Камни на дороге (ЛП)

— Он узнает!

— Просто притворись, что было холодно, и стекло разбилось само.

— Стекло не бьётся само.

— Бьётся, когда становится слишком холодной, тупой ты мудак.

— Не бьётся.

— А вот и бьётся!

Всё было хорошо, пока совсем незадолго до ланча папа не вышел на крыльцо и не увидел разбитое окно. Он залетел обратно, требуя сказать, кто из нас, засранцев, разбил стекло.

Я уставился на Билли в беспомощном ужасе, зная, что папа надерёт мне зад так сильно, что я, наверное, неделю не смогу сидеть.

— Это вышло случайно, — сказал Билли.

— Это ты сделал? — требовательно спросил папа, переводя злой взгляд на Билли.

— Я не хотел, папа! — боязливо воскликнул Билли.

И вот так Билли взял на себя ответственность за то, что сделал я — и, Боже, какую цену он заплатил. Папа схватил шнур удлинителя, собрал его в ремень, заставил Билли спустить штаны и высек его до полусмерти. Это продолжалось так долго, что, в конце концов, я сломался и попытался ему помочь. Я схватился за шнур, надеясь остановить отца. Вместо этого он переключился на меня, и мы оба получили взбучку, пока мама не закричала так сильно, что папа остановился. К этому моменту у Билли на заднице и на ногах была кровь, а я плакал так сильно, что не мог дышать. В тот день Билли получил намного хуже, чем я, и я никогда не понимал, почему он принял моё наказание, когда знал, каким оно будет плохим.

— Почему ты это сделал? — тихо спросил я.

— Потому что ты был таким слабаком. Ты по-прежнему такой, но это другая история. Ты всегда боялся его до смерти. Полагаю, меня это злило. Я сочувствовал тебе. Казалось, тебя это беспокоило больше, чем меня. Я думал, что это потому, что ты маленький, но, полагаю, ты был более чувствительным к таким вещам. Мне было плевать. Больше всего он меня злил. «Спускай штаны, мальчишка!» Каждый раз, когда он так говорил, мне хотелось вырвать ему глотку. Он был просто большим задирой. Вот и всё. В любом случае, он так много пил, особенно под конец, что не знал, какого чёрта творит. Пока ты притворялся, что тебе страшно, он был счастлив. Что за придурок.

— Я не притворялся, — отметил я.

— Я знаю, — сказал он. — Я всегда был больше тебя. Если бы у нас был ещё год или два, я был бы достаточно большим, чтобы давать сдачи — и я дал бы. Я бы пнул его зад до самого Мемфиса. Я не мог терпеть того, что он делал с тобой и мамой. Если бы я подумал об этом, то достал бы его ружьё и подстрелил бы его. Но я никогда не думал об этом, поэтому не сделал. Полагаю, это была удача.

— Когда родился Ной, я сказал себе, что никогда не буду таким, как он, — сказал я.

— Я тоже, — со смешком произнёс он. — Когда родилась Мэри. Я сказал, что ни за что в мире никогда не подниму на неё руку. Не так, как делал папа. Ни за что, чёрт побери.

Воцарилась долгая тишина, тишина братьев, которым не нужно было разговаривать, чтобы заполнить пустоту.

— Спасибо за это, — наконец сказал я.

— За что, брат?

— За то, что ты сделал в тот день. Я никогда тебя за это не благодарил.

— Ты мой брат, — ответил он, будто это объясняло всё, что было необходимо знать. — Иногда ты меня бесишь, ты знаешь. И я имею в виду, что ты серьёзно меня бесишь. Но всё равно… Я бы схлопотал ради тебя пулю, если бы пришлось. Мы связаны кровью, брат.

А кровь гуще воды.

Глава 45

Мама и папа, а не папа и собака

— Дядя Вилли, кто такой гомосексуалист?

Эли смотрел на меня с серьёзностью, на которую был способен только двенадцатилетний ребёнок. Он был в замешательстве от одной из великих жизненных тайн.

— Почему ты спрашиваешь?

Мы сидели в игровой комнате, дети — Ной, Джош, Эли — и я. Взрослые были наверху, Шелли приготовила на обед запеканку из овощей и мяса, а также много других блюд.

После прощания Ноя лихорадило, и он был не в духе, и я постарался найти тихое место, где мы могли спокойно посидеть. Последние пару дней на него свалилось уж слишком много. На нас обоих. Сейчас его голова лежала на моих коленях, и он наконец уснул. Его вес вызывал боль в моих сломанных рёбрах, но я не мог заставить себя сдвинуть его.

— Мой учитель в воскресной школе сказал, что гомосексуалисты отправляются в ад, — поделился Эли. — И раз все говорят, что ты такой, я забеспокоился. Ты отправишься в ад?

— Иногда я думаю, что уже там, — признался я.

— Что это значит?

— Гомосексуалист — это извращенец, — сказал Джош, заявляя о своём авторитете. — Все это знают. Поэтому не нужно брать конфеты у незнакомцев, потому что они извращенцы и хотят снять с тебя одежду.

— Почему? — спросил Эли.

— Потому что они извращенцы, придурок!

— Тише, мальчики, — произнёс я. — Ною нужно поспать.

— Ты не боишься отправиться в ад? — искренне спросил Эли.

— Это не может быть хуже, чем работать в «ФудВорлде», — ответил я.

— Но почему ты хочешь отправиться в ад?

— Я не хочу.

— Но ты гомосексуалист.

— Верно. Да.

— Но что это такое? Это как отрастить длинные волосы или что?

— Гомосек — это голубой, — сказал Джош. — Им нравятся парни вместо девчонок. Это мерзко.

— Я мерзкий? — спросил я.

— Нет, — ответил он, не улавливая мою точку зрения.

— Но ты только что сказал, что я мерзкий.

— Гомосеки мерзкие, — сказал он.

— Ну, я гомосек…

— Не настоящий. Ты просто… дядя Вилли. Вот и всё. В любом случае, почему ты гомик?

— Мне повезло, — сказал я.

— Джек твой бойфренд? — спросил Эли, по-прежнему пытаясь разобраться с этой загадкой.

— Да, — ответил я.

— Как мои мама и папа?

— Да, — сказал я. — Похоже на то. Когда-нибудь мы поженимся. Может быть.

— Почему ты собираешься выйти за него замуж? — спросил Джош.

— Потому что я его люблю.

— Он смешно разговаривает, — в восторге сказал Эли. — Поэтому он тебе нравится?

— Да, — ответил я. — И он милый.

— Он парень! — с ужасом воскликнул Эли.

— Парни могут быть милыми.

— Нет, не могут!

— Некоторые могут.

— Гомосеки странные, — ответил Эли. — Миссис Парсон говорит, что они не должны жениться, потому что потом они захотят жениться на своих собаках. Миссис Парсон — это моя учительница из воскресной школы.

— Это у неё растут волосы на груди? — спросил я.

— Она говорит, что у детей должны быть мама и папа, а не мама и собака, — продолжил он. — Так она говорит. Зачем кому-то хотеть жениться на собаке?

— Многие люди хотят, — ответил я.

— Дядя Вилли? — произнёс после долгой паузы Эли, его лицо исказилось в задумчивости.

— Да?

— Это правда, что у менструального цикла три колеса?

Глава 46

На кладбище

После траурной мессы на следующий день мы устроили небольшую процессию через центр Нью-Олбани, чтобы похоронить деда в могиле рядом с бабушкой на старом кладбище. Бабушка умерла, когда я был очень маленьким, и максимум, что я о ней помнил — что она была очень большой, с очень большими руками, и дымила, как паровоз. Дед почти никогда о ней не говорил, но никогда не смотрел на других женщин после её смерти. Много шутил, безбожно флиртовал и даже лапал медсестру или двух, но никогда ничего большего. Он придерживался правила единственной женщины для единственного мужчины.

— Ты взял цветы для Кайлы? — спросила мама, пока мы шли к месту захоронения.

— Они в «Джипе», — ответил я.

— Мы сходим… после.

Возможно, осознание, что она говорит о “после” захоронения её отца, она замолчала и сжала губы. Мама, казалось, значительно постарела за прошедшие несколько дней.

— Я скучаю по деду, — сказал я.

— Как и я, — ответила она.

Без деда над нами была тишина, отсутствие, ощущение или чувство, что не хватает чего-то жизненно важного, чего-то глубоко существенного, какого-то незаменимого кусочка. Каждый раз, поворачиваясь, я ожидал увидеть, что дед идёт за мной, услышать его гортанный смех, его фырканье, его гогот, его непристойные шуточки, его постоянные жалобы из-за зубов. В последнее время, он без умолку болтал о своих зубах, иногда заходил так далеко, что обвинял людей в попытках их украсть, подразумевая съёмный протез, который держал в стакане рядом с кроватью. Он стал одержим этими зубами.