На привязи (СИ)

Марик принимал легко, натренировался до идеала, полировал разгоряченный член губами именно так, как нужно было сейчас Антону. Лицо его казалось спокойным из-за повязки на глазах, и захотелось разрушить эту маску… Антон вынул член, напоследок обведя губы Марика по кругу, сжал его в ладони и в два движения довел себя до разрядки. Сорвавшиеся капли спермы упали на темно-синий галстук, часть попала на лицо Марика.

Антон неловко выпрямил ноги, вытянулся, держась на руках, и лег на Марика. Тому стало тяжелее дышать. Он разлепил губы:

— А ты умеешь заставить забыть обо всем…

Антон провел по его щеке большим пальцем, стирая каплю спермы, и дал ее облизать Марику. Тот неторопливо провел языком по подушечке пальца. Антон потянул галстук вверх и заглянул в ясные глаза Марика.

Когда так накрывает страсть, то он тоже обо всем забывает. О разногласиях, о нехватке информации о прошлом Марика… и на этом месте возникает настоящее, которому плевать, что было до, важно только, что сейчас. Антон наклонился, целуя Марика, просунул ему под спину руку и помог сесть, сам седлая его бедра. Распутал узел рубашки и освободил запястья, и объятия Марика стали для него что ласковый ветер летним утром.

Он с легкостью перевернулся на спину, и теперь Марик навис над ним, покрывал лицо легкими поцелуями, мурлыкал что-то про счастье, его голос вызывал нежность, заглушавшую слова, говори он хоть проклятия таким тоном, Антон все равно бы целовал его руки и благодарил… Он опять перекатился, коснулся губами локтевого сгиба на руке Марика и провел по серебристой линии шрама до самого запястья. Марик привычно попытался увернуться, но Антон не дал. Раз он не говорит, как получил эти шрамы; что творилось в его голове, когда он вскрывал вены, раз не делится и не жалуется, то Антон хотя бы считает их губами в попытке понять и запоздало извиниться, что вел себя как все остальные и толкал его к самому краю.

И все же нужно было выбираться из постели хотя бы ради того, чтобы в первый раз за день как следует поесть, и Антон сперва сам оделся, а потом придирчиво выбрал в шкафу Марика свежую рубашку. Голубую в белую полоску, и чтобы верхние пуговицы были расстегнуты, оголяя шею… на горле у Марика темнел засос, но Антон так и не вспомнил, когда успел его поставить. Неожиданно кольнула ревность: а вдруг у него это пятно осталось после ночи, а Антон просто не заметил?

Это было неожиданно — терзаться от ревности именно сейчас, когда любовник доверял ему всего себя, и уже не в первый раз. Странно ревновать, когда видишь в глазах напротив такое же яркое чувство, как и в собственном сердце. Тем более что Антон считал, что ревность у него начисто отсутствует, его девушки не всегда были честны, и он относился к этому как к должному… Последним человеком, которого Антон мучительно ревновал, была Лайла. Уехав в колледж, она все равно что исключила его из своей жизни, перестала делиться личным и отвечать не то что на видеовызовы, но и на простые звонки, и в то же время держала на коротком поводке. В нем просыпалось такое черное чувство, что он порой стоял на остановке экспресса и говорил себе, что поедет к Лайле немедленно, и будь что будет — изобьет он ее или прикончит. А потом она ушла из жизни сама. Следовало бы понять, что милая и добрая девочка не станет издеваться над ним без причины. Он был виноват в ее смерти, он не догадался, что она больна и нуждается в поддержке.

И сейчас по отношению к Марику вспыхнула та же животная ревность, собственнический инстинкт, за тем исключением, что Антон достаточно повзрослел, чтобы не драться и сражаться, а просто отказаться и уйти. Как там говорили? Насильно мил не будешь? Верно, оно. С некоторыми изменами примиряешься легко, а другие заползают муравьями под кожу и сжигают все нервы. Самое гадкое — он даже не уверен, провел ли Марик прошлую ночь с кем-то другим, а спросить не хватает решимости.

Марик тем временем прошел на кухню, на ходу заправляя рубашку в брюки. Антон двинулся за ним, уставившись ему между лопаток. Бывает же все в человеке совершенно, даже если это просто лопатки, скрытые рубашкой…

— А дрон все висит, — удивился Марик. — Хоть бы посигналил…

Он распахнул окно. В комнату ворвался свежий ветер и запахи чистящего средства для улиц. Дрон остался на прежнем месте — у противоположной стены, чуть выше уровня голов. Восемь моторов крутились, сливаясь в восемь маленьких белых кругов.

— Он ведь следит за нами, — буднично сказал Марик, не сводя глаз с дрона. — Дорогой, подай пиджак…

Антон вытащил из пиджака Марика планшет и протянул его, тоже уставившись на дрона. Свободной рукой он взял увесистую деревянную подставку для ножей.

— Я его вырублю, — мрачно сказал Антон.

Теперь и он заметил микроскопические движения камеры. Дрона интересовал исключительно Марик, и от почти неподвижного парения дрона становилось жутковато.

— Не вздумай. Он следит за мной, я — за ним, — певуче сказал Марик. — В эту игру можно играть вдвоем. Сейчас поясню. — Он что-то делал на планшете, избегая голосовых команд, и старался не отрывать взгляда от дрона. Каждый раз, когда Марик опускал глаза к планшету, Антон напрягался, готовый рвануться вперед и атаковать дрон. Игрушка тяжелая, может крепко ударить по голове. А вдруг у нее отключен охранный контур, и она взорвется?.. — Я засек его, а он меня. И решил проследить. Вполне можно установить контакт… Ты ведь слышишь каждое мое слово, не так ли? — вкрадчиво обратился Марик к дрону. — Не хочешь познакомиться?

— Он охотится лично за тобой. Он маньяк. Хватит.

— Ерунда. Он просто интересуется, что за детектив вышел на охоту. Ай, черт!

Марик взбешенно бросил планшет на стол, и в тот же миг дрон пришел в движение и метнулся вперед. Антон поймал его за один из моторов, лопасти резанули по пальцам. Он замахнулся подставкой, но Марик первым опустил на дрона сковороду. Ударил еще дважды, разрушая корпус, и дрон дернулся, моторы ослабли. Антон припечатал его сверху кулаком, разбивая плату.

— Неудачно, — процедил Марик. — Только я подобрался к ядру процесса — как он отключился. Не отследил, но…

От дрона пошла вверх тонкая змейка черного дыма.

— Разогрею еду, — буднично сказал Марик. — Хорошо, что хоть ее дрон сбросил как положено…

Антон сел за стол. Потрогал замершие лопасти мотора окровавленными пальцами, ткнул в разбитую камеру.

— Марик, — сказал он, — ты его раззадорил. Он теперь ищет тебя. Знает, где ты живешь, как ты выглядишь, как тебя зовут… Инспектор должен быть в курсе. Я не прошу тебя отказаться от льва, — торопливо добавил он, глядя, как хмурится Марик. — Но и наступать на него без оперативников — глупо.

Марик поставил перед ним тарелку с запеченными овощами и брякнул сверху увесистый кусок мяса.

— Во-первых, льву плевать, кто я. Я потрогал его вчера, чтобы проверить, тот ли это, о ком я думаю. Раз он меня нашел, значит, тот.

— И кто? — перебил Антон.

— Помнишь наше первое, случайное дело? Взбесившиеся роботы? Детективы отпустили задержанного студента, алиби у него оказалось крепкое. А реального человека, сумевшего влезть в защиту домовых, так и не нашли. У дрона — тот же почерк, то же шифрование… Ой, да что я объясняю, — поморщился Марик. — Просто поверь мне на слово. А раз дронами занимался лев, то и госпожу Белик убил он.

— Зачем? — мрачно спросил Антон. — Кто он, по-твоему? Грабитель, убийца? Ты уверен?..

— Да, — безапелляционно заявил Марик, не дав ему закончить. — Бери вилку и ешь. Ты и так часто меня перебиваешь.

Антон посмотрел на него исподлобья, но подчинился. Марик же сгреб себе в тарелку курицу без единого грамма соли, сел напротив и продолжил, как ни в чем не бывало:

— Во-вторых, положение Инспектора шатко. Думаешь, моя программа слежки узаконена для применения полицией? Не тешь себя даже надеждой на это, дорогуша. Полагаю, под удар попаду я, но Инспектору тоже влетит за самодеятельность. Не хочу еще раз его подставлять. Как я уже говорил: наше дело — поймать льва и передать Альянсу, в крайнем случае — взять на явном нарушении, арестовать, а потом уже расколоть.