, набросанной широкой кистью, не будучи неточной как таковой; разумеется, Советский Союз потерпел неудачу, если сравнивать с тем, как это виделось Марксу и Ленину, но это не сделало неправильным сам коммунизм. Дело было в людях, которые неправильно претворяли его в жизнь. И было не слишком здорово чувствовать, что тебя сравнивали с обученной бойцовской собакой или, быть может, с большой, тупой лошадью. «Итак, дорогой, между каким вымышленным животным и мной ты легко провел бы аналогию?» — не самое чудесное начало беседы.

Он не знал, с чего Юри вообще хотел бы завести такой разговор. Все было так, как оно было. Их текущее положение уже не так сильно напоминало жизнь под дамокловым мечом (4), как в Берлине, но даже если предположить, что совершенно безумные риски, на которые оба шли, не будут иметь отрицательных последствий, однажды он все равно будет отозван в Москву или отправлен в другое место, и это закончится еще раз. Ни один из них не мог изменить то, кем и чем они были, и Виктор не смел надеяться, что судьбой им будет предоставлен какой-то новый шанс, чтобы связать их в третий раз. Им надо было сосредоточиться на настоящем, собирая впечатления, которые позже превратятся в воспоминания, а не следовать за кривыми тропами мыслей, которые ни к чему не приведут.

— Ну, мы на месте, — сказал Юри, останавливаясь перед деревянными воротами, за которыми начиналась дорожка, выложенная черно-белой плиткой в шахматном порядке. Она вела к парадному крыльцу, затененному пышным плющом. Когда они постучали в дверь, прошло всего несколько минут, прежде чем двоюродная тетя Юри открыла.

— Заходи, заходи, — сказала она, обнимая Юри, прежде чем пропустить его внутрь. — А ты, должно быть, Виктор.

— Миссис Чолмондели, с Вашей стороны было так любезно пригласить меня, — сказал он, протягивая руку. Пожав ее, она также обняла и его.

— Никаких «миссис» под этой крышей, просто Минако, спасибо, — она отстранилась и окинула его сверху донизу оценивающим взглядом. — Хм, ты бы тоже смог стать танцором. Зарываете таланты в землю, вы оба!

Юри, стоящий за ней, преувеличенно закатил глаза.

Все явно не соответствовало тому придуманному стандарту английских обедов в романах, которые читал Виктор, поскольку когда Минако провела их по коридору на кухню, около большой плиты вместо уймы слуг стоял Челестино, помешивая что-то в кастрюле. В комнате сладко пахло помидорами и базиликом. Он приветственно помахал деревянной ложкой.

— Вино, — произнесла Минако так, словно озвучила заранее принятое решение, и, порывшись в одном из верхних шкафов, извлекла оттуда четыре бокала. Виктор сопротивлялся желанию опустошить свой одним махом, чтобы успокоить нервы, когда она передала ему вино. Сегодня не стоило становиться слишком болтливым.

Юри выглядел умиротвореннее; он прислонился к стойке у плиты и кивал, пока Челестино разглагольствовал о чем-то совершенно непостижимом, связанном со сверчками, пеплом и австралийцами. Виктор немного напрягся, когда Минако устроилась рядом с ним и подняла бокал в его сторону, прежде чем сделать большой глоток.

— Ты нас останови, если мы будем говорить слишком быстро, хорошо? — заботливо сказала она. — Я просто не знаю, насколько бегло ты говоришь. Я как-то думала, что свободно говорю по-французски, когда меня приняли в парижский Театр оперы и балета, но стоило только попасть в комнату, где несколько людей говорили по-французски одновременно, а не один на один со мной, то мне показалось, что я на Луне.

— Не стоит беспокойства, спасибо. Мои занятия куда более шумные.

— О, конечно, ты преподаешь, да? Ты мог бы обменяться с Челестино целой кучей страшных историй, — она любезно улыбнулась ему. — Не волнуйся! Мы не родители Юри, слава богу. Я жила и дышала театром тридцать лет, и мы оба также являемся частью академического кружка Оксбриджа, так что ты не единственный человек другой ориентации, которого мы знаем, — сказала она и наклонилась немного ближе, заговорив более мягко, как бы по секрету. — Юри был очень несчастен какое-то время. Я не знаю, рассказал ли он тебе что-нибудь о своей военной службе, но я уверена, что у тебя есть пара предположений о том, почему двое японцев, как мы, остались жить здесь. Мы с мужем очень рады встретиться с человеком, который смог вывести Юри из этого состояния.

Она жестом указала на своего племянника, который уже сбросил пиджак и закатал рукава рубашки, чтобы помогать Челестино отмерять то, что выглядело, как желто-оранжевые палочки. Его очки слегка запотели от жара в комнате, но в его глазах светилась улыбка и что-то, похожее на простое счастье, которое он заслуживал испытывать постоянно.

Чета Чолмондели могла состоять в британской разведке, но здесь они были просто двумя людьми, которые заботились о Юри. И именно в этой точке Виктор с ними пересекался.

Оранжевые палочки оказались сортом сушеных спагетти, который Виктор пробовал один или два раза по просьбе итальянцев в Берлине; после того как спагетти приняли надлежащую форму в кипящей воде, Челестино начал раскладывать еду по тарелкам и поливать ее густым и ароматным томатным соусом из другой кастрюли. Как только все уселись за стол в столовой, он взял руку жены и склонил голову, словно при какой-то религиозной церемонии.

— Прежде чем мы начнем есть, — торжественно произнес он, — позвольте поблагодарить моего прекрасного ученика, мистера Чуланонта, который отвлек чиновников на таможне, чтобы я провез пасту в эту богом забытую страну. И также понадеемся, что употребление сушеных спагетти и соуса на основе консервированных томатов из Квинтона не вызовет гнева моей дорогой покойной Бабушки, потому что она действительно угрожала несколько раз, что достанет меня даже из могилы. Аминь.