Мы вернулись домой (СИ)

— Спасибо, — бросает Мерлин не глядя. — Но более подробных объяснений или более логичных идей у меня нет.

— А разве тут нужна логика или детали? — шаги, слышные даже сквозь шум: незнакомец подходит ближе, но не решается заглянуть Мерлину в глаза. Мерлин затаивает дыхание.

— Вы, люди, всегда обращаете внимание на то, что особой роли и не играет.

— А ты сам не человек? — незнакомец смеется.

Мерлин оборачивается. Сердце камнем уходит в пятки.

Он опускает голову, выдыхая.

Такая мелочь — а позволил себе надеяться.

Темноволосый парень подмигивает ему и протягивает руку:

— Я Сантьяго.

И почему-то Мерлин знает — еще до того, как коснется, потому что кого еще, не считая Артура, он мог бы почувствовать? А он чувствует, чувствует — слышит отголосок прошлого в этой фигуре перед собой.

— Нет, ты Ланселот, — говорит он.

«Сантьяго» моргает. Пауза. Удар, второй, сердца. Ошибся?

Крепкое рукопожатие переходит в объятия.

Мерлин утыкается Ланселоту лбом в плечо, делает глубокий вдох и сжимает зубы.

— Привет, — шепчет он. — Давно не виделись.

Ланселот хмыкает ему на ухо.

— Не думал, что ты будешь в таком месте в такое время. Это для тебя нетипично, насколько я… помню? — он делает паузу, как будто пробуя слово на вкус. Для него резко все изменилось, но он подстраивается с невероятной скоростью — как и всегда.

— Это не моя идея.

Ланселот выпускает его и внимательно вглядывается в лицо. Он почти всегда приходит в жизнь Мерлина после Гвейна, но никогда не ставит под сомнение свое в ней значение. В конце концов, что-то же должно меняться хотя бы в их существовании. Это только для Мерлина все одно и то же, одно и то же, жизнь по кругу, лица, люди, деяния…

— Эй.

Мерлин отводит взгляд.

Ланселот вздыхает и вдруг сует ему под нос руку. Мерлин от неожиданности пятится и чуть не падает, но Ланселот дергает его на себя за запястье другой рукой.

Мерлин опускает взгляд, и — «Гвен», красиво, с небольшим наклоном, выведено по коже твердой рукой.

— Гвен, — говорит Ланселот. — Не Гвиневра. Я люблю не королеву, а простую девчонку.

— И?.. — Мерлин не понимает, но и Ланселот, наверное, тоже.

— Просто подумал, что тебе стоит знать, — он пожимает плечами. — Если, знаешь, вдруг увидишь ее.

Мерлин качает головой.

— Нет, еще нет.

Ланселот цокает языком:

— Ну, значит, подождем. А… А? — он делает большие глаза, так что Мерлин против воли фыркает.

— Тоже нет.

По виду Ланселота кажется, что он готов повторить свое: «Ну, значит, подождем», и Мерлин опережает его:

— Пойдем отсюда? Гвейн с Еленой, надеюсь, еще не спят, они будут рады тебя видеть…

— Уже сбегаешь? — Ланселот качает головой. — Да, все-таки ты, друг мой, был обречен с самого начала.

Они выходят из клуба, Ланселот поднимает ворот черного пальто и оглядывается с таким видом, будто ждет нападения откуда-то. Мерлин не винит его. Он вспомнил, он принял, но это все равно стало для него ударом. Сколь быстро он ни взял себя в руки, жизнь-то все равно перевернулась.

То, что Ланселот даже не спросил про его метку, посчитав ее самим собой разумеющимся фактом, Мерлин понимает, только когда они доходят до дома Гвейна и Елены. Он останавливается перед дверьми и, вместо того, чтобы поискать ключ или открыть замок магией, оборачивается и обводит взглядом дорогу.

— Ты не спросил, — говорит он. Ланселот понимает не сразу, но Мерлин поднимает руку, хлопает по запястью, и взгляд Ланселота проясняется.

— Как будто мог быть кто-то другой, — говорит он. — Ни один человек не может быть связан с тобой крепче, какой бы ни была эта связь.

— Думаешь, в каждой вашей жизни это один и тот же человек?

— Это всегда один и тот же человек, — произносит Ланселот уверенно. — Просто теперь это еще и… записано на теле.

— Мир не поймет. Мир долго будет изучать… — говорит Мерлин, запинаясь. — Отрицать, рационализировать, что угодно, прежде чем признает, что судьба действительно существует и что иногда в жизнь вмешивается магия.

— У всего есть начало. И уж не думаешь ли ты, что люди будут встречать свои родственные души, только если начнут искать их? Судьба на то и судьба. Ты мог не оказаться в Камелоте, мог не стать слугой Артура — но стал же!

Мерлин почему-то вздрагивает.

— И никаких «что, если…» тут быть не может, — добавляет Ланселот. — Не время строить альтернативные миры. Ты Мерлин, и у тебя — уж прости меня — нет другого выбора.

— Я и не стал бы совершать иной выбор, — комментирует Мерлин. Ланселот грустно улыбается.

— Я знаю. Но я не об этом. Ты… ну, в общем, это в любом случае было бы так. Все, через что мы — все мы — прошли, это единственное возможное и единственное реальное.

— Жизнь предопределена, хочешь сказать?

Дверь отворяется, и они оба подскакивают от голоса Гвейна:

— Ты же мне сам когда-то о-очень давно все рассказал — и про дракона, и про Мордреда, и Моргану. Неужели ты за столько лет не поверил?

— Не пугай больше так, — огрызается Мерлин, но не зло. Ланселот обменивается с Гвейном рукопожатием, и у него по телу растекается что-то теплое. Ощущение, что он не один.

— Значит, у вас тоже? — спрашивает он, когда они входят внутрь. Ланселот снимает пальто и тихо удаляется в сторону гостиной, словно хочет предоставить им возможность поговорить наедине, но Мерлин тут же шагает за ним. Они двое — самые близкие его друзья на свете, и это как раз не меняется и не должно измениться никогда. Может, они для него тоже родственные души, но по-другому.

— Да, у нас тоже, — отвечает Елена, выходя из кухни, целует Мерлина в щеку и крепко обнимает Ланселота, — если ты об этом, — и машет в воздухе рукой. Мерлин ловит ее и рассматривает надпись. Слово «Гвейн» на его прикосновение отзывается легким движением внутри. Елена вскидывает брови.

— Надо же! Я думала, только я почувствую.

Не успев обдумать, что делает, Мерлин тащит ее за руку к Ланселоту и кладет его ладонь на ее запястье.

— А сейчас что-нибудь чувствуешь?

Она качает головой:

— Ничего.

Мерлин дотрагивается до запястья Гвейна, который с интересом наблюдает за ними. «Елена» на его руке тоже дышит.

Только имя на руке Ланселота не полно жизни, и он заметно мрачнеет.

— Может, она спит или без сознания, — беспомощно предполагает Мерлин.

— Ага, или еще не родилась, и мы встретимся, только когда я буду дряхлым стариком.

Его отчаяние почти окутывает его с ног до головы, с удивлением понимает Мерлин. Обычно он не чувствует эмоции других; может, дело в том, что в этом случае они тесно связаны с волшебной меткой у Ланселота на руке?

Даже он не знает всего, хотя он — материальное воплощение магии.

— Я думаю… — начинает он и осекается. Они его лучшие друзья, но их разговоры — слишком часто об одном и том же.

— Мерлин?

— Я думаю, Артур уже… метка реагирует, — произносит он неуверенно. — Хотя я сам не знаю, что это такое за магия, но… метка реагирует. Если судить по вашим…

«Но это еще не значит, что мы скоро встретимся», — мысленно договаривает он. Но выбора у него действительно нет.

На ум приходят слова пугающей незнакомки из клуба. Всю жизнь гонятся за тем, кому принадлежит его метка, кому принадлежит его сердце? Мерлин и так это делал уже… он не помнит, сколько. Всю жизнь, да.

— Никто не знает, Мерлин. И никто не будет знать — наверное, очень долгое время. Мы понимаем только потому, что раз за разом переживали такие встречи, но для других, для тех, кто не помнит свои предыдущие жизни… или у кого их не было… для них это что-то странное, новое — и опасное, наверное.

Мерлин обхватывает свое запястье. Даже сквозь рубашку присутствие теплого и живого на нем ощущается очень сильно, но он не может давать себе очередные ложные надежды.

— Всему свое время, — он отвечает и на свои мысли, и на слова Елены. — Всему свое время…

Вот только когда оно настанет?