Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

Я лук не поднял, отступив безмолвно, полет стреле не дал, и шагу не ступил.

Залюбовался я и пропустил прыжок оленя...

А он, пронзив мне грудь, как дюжиной кинжалов, рогов своих короной золотой, меня убил. Я в воздух был подброшен словно кукла, el pelele (3), которую на старых покрывалах подкидывают махи и треплют зло, смеясь, чтоб жар любовный в махос остудить (4).

Потом мой труп кровавый пал на землю, как порох кратко вспыхнул и пропал.

А мой палач лучистый обернулся, издал победный клич и ускакал...

*

С улицы раздался громкий монотонный вой потревоженной автомобильной сигнализации. Сай сначала какое-то время сидел на кровати, потирая ухо, прижатое съехавшим наушником. Потом вскочил и бросился к заветной тетрадке, лихорадочно шепча что-то. Сам ещё не понимая толком, что. Ручка, как обычно в самый нужный момент, не нашлась, колдовать перья было некогда, он, облокотившись на стол, нещадно кусая себе губы и почти болезненно морщась, начал быстро, теряя окончания слов и забывая про знаки препинания, записывать тем, что подвернулось под руку — нашаренным в ящике тумбочки косметическим карандашом для бровей.

Я разобью твоё лицо ногами, когда с обрыва прыгну в озерцо, Луна.

И, оттолкнувшись ото дна, всплыву, как листик невесомый, пузырик воздуха,

Влекомый хмельной ночной лихой мечтой.

*

Я спал в своём старинном доме, мне косы девушки плели и пели что-то.

Сон знакомый, как в детстве: смотрит на меня олень. Торфяником болотным

Бредет, сияют позолотой его ветвистые рога. И я велел

трубить горнистам, охоту звать, к крыльцу подать коня!

*

Я пил рассвет медовый пьяной брагой, я травы целовал, копыт приметив след.

Хотел убить, увидеть смерть, посметь... тебя из жизни вычесть

как врага.

И хищная эльфийская отвага в пылу погони растоптала честь.

*

Я зверем стал и кровь себе пускаю, чтоб показать ленивцу-солнцу путь.

Трос горизонта — силуэт на алом, и золотом рогов блеснула муть. Весь сотканный из магии и тайны ты осветил собою утра суть.

Мы долго мчимся, рядом почему-то. Я встал и, натянувши тетиву, стреляю! Весь уже в любви горю.

Стрела, пропев, пронзила грудь.

Мою.

*

Мягкий карандашный грифель давно стёрся, и не единожды; Сай, не замечая, обкусывал заточенный край деревяшки. Теперь он чувствовал на губах неприятный вкус, на языке — колкие кедровые стружечки, взглянул в зеркало — оказалось, что губы перепачканы чёрным. Как кровь неведомой твари. Сай медленно размазал полосами черноту по подбородку, по щекам, по векам — и стал похож на того, кем только что видел себя (во сне ли?), — на древнего эльфа в охотничьей маскировочной раскраске. *

В его голове царила музыка. Баллада вышла сильная. Сердце ещё не остыло от нового впечатления. Он видел оленя, в рогах которого запутались звёзды цвета кровавой шпинели, чувствовал его, близко.

А над Парижем почти не было звёзд — ночной город сиял и ярче, и бесстыднее, не жалея света, не храня тайн.

*

Поттер, выйдя из Гринготтса, решил спокойно пройтись по улицам. Вот так, по-простому. Надо было подумать.

Стоит ли рассматривать беседу с «Высокомерным-носом-Четвёртым» как неудачу (что сперва немного выбило Поттера)? Да упаси Мерлин. (Или кто там приглядывает из Высшего мира за гоблинским племенем? Нужно перечитать гоблинскую мифологию и древнейшую историю, освежить в памяти их традиции и уклады — всё-таки придётся близко работать с этим пронумерованным Унгахтенфором ... придётся-придётся, хотя тот об этом пока и не догадывается, но сунет свой нос в аврорскую папочку — и догадается как миленький!). Разговор прошёл в нормальном, ожидаемом режиме. Гоблины есть гоблины. Просто Поттер надеялся хоть на какой-то диалог именно сегодня, но ничего, можно отложить, даже нужно. Язык гоблинов — это не слова, даже не интриги и закулисные игры, язык гоблинов, который они лучше всего понимают, — это прибыль, умножение драгоценных металлов и камней, а ещё вопросы сохранения их самобытности и независимости как равноправного с волшебниками магического народа. И принимают гоблины только веские, по-настоящему веские, ювелирно оформленные аргументы, сулящие им серьёзную выгоду или спасающие их сообщество в вечной борьбе за независимость и выживание. А именно эти аргументы в виде разного рода выписок, справок, отчётов, копий секретных документов и аналитических записок и отточенных бизнес-планов были в той самой, забытой разгильдяем-магом на столе Управляющего, папке (ну, что с людишек возьмёшь, отсталое племя...). Так что у Главного аврора есть все основания надеяться на продолжение беседы с Главным гоблином.

День сегодня был сложным, насыщенным, неоднозначным, но... ярким, и вечер под стать, как будто праздничный. Удивительное настроение: столько проблем, «всерьёз серьёзных», как говорит иногда Лили, а у Гарри устойчивая уверенность, что всё будет хорошо и всё получится, сложится, выйдет по его желанию. Нарядные семьи с детьми немного раздражали своим мельканием, толпы разноязычных туристов — извечная суета большого города. Но Гарри любил Лондон, и магический, маленький, даже тесный, но уютный и близкий, и маггловский, огромный, разноликий, разноголосый, умиротворяющий своей активностью и суматохой.

Гуляя почти без цели по Вестминстеру, он оказался в Ридженс-парке на пересечении с Камденом и натолкнулся взглядом на простые белые буквы: «WELCOME TO LONDON ZOO».

Лондон частенько находил лазейку, чтобы преподнести Гарри что-то новое... И он зашел в зоопарк.

Сразу пожалел, что не сможет прямо сейчас притащить сюда Лили. И стал гулять по дорожкам, подходя к открытым ландшафтным зонам, где звери вели почти естественный образ жизни. Вспомнилось детство...

На душе был покой... ну, относительный. Нервы у Поттера тренированные, можно сказать железные, но за прошедший месяц подверглись нехилой проверке. По ощущениям — год прошел с хвостиком.

Он купил рожок мороженого. Как раз тут, в зоопарке, всё когда-то начиналось... Дадли в питоньем садке, за толстым стеклом. Первый опыт Парселтанга... Змея...

«Змея та нелепая, которую я мальчику моему, Саю-мотыльку, какого Мерлина послал?» — сидя на лавочке и с досадой размышляя, Гарри обнаружил, что взгляд его непроизвольно сфокусировался на коленках девушки, пританцовывающей под музыку из наушников и размахивающей флажком общества SCPA.

«Акция! Покупаете 2-х львят — ещё ДВУХ получаете бесплатно! Спасем британских лимонниц! Ваш взнос всего 20 фунтов!»

— Конечно, спасём. Чего ж не спасти? — Гарри подошел к активистке. — Можно выбрать? Что-то они на одно лицо... морду.

— А?— крикнула девица, сделав свою музыку тише. — Я вам сейчас хороших львят найду. Вот, — она вытащила из ящика диснеевского Симбу. — У него глазки голубенькие. С вас 10 фунтов.

— Мне, пожалуй, двух. — Финансовый контрреволюционер Поттер полез за кошельком.

— Вот и правильно! Тогда я вам ещё двух бесплатно отдам. С плаката отколю, там самые ровненькие и потешные. Неужели у вас двое деток? Такой молодой папочка. — Блеснула брекетами девица.

Но её попытка была обречена на провал.

— Трое. Внуков, — ответил Поттер и протянул руку за пакетом с львятиной. — Вот, возьмите 40 фунтов — на лимонниц.

Придя домой, он хотел положить в комнаты детей по львёнку. Но представил реакцию сыновей и их выразительные переглядывания («А наш-то совсем в сентиментальность ударился, стареет...») и отнёс мягкую игрушку только в спальню Лили. Оставшихся трёх сначала убрал в ящик комода (Коржику пригодятся — зубы точить), но после ужина внезапно передумал и отправил к одному белобрысому парнишке в Париж. Удивительное решение, правда?..

«Вспоминая ваши зажигательные танцы, думаю, вам не всегда хватает двоих; эти мягкие ребята — Симба, Самба и Румба (правда, Румба — самочка, не перепутайте!) — скрасят ваши ночи в Париже. Коль большому льву не повезло, хотелось бы, чтобы повезло маленьким. Размер иногда имеет значение. А пасть и весь корпус Аврората всегда готовы для ваших нужд... обращайтесь... Г. П.» Приложенный к посылке пакетик с маггловскими чупа-чупсами, беззастенчиво прихваченный в комнате дочери, повеселил самого Поттера, наверняка и Сай его... э... заценит...