Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

Бешеные листья, яркие, хмельные,

Наловив в воздушных быстротечных реках,

Руслами которых пролетает ветер,

Капли золотые, солнца сок тягучий...

Тучи их прессуют в мусорные кучи.

Он с трудом перечитал собственные каракули. В голове уже звучала музыка... Вставать совершенно не хотелось, но Сай знал, что лень ни к чему хорошему не приведёт: она верный предвестник обострения сплина. Поэтому он заставил себя подняться с постели и наскоро сделать несколько энергичных физических упражнений: разогреть мышцы и прокачать связки. Чухайся, Сванхиль! А ну-ка, динчжоу, баньмабу, чжентитуй, цэчуайтуй, фэйцзяо (1). Эх, на троечку, dàgē (2), даже с минусом. Безобразие! Развалюха! Разве это дело? Надо брать себя в руки!

Направляясь в ванную, он всё-таки прислушался к скандалу, катившемуся, то затухая, то вновь набирая силу, из комнаты Джимми и Андриса.

Там что-то грохнуло, кажется, в стену, разбилось, грякнула какая-то мебель. Дерутся они, что ли? Не похоже-то как на парней. Помутузить друг друга в шутку — да, помериться силой, подразниться — да, могут, лоботрясы, но прикладывать руки всерьёз... Нескучная семейная жизнь — это круто, кто бы спорил, но зачем портить имущество гостиницы, за которое придётся платить? Была бы у них денег куча — тогда хоть всю посуду в номере побейте и мебель сожгите в камине! А голодранцы должны учиться выяснять отношения без привлечения посторонних предметов! Вот! Сольвай сморщился. Из-за неплотно закрытой двери раздались хорошо различимые голоса, похоже, что Джимми и Андрис переместились к ней. Сольваю было неприятно подслушивать, но разговор друзей просто приклеил его ноги к полу. Дверь скрипнула от сквозняка, немного приоткрылась.

— Ты сказал, я могу идти! — Андрис сделал широкий жест, почему-то указывая на окно.

— Да неужели? Вот как удобно: когда ты не хочешь слышать “нет”, просто просишь разрешения, и срать на то, что именно вкладывается в слова. Очень хитро, но знаешь, иди, куда и с кем хочешь. Отъебись, дорогой! — Свечка был серьезно зол... Дивное дело. Добрый, ироничный, с потрясающим природным юмором, неунывающий и задорный Джимми был разъярен, его лицо говорило больше, чем слова. Хотя сейчас и каждое слово сочилось ядом. Дальше быстро стало еще хуже... Сай слушал и думал: “Хоть бы Бюлов не возражал, нарочно, что ли, делает вид, что...”

— Не пори чушь! Приглашали нас вместе, ты как обычно предпочел валяться на диване. Всё было вполне...

— Нихера! Не было нормально, — устало сказал Джимми. — Я. Тебя. Знаю. Когда тебя поманят пальчиком, особо ловко намекнут, что предпочтительней именно твоё общество... И ты бежишь. Тщеславие, половое тщеславие.

— Да ты охуел. Хочешь расстаться опять? Ищешь виноватых? — голос Андриса звенел возмущением. — Я. Не! Пошел. Бы. Один, — медленно, по слогам произнёс он и быстро, зло добавил: — И я не твоя собственность, понял? Твои капризы меня достали... Вот почему наедине всё хорошо, но как только...

— Что «как только», господин Сёрен Бюлов? — юродствуя, перебил Свечка. — Ты, блядь, что мне мозги вкручиваешь?

— Придержи язык! И запомни!..

Что ему предстояло запомнить, выступающий за свои права Кит уже не узнал. С размаху впечатав любовника в противоположную стену, Ульмер тряханул его и методично стал несильно, но, видимо, весьма ощутимо прикладывать об стенку, слегка, интимно даже, притягивая к себе и зло шипя изменнику в губы:

— Козел, ты не отбрешешься на этот раз... Я тебя видел... Кому сосал, туда и вали! Понял? — Он брезгливо отшвырнул Андриса от себя.

— Да пошёл ты нахуй. — Тот пригнулся и вытер разбитую губу и обрызганное джиммовой слюной лицо... — Никому я... Сука, да что я оправдываться должен?! Я тебе не баба... твоя... Или напомнить, у кого зазноба... поклонница в вечно мокрых трусах в Лондоне осталась? А? Да как ты смеешь вообще? — Андрис подскочил и развернул стоящего к нему спиной Свечку, совсем уж собрался перевести беседу в побоище...

Сай рванул было в комнату, но резко остановился и побежал через общий балкон к Мати.

— Пора обедать, вот, сэндвичи с селедкой вам сделала, — прощебетала через пару минут, придерживая попой дверь, подосланная к парням запыхавшаяся Вантуле. — Ой! — Поднос из её рук чуть не полетел на пол: Джимми выскочил из комнаты, на бегу резко толкнув единственную женскую особь в их коллективе.

— О! Селёдочка! Маргрете (3) прислала из дому? — нервно рассмеялся Андрис, запихивая в рот неровно, наспех отрезанный кусок круассана. — Не обращай внимания, крошка, у Свечки на селёдку аллергия. Ага, прямо вчера ночью и началась.

Саю, слушавшему из-за угла, очень хотелось подойти к Андрису, расспросить, успокоить, помочь. Утешить, наконец. И, конечно, догнать Джимми, помирить парней. Но он отчётливо понял: «Всё. Я в этой паре лишний. В паре. Они должны разбираться сами. Отныне так. Потому что, кажется, это всё-таки любовь...»

Не то, чтобы он серьёзно залип на Джимми и Андриса, понимал же всегда, что есть «они, двое» и «я», но почему-то почувствовал себя очень одиноким. Как будто потерял что-то очень важное, нет, не потерял, а сам отложил в сторону, запер в ящик. Словно его, маленькую мушку, накрыли на столе стаканом: весь мир, большой и шумный, остался снаружи. Струи воды из душа быстро смыли со щёк предательские стыдные слёзы. Вздор! Это так — не всерьёз, глаза устали, вот и слезятся, а за парней можно и нужно порадоваться. Только сначала вправить им как следует мозги, а то, пока договорятся, влюблённые идиоты, физии друг другу попортят и имущество казённое...

Андрис целый день не выходил из своей комнаты, Сай как бы ненароком дважды заглядывал к нему: тот спал в наушниках или делал вид, что спит. Вышел поужинать, вяло потыкал в тарелке спагетти с томатами, пошутил про загулявшего ещё с ночи Бамси.

— Наконец-то Медвежонок определится, а то прям не знаешь, подкатывать к нему или нет. Лакомый такой, а натурал, не повезло! Как бы его та мадама с непривычки не ухандохала.

— Не вздумайте, зубоскалы, прикалывать его, когда вернётся, — предупредил Сольвай. — Нечего парня травить.

— Да кто же его травит? Мы ж так, по-доброму, для тонуса, Алек не в обиде. Но ты, Сай, как самый старший, обязан научить ребёнка пользоваться средствами индивидуальной защиты, — съязвил-таки Кит.

Вечером настроение у Сольвая испортилось окончательно: Гуль так и не вернулся, Джимми тоже, Бамси впервые укатил к своей поклоннице, Мати ускакала в спа. Он пробовал писать стихи, но выходило неровно. Мысли всё время скатывались не туда, куда нужно.

То выходило что-то такое:

Кто тут жалуется на скуку?

Кому как, а мне сойдет!

Сжимаю бедрами чужую руку,

Ещё немного — и, наверно, попрёт...

Куча народу, музыка орёт,

Свечка дает свободу звуку,

Крутая вечеринка — полный улёт!

Гуль, конечно, трахает новую суку,

Бамси блюет...

А то в блокноте появлялись косые строчки, с нотными пометками и рисунками прямо по тексту:

Я покажу тебе свое лицо без грима.

Как поглядишь ты на меня, что скажешь?

Пройдешь ли, лишь пожав плечами, мимо?

Обдашь презреньем, или даже гаже –

Сочувствие свое проявишь зримо,

Мои глаза виновным взглядом смажешь...

*

А я ведь нравился тебе тогда, красивым,

Беспечным, глупым... Куклой в макияже.

Любовь и ложь сплетались неделимо.

Порочный, жалкий, обвиненный в краже,

Телесный тлен, поруганное имя,

Теперь не нужен я, как хлам на распродаже...

Сай как раз прислушивался к шагам в спальне Ульмера и Бюлова (Кит уже минут десять, похоже, мерил комнату из угла в угол) и перечёркивал никак не желавшую сложиться фразу: «Победи меня на войне, захвати как трофей в бою. Я свой плен часто вижу во сне: пред тобой на коленях стою...» (в пятый раз вместо «плен» читалось «член», засада!), когда в открытое окно ввалилась сова и бухнулась прямо в изножие его кровати, противно царапая полированное дерево спинки когтями. Два слова от Поттера: «Не понимаю». Сай с раздражением усмехнулся и быстро написал ответ, тут же отправил. Когда уже Поттер отстанет? Вот привязался. Ну, что, как он себе представляет их переписку? Глупо же: игрушки, намёки, вообще какого хрена?!