На привязи (СИ)

На экране моргала точка, и Антон, недолго думая, ткнул в нее. Открылась программа, побежали смутно знакомые строчки кода и адреса, и, кажется, по этим координатам можно было выйти в виртуал в определенное место… Он давно уже не баловался дополненной реальностью, тем более не пользовался никакими интерфейсами, кроме безопасного стандарта, но с кое-чем по долгу службы сталкивался. И, похоже, понял, что задумал Марик.

Он сунул планшет обратно в пиджак, надел толстовку на домашнюю футболку. Поколебался, раздумывая, отпустить ли Лучика с привязи. Нет, тогда он из дома целым не выйдет, обязательно покроется цепью укусов. Ему это сейчас ни к чему, Марик вновь примется визжать, что от собаки необходимо избавиться, и Антон тогда может ответить ему чересчур резко.

А в сущности, изменится ли позиция Марика хоть когда-нибудь?.. Вряд ли. Антон насыпал корм в миску, подтолкнул ее к Лучику, избегая приближаться. Он иногда бывал очень страшным, даже для привыкшего Антона. Да, Марик будет стоять на своем. Он может с легкостью разбиться на экаре, шататься на краю бездны, но не вскрикнет, а собака его испугала всерьез. Это о чем-то, да говорит. Антон тоже не отступится.

Что ж, по крайней мере, это означает, что в ближайшее время они точно не будут жить вместе, и от осознания этого пришло облегчение. Вчера, на крыше, вопрос Марика показался естественным, и Антон с легкостью представил, как будет находиться рядом с ним постоянно, вместе спать и есть, вместе быть, но сейчас — сейчас с удивлением обнаружил, что хочет этого не так уж сильно. Он ни с кем ни разу не пытался съехаться — отказаться от своих привычек одиночки сложно.

Он постарался не думать сейчас об этом, не анализировать, куда заведут его отношения, а просто сунул ноги в кроссовки и поехал к Марику.

Город уже просыпался. Вдруг пришло в голову, что в толпе у него могут вырвать пиджак Марика из рук, и Антон отчасти захотел этого. Тогда с планшетом было бы покончено, и Марик больше не совершал сумасбродств… Как же все-таки остро до сих пор вспоминается его полет на экаре в режиме камикадзе. Мурашки по коже бегут.

Возле жилого блока стояли экары и машины, царила привычная атмосфера скованной оживленности: одни патрульные приезжали с отчетами и уликами, другие отправлялись обратно на улицы. Сколько уже лет Пространству, а все равно есть, кого наказывать… Вправе ли они винить чужие страны, нападающие на Пространство, если до сих пор не справились с собственными преступниками? Есть в человеке изъян, должно быть, на генетическом уровне, как в демонах, и не искоренишь его и за миллиард лет. Чего уж говорить о неполных ста годах? Антон поздоровался со знакомыми и вошел в жилой блок. Все ведь уже, наверно, поняли, что они с Мариком гораздо ближе, чем напарники и даже друзья. Хотя, узнай коллеги об их связи, то кто-нибудь обязательно бы отпустил шутку, задал вопрос или просто проявил живейшее любопытство. Так и живет человек по принципу «всегда есть, что скрывать и чего стесняться».

Он испытал чувство дежавю. Не так уж давно он шел к Марику, чтобы забрать у него свою одежду, забытую одной ночью, а теперь — наоборот. Он позвонил в дверь.

Марик открыл быстро, словно ждал его. Распахнул дверь, молча уставился, и в глазах его было так много скорби, что Антон мигом забыл все, что крутилось в голове с утра. Он вновь захотел обнять Марика, прижаться губами к его волосам, пробормотать что-то похожее на извинения, попросить его забыть все споры. Он придумает, кому отдать Лучика, и будет навещать его, он готов на такую жертву ради того, чтобы оставаться вместе. Он ведь, кажется, любит Марика, любит его всерьез. После стольких лет, прошедших без единой мысли о нем, после неприязненного отношения в школе, он разглядел его. Не понял до конца, но разглядел.

Вспомнил, что держит в руках пиджак, и осекся, не позволив себе размякнуть.

— Спасибо, — сказал Марик, принимая пиджак. — Я забыл о нем…

— Пожалуйста. Твой планшет на месте, — сказал Антон, глядя, как Марик лезет во внутренний карман. — И он прислал уведомление с каким-то адресом. Кого ищешь?

Марик вскинулся, занял оборонительную стойку: прищурил глаза, поджал губы. Даже кончик носа у него, кажется, заострился.

— Никого. Это мое личное дело.

— А, когда дело касается тебя, то дело личное. А когда меня, то все общее, — хмыкнул Антон и, не желая препираться и дальше, спросил в лоб: — Ты в одиночку пойдешь сражаться со львом?

Марик молчал, прижимая к груди планшет. Только теперь Антон заметил, что одежда на нем — вчерашняя, кровать — аккуратно застелена, и дома он явно не ночевал. Больно кольнула ревность, но он не подал виду.

— Это касается только меня.

— Ты сказал, чтобы я не искал льва.

— А ты бы его и не нашел! — вспылил Марик и порывисто отошел к окну. Уткнувшись в планшет, он прикусил губу. — Это мое дело, Антон. Я чувствую, что мое. Детективы потерпели фиаско. Убийца все еще ходит по улицам и наслаждается жизнью. По-твоему, мне следовало сидеть сложа руки, наблюдая вопиющий непрофессионализм коллег? — язвительно добавил он и стрельнул взглядом в сторону Антона.

Антон ничего не ответил. Сел на кровать, нарочито разгладил покрывало, дав понять, что знает: ночь Марик провел в другом месте, с другими людьми. Что ж, он, видимо, имел право пойти утешаться в чужих объятиях.

— Я не знаю ни одного твоего друга, — сказал Антон.

И ни одного бывшего. И вообще никого, кроме твоей матери, которая меня, кажется, ненавидит.

Марик вздохнул, в последний раз посмотрел на планшет и отложил его. Помедлив, он сел на кровать рядом с Антоном. Матрас чуть промялся под его весом, и Антон невольно сдвинулся ближе, соприкоснулся с бедром Марика.

— Все мои друзья в Альянсе. Ну, как друзья… приятели. Я тут позвонил своему наставнику, — будто вспомнил он. — Утром, по пути домой. Спросил, как продвигается расследование о хищении моих данных. Он сказал, что это курирует другой человек, а он не в курсе. А даже если бы и знал что-то, то не сказал, потому что — что? Верно, тайна… Антон, — тоскливо сказал Марик, — я и не думал, что так мучительно слышать отчуждение в голосе учителя. Я ведь под его началом провел четыре года. И потом, когда в свободное плавание отправился, все равно с ним консультировался, и он так тепло со мной разговаривал… видимо, по долгу службы, — ожесточенно проговорил он. — И тебе я тоже омерзителен, да?

— Я думал, предельно ясно, что для меня ты весьма привлекателен…

— Но я тебя тоже раздражаю. И разочаровываю. Нет, постой, я еще кое-что скажу. Я матери позвонил, — его голос дрогнул, и Антон опасливо посмотрел на него, словно Марик мог наброситься на него и растерзать. По его щеке катилась слеза. — Сказал ей, что в полиции работаю уже который месяц… Антон, ей еще хуже, чем мне, я ее убил этим. Я ни единой ее надежды не оправдал, я отвратительный сын. Ее всю жизнь окружают ничтожные мужчины.

— Марик, не надо, — тихо сказал Антон и обнял его за плечи. — Ты замечательный. Даже если с тобой сложнее, чем с заурядным человеком, это не повод…

— Не надо, — резко прервал Марик. — Не говори мне ничего. Не утешай.

Молчать Антон мог. А вторую просьбу не выполнил. Обнял, дотронулся губами, и все пытался успокоить прикосновениями. Слизнул соленую слезу, вытер подушечкой большого пальца ресницы. Трепетно, подумалось ему. Трепетно утешать этого человека. Он ведь помнит, как Марик в школьные годы рыдал — качественно, напоказ, и порой можно было заметить, как во время града слез мелькает злорадная улыбка. Слезы для него были способом добиться от учителей защиты и сочувствия. Действенным, надо сказать, способом… И почему учителей берут на работу после года у психоаналитика, а детей на учебу — сразу же, без вопросов? Теперь в плаче Марика не было ни капли наигранности. Каково же ему?..

Антон обнял его за плечи и прижал к себе. Марик был жестким, как тетива, натянутым. Хотелось спросить, где он был, с кем проводил время. Такие, как он, не будут сидеть ночью в одиночестве в баре или искать приключений в клубе, он не пьет даже. Значит, был с кем-то одним в тихом месте… Антон коснулся губами волос Марика, уловил легкий, едва заметный сладковатый запах электронных сигарет. Спросить, курил ли он сам? Нет, не курил. Это Антон и так знает.