На привязи (СИ)

Марик закрыл глаза. Да, Антон совершенно точно подбирал слова со всей аккуратностью, чтобы донести простое сообщение: собаку он любит, а его, Марика, все еще нет.

Какая-то гордость в нем еще осталась, и он отказался от идеи тайно следить за Антоном, чтобы в случае необходимости прийти на помощь. Что ж, он ведь знает, что делает, и это его собака, и что Марику может быть известно об их трогательной привязанности? Да ничего, кроме того, что демон использует Антона как точилку для зубов. Он заставил себя пойти прочь. Понял, что сломается, зарыдает, как детстве, в подушку, если проведет ночь в одиночестве, и позвонил Оливеру.

Тот, похоже, спал. Марик все равно к нему приехал, ввалился в квартиру, жалея, что не пьет, и промолчал несколько часов, пока Оливер сопел на диване рядом с ним. По плазме шел натужно-героический фильм, проспонсированный лично Министром. Мозги от такого зашкаливающего патриотизма, ненатурального и вымученного, отключались, а Марику именно это и нужно было. Фильм закончился, по экрану побежала бесконечная реклама.

Марик скосил взгляд на Оливера. В мешки под его глазами можно запасы еды на ядерную зиму заготавливать. Спит в неудобной позе, уронив голову ему на плечо. Марик тронул его за ладонь. Оливер чуть приоткрыл глаза, но взгляд не сфокусировал и тут же вновь погрузился в дрему. Придерживая его за плечи, Марик встал, взял его на руки и перенес на кровать. Разделся и лег рядом. Спросить бы, где у Оливера сонные таблетки, он явно уже одной такой закинулся, раз вообще не просыпается…

А что, они все в полиции не могут заснуть без лекарств? Вполне возможно, если каждый второй из них крадет опасную собаку, а каждый первый переживает об этом втором…

Самое ценное в Оливере — то, что он не задает вопросов. Марику достаточно было сказать: я сейчас приеду, и Оливер ждал его у двери. Снабдил пледом, халатом и теплыми носками, своей молчаливой компанией и предложил выпить, на крайний случай — просто чаю, раз уж от бренди он решительно отказывается… Марик испытал непривычный приступ благодарности. Так же резко захотел позвонить Антону, убедиться, что тот все еще жив и не потерял пару пальцев и половину задницы в неравном бою с демоном, но в последний миг сдержал порыв.

Хватит. Он волочится за Антоном, а тот в открытую напоминает, что их отношения продлились не так долго, чтобы уже можно было диктовать друг другу свои условия и выдвигать требования. Кончики пальцев зудели. Надо было остановиться давным-давно. Зачем он позволил себе войти в зону доверия Антона, добиваться его взаимности? Знал же, что ничего не будет так, как хочется. Это он зациклен на человеке годами напролет и не может полюбить никого другого. Ясно, что Антон с той же силой и одержимостью ответить не сможет, он не хренов однолюб. Марик натянул одеяло на голову. Заснуть бы… заснуть. Забыться. Все, что было хорошего, быстро перечеркивается, и он запоминает именно плохое.

Утро было серым, все небо затянули облака. Рот раздирала зевота, и даже запах кофе, который Оливер, вопреки своим привычкам, варил вручную, а не сливал из кофемашины, не мог ничем помочь.

— У тебя все хорошо? — спросил Оливер, стоя к нему спиной.

— Вполне.

Подперев подбородок рукой, Марик ждал за крохотным круглым кухонным столом, пока Оливер поставит перед ним чашку.

— А у меня, знаешь, не очень, — вдруг сказал Оливер. — Мне на этой неделе пригрозили отставкой, потому что я, видите ли, слишком много требую денег…

— Ты? — поразился Марик.

— Ну да, — ответил Оливер и повернулся к нему. Опершись о тумбу, он добавил: — Я же на экары у них стяжаю средства. После того, как ты разбился, мне не по себе стало. Меня, правда, прижали еще и потому, что я факт твоего злоупотребления полномочиями, ммм… не скрыл, скрывать бы я ничего не стал, конечно, но, скажем так, приуменьшил. А вчера и вовсе из Альянса позвонили и сказали, что оставляют меня на пробный срок, еще одна ошибка или недомолвка — и уволят по срочной процедуре. Такие дела… Черт! — воскликнул он и стремительно обернулся к вскипевшему кофе.

Марик встал, взял тряпку и помог ему собрать разбежавшуюся по плите гущу.

— Олли, почему ты не сказал мне?..

— Показалось, что вчера тебе было не до моих проблем. Короче говоря, кофе испорчен, — констатировал он со злостью грохнул турку в раковину. — И если мои ребята допустят хоть еще один прокол, то вся вина ляжет на меня, и песенка спета. Посадить, может, и не посадят, но с карьерой в органах можно попрощаться.

— Олли… — растерянно сказал Марик.

— А это все, знаешь, неважно, — с натянутой веселостью сказал Оливер, — потому что я во всех вас уверен на сто процентов, и даже ты уже сидишь тихо, работаешь в рамках приличий… Ты ведь хорошо себя ведешь? Я могу тебе верить?

Он пристально посмотрел на Марика. Тот неловко отложил тряпку и открыл кран, ополаскивая руки.

— Конечно…

— Вот и чудненько, — заявил Оливер. — Сделай себе кофе сам, я что-то перехотел.

И с этими словами он достал с верхней полки сигарету, забрался на подоконник и принялся пускать дым в потолок.

От завтрака Марик отказался. Стало в высшей степени неловко. Выходит, он все же подставил Оливера, когда кичился своими дерзкими методами. Антона он просто довел до белого каления своей натурой. И если уж вспоминать все провалы, то он, оказывается, был плохим учеником, раз его наставник ему так ни разу и не позвонил. Не поинтересовался, устроился ли Марик, и даже не попытался похлопотать над восстановлением его данных для службы в Альянсе.

Не может быть, чтобы ошибались окружающие. Он, по-видимому, ужасный человек. Нужно еще разочаровать маму, чтобы уж до конца добить всех…

Марик скомкано попрощался, пообещав, что как-нибудь они обязательно сходят развлечься, вспомнят былые беззаботные деньки, и ушел. Поначалу хотел пройтись пешком, но на середине пути резко разозлился от недостатка солнца, избытка людей на улицах, а больше всего — на себя. Сел на автобус и проехал до самого жилого блока. Мысль наконец рассказать маме, что с ним стало, свербила в горле, иррационально хотелось показать, как низко он пал, запутался и заврался.

*

Антон ненавидел сажать Лучика на поводок. Такое случалось раза четыре: он никак не мог утихомирить пса, отбивался от него как мог, пытался и накормить, и выгулять, но Лучик продолжал бесноваться, кидался и рычал. После вчерашнего показалось, что он пришел в себя, но утром цапнул за ногу до крови и стал подбираться к уже покусанному боку. Кольнуло мрачное предчувствие, и Антон вовремя успел нацепить на собаку фиксповодок.

Вовремя: Лучик обезумел так, что едва батарею не выломал. Антон спрятался на кухне, взяв с собой забытый Мариком пиджак. Он все еще хранил аромат его свежего парфюма, был чистеньким и почти не измялся. Глупо, подумал Антон. Глупо прогнать любовника, а потом сидеть и нюхать его одежду.

В сущности, разве не был Марик прав? Он беспардонно лез в жизнь Антона, пытался диктовать, что делать, но говорил из лучших побуждений. Как себя ни обманывай, но Лучик — действительно демон, и даже самое лучшее воспитание не переборет заложенную в нем генетическую программу. От этого осознания, правда, легче не становится. Пристрелить его? Усыпить? Какие еще есть зверские методы избавиться от существа, которое полюбил и приручил? Антон бы смог смириться с потерей пса, будь тот постоянно в ярости. Но бывали дни, даже недели, когда гнев Лучика утихал, и он становился самой обычной собакой: встречал у порога, бешено махая хвостом, смешно порыкивал, скача по комнате за мячиком, и уморительно чихал, стоило забыть включить домового хоть на пару дней. Разве все это не искупает его врожденную ненависть к живому? Наоборот, это все говорит, что гены можно перебороть, и следует давать ему больше любви и заботы… Лучик залаял так громко, что Антон вздрогнул.

Он не сразу услышал, как в пиджаке что-то пищит. Догадался, что Марик забыл свой гибкий, несомненно дорогущий планшет во внутреннем кармане. Он вчера уходил в такой прострации, что мог решить, что потерял пиджак по дороге. Антон уже жалел, что не попросил его остаться или хотя бы подождать. Они могли бы выгулять Лучика вместе. Успокоиться и поговорить. Антон вздохнул, вытащил планшет, ожидая, что тот подает сигналы от обеспокоенного хозяина, и нахмурился.