Песнь об Ахилле (ЛП)

Я подал последнее, шлем, украшенный гребнем с конским волосом, и смотрел, как Ахилл надевает его, оставляя открытой лишь узкую полоску лица. Он потянулся ко мне - лицо в бронзе, от него пахло потом, кожей и железом. Я закрыл глаза, ощутил его губы на своих губах - единственное, оставшееся мягким. Затем он ушел.

Без него шатер стал словно бы меньше, теснее. Пахло шкурами, висевшими на стенках. Я лег на ложе и слушал, как он отдавал команды, затем услышал топанье и фырканье лошадей. И, наконец, скрип колес колесницы, увозившей его. По крайней мере, за его жизнь я пока не боялся. Пока жив Гектор, он не будет убит. Я закрыл глаза и уснул.

***

Проснулся я оттого, что он прижался ко мне носом, пробуждая меня, в то время как я все не желал расставаться со сном. От него пахло остро и странно, и на миг я даже испугался существа, которое было сейчас рядом и чье лицо приблизалось ко мне. Но вот он подался назад, уселся на пятки - и это снова был Ахилл; волосы его были влажны и потемнели, словно из них выжали все утреннее солнце. Они прилипли к его лицу, к ушам, мокрые от прижимавшего их шлема.

Ахилл был весь в крови, брызги ее еще не припорошила пыль. Сперва я испытал ужас - он ранен, истекает кровью? Но брызги явно попадали извне. Медленно до моего полусонного сознания начало доходить - это не была его кровь.

- Они даже не могли подойти, чтоб достать меня, - сказал он. В голосе его была сдержанная гордость. - И не думал, что это будет так легко. Пустяково. Вот бы тебе увидеть. Меня потом так славили, - голос его был почти мечтательным. - Я не промахиваюсь. Ты бы видел.

- Сколько? - спросил я.

- Двенадцать.

Двенадцать человек, не имеющих отношения к Парису, Елене или кому-либо из нас.

- Крестьяне? - горечь в моем голосе словно вернула его на землю.

- Они были вооружены, - быстро сказал он. - Я бы не стал убивать безоружных.

- Как ты думаешь, скольких ты убьешь завтра? - спросил я.

Ахилл услышал резкие нотки в моем голосе и отвернулся. Боль, отразившаяся на его лице, пронзила меня. Где же мое обещание простить? Я знал, какова его судьба, и я решил отправиться к Трое несмотря на это. Поздно было что-то менять лишь оттого, что меня начала грызть совесть.

- Прости, - сказал я. Попросил его рассказать, как оно все было - как мы всегда все рассказывали друг другу. И он рассказал, обо всем, начиная с того, как его первое копье пробило дыру в щеке человека, выйдя с другой стороны вместе с кусочками плоти. И как второй упал с пробитой грудью, и копье зацепилось за ребра, когда Ахилл попытался вытащить его. Селение смердело, когда они уходили - воняло грязно, с металлическим привкусом, и уже начали слетаться мухи.

Я слушал каждое слово, представляя, что это лишь рассказ. Что говорил он не о людях, а о черных фигурках на вазе.

***

Агамемнон выставил дозорных, которые постоянно следили за Троей. Мы ждали хоть чего-то - нападения, посланников, демонстрации силы. Но ворота Трои оставались запертыми - и вылазки по окрестностям продолжились. Я выучился спать днем, чтобы быть отдохнувшим, когда он возвращался - ему всегда нужно было поговорить, рассказать мне все до мельчайших подробностей о людях, их движениях и их ранах. И я хотел быть в состоянии слушать эту кровавую исповедь, и заносить ее в виде черных фигурок на вазу прошедшего. Освобождать его от этого и делать его снова прежним Ахиллом.

========== Часть 21 ==========

Вместе с набегами настал черед дележа добычи - таково уж принятое у нас обыкновение вознаграждать победителей. Каждый имел право оставить себе то, что захватил он лично - доспех, содранный с мертвого воина, ожерелье, сорванное с шеи вдовы. Но все остальное - сосуды, ковры, вазы - сносилось на помост для дележа.

Это было скорее вопросом чести, нежели стоимости вещи. Уделенная вам часть сообразовывалась с вашим положением в войске. Первым вознаграждался лучший из воинов, но Агамемнон поименовал лучшим себя, а Ахилла - вторым. Я был удивлен, что Ахилл лишь пожал плечами.

- Все знают, что лучшим был я. Так что Агамемнон лишь подчеркнул свою алчность.

Разумеется он был прав. И тем слаще было слушать, как воины приветствовали нас, толпясь у предназначенной нам доли добычи, не обращая внимания на Агамемнона. Того славили лишь его микеяне.

За Ахиллом шел Аякс, затем Диомед и Менелай, затем Одиссей и так далее все по очереди, до Кебриона, которому доставались лишь деревянные шлемы и дешевые нагрудники. Иной раз, правда, если воин отличался в бою, военачальник мог вознаградить его чем-то ценным даже прежде очереди самых доблестных. Так что даже Кебрион не терял надежды.

***

На третьей неделе на помосте помимо мечей, шерстяных покрывал и золота, оказалась девушка. Он была красива, кожа ее была смугла, а волосы черны и блестящи. На скуле наливалась ссадина от удара кулака. В сумерках и глаза ее казались следами от удара, темные, словно египетская сурьма. Платье на ней было разорвано на плече и покрыто кровью. Руки были связаны.

Вокруг быстро собралась толпа. Все знали, что означает присутствие этой девушки на помосте для добычи - Агамемнон тем самым дозволял брать наложниц и рабынь для утех. До сего мига женщин лишь насиловали и оставляли в поле. Однако делать это в шатре было, разумеется, удобнее.

Агамемнон поднялся на помост, и я увидел, как его глаза жадно шарили по телу девушки. Как и все из дома Атреева, он был известен своей ненасытностью. Не знаю, что на меня нашло, но я стиснул руку Ахилла и прошептал ему на ухо:

- Забери ее.

Он повернулся ко мне, его глаза расширились от изумления.

- Забери ее как свою награду. Пока это не сделал Агамемнон. Пожалуйста.

Он колебался, но лишь миг.

- Мужи Эллады, - он вышел вперед, еще в доспехах, все еще пахнущий кровью. - Великий царь Микен.

Агамемнон повернулся к нему, нахмурился. - Пелид?

- Я забираю эту девушку, как свою боевую награду.

Стоящий у помоста Одиссей поднял бровь. Народ вокруг нас зашептался. Такое требование было необычным, но не беспричинным - в любом ином войске право первого выбора в любом случае было бы за Ахиллом. Раздражение блеснуло в глазах Агамемнона. Я видел, как по лицу его пробежала тень - Ахилл ему не нравился, но пока у него не было причин упорствовать в ответе. Она была прекрасна, но ведь будут и другие девушки.

- Я выполню твое желание, царевич Фтии. Она твоя.

Толпа одобрительно загудела - им нравилась щедрость полководцев и дерзостная развратность героев.

Глаза девушки следили за говорящими с неослабным вниманием. Когда она поняла, что ей предстоит отправиться с нами, я увидел, как она сглотнула, ее взгляд уперся в Ахилла.

- Мои люди останутся здесь, забрать остальное, что является моей долей. Девушка же пойдет со мной сейчас.

В толпе раздались одобрительный хохот и свистки. Девушка снова задрожала, легко, как кролик, которого приметил парящий в вышине ястреб. - Пойдем, - приказал Ахилл. Опустив голову, она последовала за нами.

***

Уже в нашем лагере Ахилл вытащил нож - и девушка вздрогнула от страха. Его все еще покрывала кровь прошедшей битвы; это ее деревню он разорил.

- Позволь мне. - Он отдал мне нож и отступил назад, почти обескураженно.

- Я хочу освободить тебя, - сказал я.

Теперь, вблизи, я увидел как темны, словно плодородная земля, ее глаза - они казались огромными на ее лице. Взгляд ее перебегал с лезвия кинжала на меня. Я подумал о напуганных собаках, которых мне приводилось видеть - вот так же они пятятся, забиваясь в угол.

- Нет-нет, - быстро проговорил я. - Мы не причиним тебе вреда. Я хочу тебя освободить.

Она смотрела на нас с ужасом. Только богам известно, что услышала она в моих словах. Она ведь была простой девушкой из Анатолии, и ранее ей, конечно, не приводилось слышать эллинскую речь. Я шагнул к ней, хотел погладить по руке, чтоб успокоить. Она сжалась, будто в ожидании удара. Я заметил в ее глазах страх - насилия или чего-то похуже.