На привязи (СИ)

========== 1 ==========

В кабинете Инспектора Антон при полном параде и со склоненной головой сидел в третий раз за свою карьеру, и в третий же раз его распекали, будто он подвел под суд весь участок. Инспектор, поначалу расхаживавший взад-вперед мимо стола, уже выдохся и направился к двери. Антон обернулся. Он не ожидал, что Инспектор сразу же после официальной части, в которой восхвалял участок и порицал Антона, попросит его покинуть помещение. Но тот просто закрыл дверь на замок, торопливым шагом вернулся к своему креслу, сел и, положив скрещенные руки на стол, придвинулся ближе. Антон подавил инстинктивное желание отпрянуть.

— Послушай меня, — жарко, полушепотом заговорил Инспектор, внимательно глядя в лицо Антону. — Я тебе не враг, ты меня понял? Ты сам себе враг. Антон, это третье предупреждение, твой третий косяк, и после него — только изгнание из органов, все свои медальки сдашь обратно в хранилище, ясно?

Антон смотрел в его серые глаза и гадал: правда Инспектор о нем так беспокоится или трясется о репутации своего образцового участка? Скорее всего, второе. Участок и вправду хороший, лучший в городе, да и в Пространстве, вероятно. Жаль будет отсюда уходить, если он облажается.

— Я поступил, как требовала ситуация, — попробовал хоть что-то сказать в свою защиту Антон. — У него был пистолет, вот я и отреагировал. Он мог выстрелить в гражданских.

Инспектор вздохнул. С жалостью посмотрев на Антона, он произнес:

— Ругаешь вас всех, ругаешь, а вы все те же кретины с идеалистическими взглядами. Что, в Академии уже не учат адекватному восприятию реальности? Антон, пистолет его — пукалка игрушечная, как будто ты не понял это с первого взгляда. Сержант Лазарро уже написала на тебя рапорт. Знаешь, что она мне лично сказала? Не буду, говорит, с этим психованным работать, а то он и меня застрелит.

— Да я ногу ему поцарапал просто!

— И он в суд подал на тебя и на весь участок! — рявкнул Инспектор, резко переменившись в лице. В его глазах не осталось ни лживого сочувствия, ни приторного участия, только взбешенный блеск. Он вскочил, уперся в стол ладонями и навис сверху. — Ты что, не знаешь, как эта система работает? Любой гондон может подать на тебя в суд за превышение полномочий и скостить себе срок! И никому дела нет, что этот кусок говна людей в заложниках три дня держал! Антон, очнись, — вновь перешел на шепот Инспектор и рухнул в кресло так резко, что оно скрипнуло. — Я в прошлый раз твою задницу прикрыл, в позапрошлый прикрыл, а сейчас у меня уже лопухи кончились, чтобы твой срам прятать.

— Да не надо мне никаких лопухов! — не выдержав, буркнул Антон и спокойнее добавил: — Инспектор.

Тот заржал. Смех его никогда не предвещал ничего хорошего. Однако в этот раз, похоже, весь гнев, заготовленный на долю Антона, исчерпался. Инспектор, посерьезнев, сказал:

— Антон, ты знаешь, что я собирал команду самых лучших, самых честных людей города. И если человек мне нравится, я за него держусь до последнего. Даже за тебя. Но сейчас я не могу спустить дело на тормозах. Гондон этот, как его… а, неважно, изрядно нам подгадил. Суд технически на его стороне, но нас там, — Инспектор ткнул чуть кривоватым, когда-то сломанным и неправильно сросшимся, указательным пальцем в потолок, — тоже кто-то любит. Поэтому ни штрафов, ни проверок, ни расформирования участка. Но тебя придется понизить в должности, они крови просят, Антон. Сначала на пару месяцев, а там как пойдет. Постарайся не облажаться. Давай сюда браслет. Оружие сдай, получишь игрушку внизу.

— Понизить до какой должности? — угрюмо спросил Антон, снимая с запястья тонкий, плотно прилегающий, точно лента, браслет.

— До патрульного, куда же еще понижать, — пробормотал Инспектор, взял из рук Антона браслет и, отпечатком своего пальца вызвав меню, внес корректировки на выскочившей голограмме. — Да, к слову, не хочешь к мозгоправу походить на курсы управления гневом?

Антон, наблюдая за манипуляциями с браслетом, осторожно ответил:

— Нет, не очень хочется.

— А мне насрать, чего тебе хочется, а чего нет, — жизнерадостно ответил Инспектор и протянул Антону браслет обратно. — Вот, держите, патрульный. Твое счастье, что Мелани в отпуске, а то отправил бы тебя к ней лечиться. Свободен.

Антон поднялся, надевая браслет. Он так привык к его почти невесомой легкости на руке, что и не замечал тонкую черную полоску с изогнутым экраном. А без него вдруг почувствовал себя голым. Странно, в какие неподходящие моменты приходит осознание, к чему же ты принадлежишь в этой жизни и что составляет твою суть. А казалось бы — всего-то браслет, которым он управлял не глядя, прикладывал его к стольким сенсорам, получая доступ, демонстрировал синеватый светящийся значок зарвавшимся преступникам и просто оказавшимся не в том месте и не в то время людям.

— Можно обратиться? — вдруг вспомнил Антон.

— Ну? — неохотно ответил Инспектор, уже потерявший к нему интерес. Он поднял голову от планшета и с неудовольствием посмотрел на Антона, словно его бледная физиономия раздражала Инспектора больше всего в жизни.

— Я без напарника буду?

Инспектор укоризненно посмотрел на него.

— От тебя, конечно, отказалась Лазарро, но нашелся новичок, который не в курсе твоего скверного характера. Завтра в восемь посвятим его в рыцари — и отправитесь патрулировать район. Не вздумай обидеть его, я за назначение Павора головой отвечаю.

— Кого? — переспросил Антон, надеясь, что ему послышалось. В любом случае, мало ли по земле ходит однофамильцев…

— Марий Павор, — четко повторил Инспектор. — Все, иди, свободен, оружие сдай — и от работы ты сегодня отстранен.

Ну разумеется, подумал Антон, смена-то рабочая кончилась как раз вовремя для отстранения, а будь сейчас день, то для него нашлось бы занятие в виде перекладывания бумажек. Вслух он ничего не сказал. Коротко отсалютовав (Инспектор лениво махнул ладонью — мол, иди уже, хватит расшаркиваться), Антон покинул кабинет Инспектора.

Сумбурные мысли так и решетили голову. Он прошел мимо отдела следователей, заметив, что на его стол уже наставили коробок со старьем, глянул на закуток патрульных, откуда выбрался года три назад и надеялся больше не возвращаться, и спустился в хранилище. Сегодня дежурил Давид, высоченный и угольно-черный. При виде Антона он улыбнулся от уха до уха, демонстрируя крепкие, распирающие челюсть широкие зубы. Антон кисло улыбнулся в ответ. Мигов все поняв, Давид перестал сверкать зубами, мрачно свел брови и пробасил:

— Жалко, брат, мы все считаем, что ты поступил правильно.

— Кроме Лазарро, — буркнул Антон.

— Кроме нее, — охотно согласился Давид. — Но ты ее пойми тоже. Она-то не стреляла в подозреваемого, ей не за что под суд идти.

— Он уже обвиняемый был, — сказал Антон, протягивая Давиду пистолет.

Давид молча покачал головой, вновь растянув губы в улыбке, и Антон кивнул. Да, не была еще формально, на бумаге, доказана вина, когда он выстрелил в человека. Сам виноват. Должен был догадаться, что в царстве бюрократии его сожрут с потрохами. Инспектор, как бы ни кривлялся при каждом разговоре, все же не дал его в обиду. И на том спасибо.

— Напарника-то нового видел? — поинтересовался Давид. — Познакомились?

— Нет, — качнул головой Антон и зачем-то соврал: — Я о нем ничего, кроме имени, не знаю.

Он попрощался с Давидом.

О Марии Паворе, которого он, как и все ребята из школы, звал Мариком, ему было известно достаточно. Мальчик с острым языком, подросток с вызывающим поведением. Словно специально нарывался всегда, чтобы ему дали в нос его аристократичный… Антон остановился у лифта, ткнул кулаком в кнопку. Марика он, по большому счету, недолюбливал без причин, просто машинально испытывал неприязнь. Тот поначалу сидел бледной тенью и радовал учителей своим воспитанием и способностями. Не поладил он только с физруком, потому что отказался играть в спортивные игры. Антон хмыкнул, вспомнив, как Марик с серьезной миной заявил физруку, что не должен подвергать свое лицо опасности. Впрочем, что взять с шестилетнего пацана, воспитанного нервной матерью и тихим, забитым папашей? Другое дело, что Марик вырос, а его непоколебимая вера, что природа наградила его божественно красивой мордашкой, никуда не исчезла. Вечно задранный кверху нос (надо отметить, и впрямь на редкость прямой формы), надменное выражение физиономии и снобское отношение ко всем задали тон поведению одноклассников. Антон не мог припомнить ни одной недели, чтобы Марика не ткнули под ребра кулаком, или не выбросили его сумку в мусорный бак, или не затащили в туалет, намереваясь макнуть головой в унитаз. Правда, Марик визжал так громко, что до серьезных травм, моральных или физических, так ни разу и не дошло: учителя мгновенно сбегались на его защиту. Потом подлец стал хитрее и визжал, даже когда его никто не трогал, и потенциальным обидчикам доставался выговор просто так, за нехорошие намерения.