Blackbird (ЛП)

— Это все, Никифоров.

— Товарищ полковник?

— Свободен, — темные, нечитаемые глаза встретились с его собственными. — Или тебе есть еще что сказать?

— Никак нет. Спасибо, товарищ полковник.

Как хорошо, что Виктор в этот раз был без велосипеда и его ждала пешая прогулка домой; стоило только дойти до Гайд-парка, как он рухнул на скамью и закрыл лицо руками, тяжело дыша. Язык пересох и одревенел от лжи, бесформенно лежа во рту. Он не испытывал такой близости к смерти с тех пор, как три с половиной года назад пуля пробила его плечо в сельской местности в Польше. Неважно, сколько времени займет расследование. Елизавету уже можно было считать мертвой, как и Алексея. Существовал крошечный шанс, что Милу минует эта доля при достаточной благосклонности ее командира. Семья Плисецких строго соблюдала политическую верность после случая с его отцом, но если бы Виктор попал под удар, то это однозначно затронуло бы и Юру.

Его охватило абсолютное отвращение к себе. Лгать было так легко, так естественно — слова текли по руслам, глубоко проложенным в его голове более чем за тридцать лет. Но невозможно было исправить тот факт, что Сталин мало что сделал ради выживания Ленинграда, если только в СССР не появилась какая-то новая государственная пропаганда о способностях Сталина к телепортации, и что люди, которые остались в Ленинграде и сражались — как Мила с оружием в руках или как ее мать в отчаянных попытках заниматься управлением вымирающего населения — были героями, статус которых не мог быть подвергнут сомнению. Но, как выяснилось, мог. Правда оказалась всего лишь очередным агентом Кремля, принимая ту форму, которая была угодна в данный момент.

То, что он вышел из посольства живым, было поистине чудом, но в следующий раз ему могло и не повезти. Виктор поднял глаза к небу, когда стая воронов пролетела над головой. Ведь он давно узнал помимо своей воли, что его смерть могла наступить и от выстрелов товарищей, а не только от пуль врага, но так близко это затронуло Виктора впервые, и впервые он чувствовал, что теперь ему есть что терять.

Виктор встал со скамьи, выудил сигарету и спички из кармана пальто и закурил, направляясь на юго-восток вдоль озера, вода в котором была такой же свинцовой и мутной, как и облака над головой. Он и Юри не разговаривали о работе. Если нарушить эту тонкую грань, то хрупкий каркас их дружбы мог бы разрушиться подчистую. Но внутри его тела все еще клокотал ужас, зародившийся при мысли о том, что однажды он не вернется домой — и что тогда будет с Юри? Виктор подчинялся неотвратимости своей службы и возвращался к Советскому Союзу снова и снова, словно ребенок, который не мог испытывать ненависть к отцу, избивающему его. Ведь от побоев страдало только его тело. Но случись с ним что сейчас, это сказалось бы и на Юри.

Когда он остановился с восточной стороны моста, сквозь толстый слой облаков внезапно выглянуло солнце, и серые воды Серпентайна превратились в яркое, сверкающее серебро, на мгновение ослепляя Виктора. Ветерок шептался среди ветвей, словно рассказывая ему какой-то секрет, и секунды превращались в минуты, пока он стоял молча, ничего не видя и только слушая.

А потом Виктор начал смеяться. Обронив сигарету, он ухватился за дерево, пока смех сокрушал его, постепенно превращаясь во всхлипы и раздирая ребра до боли. Все это время он думал о великих понятиях, о войнах, нациях и мудреной политике человеческого бытия, в которой и Сталин, и Трумэн остервенело пытались разобраться с помощью атомной бомбы. Но Виктор не был ни президентом, ни генералом, ни великомучеником, ни героем. И ничего свыше не направляло его ни по одному из этих путей. Он был просто человеком, и его выборы были бы очень, очень просты, если бы он только позволил себе выбирать. Если бы он проявил к самому себе хоть каплю милосердия.

Ему не надо было верить в Англию. Да и вообще в любую страну.

Только в Юри.

Когда Виктор немного пришел в себя, то ускорил шаг, выходя из парка в город и устремляясь вперед мимо колоннад и зеленых уголков Белгравии, затем по мосту над железной дорогой, пока поезда с тяжелым грохотом ползли к вокзалу Виктория, и бегом домой, домой, почти не касаясь ногами земли и видя вспышки серебряного света перед глазами. Сердце снова бешено разогналось, но в этот раз никакого страха не было.

Когда Виктор закрыл за собой входную дверь квартиры, его тут же окружили тепло и тишина. В гостиной едва потрескивал огонь, и в воздухе витал запах того странного японского чая, который нравился Юри. Повесив шляпу и пальто, Виктор провел рукой по зеленому шарфу, который подарил Юри на память еще в Берлине, и сделал глубокий вдох, прежде чем зайти в комнату.

Юри сидел на диване, босоногий, в свободном шерстяном свитере, надетом поверх рубашки, и читал книгу, прижимая чашку чая к груди. Обернувшись, он улыбнулся Виктору.

— Какой ты румяный, — заметил он. — На улице так холодно?

— Нет, нет, там нормально, — выдохнул Виктор. Еще несколько секунд он позволил себе поизучать Юри, ворох его мягких темных волос и красивые, бездонные глаза, смотрящие на него сквозь оправу очков. Юри однажды убил человека, защищая его, и Виктор отдал бы собственную жизнь ради него без колебаний. — Можно мне поговорить с тобой?

— Конечно.

Юри отложил книгу и чай и уже собрался встать, но Виктор обошел диван спереди и опустился на пол перед ним, поймав его за ладони. Он смутно осознавал, что стоял на одном колене — словно рыцарь, присягающий на верность, словно мужчина, делающий предложение. Крепко сжимая руки Юри, Виктор посмотрел на его прекрасное, бесконечно любимое лицо.

— Юри, — сказал он. — Я хочу переметнуться.

_________________

1. В 1946 г. в Секретной разведывательной службе Великобритании оперативные отделы были формально сведены в т.н. «добывающее управление» («Production Sections», «Directorate of Production»), а информационные — в «управление потребителей» («Requirements Sections», «Directorate of Requirements»), то есть управление добывающих информацию и управление «потребляющих» информацию.

2. Григорий Евсеевич Зиновьев — российский революционер, советский политический и государственный деятель. Член Политбюро ЦК партии (1921—1926), кандидат в члены Политбюро ЦК РКП (б) (1919—1921). Член Оргбюро ЦК РКП (б) (1923—1924). Трижды (в 1927, 1932 и 1934 гг.) исключался из ВКП (б) и дважды восстанавливался в ней. Расстрелян.

3. «Ленинградское дело» — серия судебных процессов в конце 1940-х в начале 1950-х годов против партийных и государственных руководителей РСФСР в СССР. Жертвами репрессий стали все руководители Ленинградских областных, городских и районных организаций Коммунистической партии, а также почти все советские и государственные деятели, которые после Великой Отечественной войны были выдвинуты из Ленинграда на руководящую работу в Москву и в другие областные партийные организации.

========== Chapter 6: London, Part Three (1) ==========

Потому что я надеюсь, что назад не поверну.

Эта фраза пусть моим ответом станет.

То, что сделал я однажды, больше вновь не повторю.

Лишь молю, что суд не столь жестокий грянет.

Т. С. Элиот, «Пепельная среда» (1)

— Ты что собрался?

В ретроспективе было мало вещей, которые мог бы сказать Виктор, чтобы поразить Юри до такой же степени. Например: «Юри, все это время я был двойным агентом ЦРУ». «Юри, я хочу присоединиться к Иностранному легиону». «Юри, на самом деле я просто ненавижу собак». Но это! Сейчас! Виктор с ожиданием смотрел на него из своей рыцарской позы на полу гостиной. А на Юри не было даже носков. В ситуации, когда вражеский агент переходит на твою сторону, надо быть хотя бы в носках.

— Я больше не хочу служить советским. Я хочу служить тебе. И Британии. Или кому там, — Виктор склонил голову и оставил поцелуй на тыльной стороне его ладони. — С меня хватит. Я сыт по горло всем тем, что мне приходится делать — ты знаешь, что я делаю это — и всем тем, о чем мы вежливо не говорим. Я не хочу, чтобы существовала хоть одна вещь, о которой мы не могли бы говорить…