Девятая Парковая Авеню (СИ)

— Чего?!

— Ну… Руперт тебе не сказал? Впрочем, понимаю, он, скорее всего, вообще ни о чём не знает. Альфред поселился в гостевой комнате, обшитой дубовыми панелями, с потолком, расписанным фресками на сатанинскую тематику, которая находится через дверь от твоей спальни…

— Ладно, достаточно. Как ты мог вообще пустить его в мой дом без разрешения?

— Он был жалкий, забитый и измученный. А ещё, что для меня, как для повара, было куда страшнее, был истощённым. Исхудавшим, как скелет. Он приполз ночью, похоже, сразу же после побега из дому. У меня сердце облилось кровью при одном взгляде на него. Я не мог не пригласить его в дом, — повар неохотно выпустил меня из объятий. — Я сильно провинился, Анжэ?

— Средне, — я легко взбежал по лестнице наверх и направился прямиком в свою любимую комнату — спальню. Я не сомневался, что Фредди, чинно пристроенный в гостевую, не сможет там долго оставаться и, как намагниченный, прошмыгнёт сюда. Первый взгляд, как всегда, машинально упал на постель.

— Ангел…

Созерцаю всё будто по частям: перепуганные почти что до смерти голубые глаза, помутневшие (от чего это?!) и сильно заспанные. Встрёпанные вихры отросших светло-русых волос, нездорово-бледная кожа, сухая, пергаментная… Фредди гробил себя каким-то изуверским способом, показавшимся мне ужасно знакомым. Решив по старой шпионской привычке узнать всё самостоятельно, я бегло осмотрел остальную комнату и сразу же отметил беспорядок на туалетном столике и его неплотно задвинутые ящички. Ни слова не говоря, я подошёл к столу и выдвинул верхний ящик.

— Шприц, закопченная ложечка, пакетик порошка. Альфред, ты стал наркоманом?

— Становлюсь, — глухим и охрипшим, изменившимся до неузнаваемости голосом ответил Ламарк, — из-за тебя.

— Где ты взял героин? — с нескрываемым омерзением понюхав порошок, я положил пакетик обратно в выдвижной ящик.

— Позавчера. Твой шеф достал. Вошёл, так сказать, в мое положение, — Фредди криво усмехнулся одним уголком рта. — Папа ни о чём не знает. Ни о чём кроме того, что я свихнулся… втюрившись в тебя.

— Я надеялся, что это лечится.

— Только не у меня. Точнее, только не по отношению к тебе.

— Ты хочешь сказать…

— Я всё уже испробовал. Молитвы, увещевания, спиритические сеансы, прозак, водка, секс с двумя девушками по вызову, избиение старшеклассниками. Я разве что лоботомию не сделал. Я неизлечим, — спокойно договорил мелкий и опять растянулся на постели, как и до моего появления. Судя по его виду, он очень хотел, чтобы я расположился рядом с ним. — Буду страдать психозом, наркоманией и больными фантазиями о тебе, пока не умру.

— А настоящее лекарство принять не хочешь? — мне наконец-то надоело стоять, и я уселся на стул… задом наперёд, опёршись подбородком на спинку.

— Какое настоящее? — он не сводил глаз с ног, которые мне пришлось широко раздвинуть, чтобы сесть к нему лицом.

— Обыкновенное. Которое всегда дают в таких случаях, — сидеть так оказалось неудобно. Кроме того, я устал от выданной в больнице х/б одежды. Поднялся со стула и снял рубашку. Фредди немедленно впился глазами в мои татуировки а-ля Кирсти Лайт (но нет, отнюдь не такие же, как у обожаемого финна), а точнее, в две розы, чёрными стеблями развратно уходившие в джинсы. Впился так, как будто дырку хотел во мне прожечь. Я вспомнил, что он ещё не видел меня даже полуголым, и решил проигнорировать его пожирающий взгляд. Но не удалось: остановившиеся глаза мальца драли меня так нескромно и немилосердно, что я не выдержал и сказал. — Я сейчас надену другую рубашку, домашнюю, шёлковую…

— Нет, не надо! — Фред аж вскочил и подался вперёд, умоляюще протягивая ко мне руки. — Не надевай, пожалуйста! И подойди ко мне. Прошу тебя.

— Сейчас, — я вытащил из шкафа небезызвестную темно-зелёную рубаху и накинул на плечи, но, сжалившись над беднягой, оставил незастёгнутой. Не знаю, со стороны это виднее, самому на себя мне трудно смотреть, но… я хорошо осознавал, что своим обликом беспардонно соблазняю больного Фредди. Каждым движением, взглядом и словом. Что мой голос и внезапно оголившееся тело хоронят его ещё быстрее. Что если я не остановлюсь, его остановить не смогу. А остановиться я не могу, потому что вовсе не занимаюсь развращением мальца, а веду себя как обычно. Я всего лишь переоделся! Однако что? Верно, я чудовищно красив и развратен сам по себе, без лишних движений. Просто излучаю что-то завлекающее, заставляя всех изнывать и бороться со стояком. Будь оно проклято. Я устал, я мысленно взошёл на эшафот. А потом ещё для верности повесился. Но ничего не меняется, Фредди продолжает съедать глазами мою плоть. Что я за существо такое?! Клеймённое позором, созданное для безостановочного траха…

Я присел на кровати напротив него. В комнате полутемно от задёрнутых чёрных штор, но я нахожусь на расстоянии метра. И отлично всё вижу. У Фреда губы пересохли… от наркоты, от жажды или от похоти, не суть. Худенькая грудь тяжело вздымается… глаза еще больше мутнеют и выражают только одну мысль. Даже написанная на лбу, она не была бы так понятна.

Миокард, помоги! Как же труден это выбор…

«Мозг, тебя останавливает лишь поздновато проснувшаяся принципиальность. А ещё, возможно, то, что это невыдуманная любовь с его стороны. Ты боишься, что только сильнее привяжешь его этим к себе. Боишься, что раздразнишь голод, который он потом ничем другим не сможет утолить. Боишься превратить его в наркомана более страшного, чем просто зависимого от героина. Боишься подарить ему смерть… как и боишься подарить жизнь. Решись наконец на что-нибудь одно. И будь спокоен: что бы ты ни выбрал, я не стану осуждать и вынимать из тебя душу. Решись».

Хорошо. Я попробую сейчас. Но если выберу неправильно и всё испорчу, ты вытащишь меня из передряги?

«Я верну тебе долг. Да, я помогу. Что бы ты там ни заварил, я обещаю расхлебать кашу. Расквитаемся, красавчик мой адов. Ничего не бойся».

Я наклонился вперёд, опираясь на руки, и встал на четвереньки. По постели я прополз так к Альфреду и небрежным движением плеча сбросил с себя рубашку. Фредди судорожно глотнул ртом воздух, подавился и задышал носом, полной грудью втягивая в себя мой запах. Мои волосы, кожа… даже губы… я знаю, что пахну как наркотик, эфирный амфетамин. Где слаще, где гуще. Видел, что сделал эфирный флюид с моим возлюбленным Ксавьером. И вижу, что он сейчас творит с Фредом.

Заглядываю ему в лицо и чуть-чуть касаюсь ресницами носа. Он вздрогнул, как током ударенный, и невольно подался назад.

— Не нравится? Я так и думал.

— Ну что ты, нет, я…

— А знаешь, почему я так думаю? Потому что сейчас ты услышишь, кто я на самом деле такой. И тебе точно больше ничего не понравится.

— Ангел, не пугай меня!

— Я только начал. Фредди… — я поднял глаза и обворожительно улыбнулся. — Я гробовщик. А не так давно ушёл с панели. Я был проституткой с детства. Ни много, ни мало — почти двенадцать лет. Я покорно давал всем, кто хорошо платил. И мои боссы не могли нарадоваться. Потом меня вызволили. Тот человек, что по доброте душевной раздобыл для тебя смерть в образе героина, для меня раздобыл жизнь. Не скажу, что нормальную, но всё-таки жизнь. У этого человека есть друг… твой отец. А у твоего отца есть ты. И вот так, цепочка людей и событий привела меня к тебе. А тебя — ко мне. Теперь подумай… это тело, на которое ты смотришь с таким вожделением, тискали, лизали, трахали, грызли и мордовали различными способами самые грязные и отвратительные ублюдки рода человеческого. Сотни мерзких похотливых козлов совали в рот твоему совершенству свои вонючие приборы и заставляли сосать. Швыряли его… то есть меня… куда угодно, начиная с туалетов вшивых забегаловок самого низкого пошиба и заканчивая стенами роскошных пятизвёздочных отелей и Пентагона. В меня кончали почти все известные тебе сенаторы, высокопоставленные чиновники и их важные иностранные гости. Все, кто был у кормушки власти, кто хотел очень дорого и со вкусом развлечься. Меня заставляли делать для них такое, что тебе детское воображение не позволит даже смутно представить. Нагишом я прожил больше, чем в одежде. И за всю жизнь днём спал раз в пятьдесят чаще, чем ночью. Пять лет назад, когда все это закончилось, я родился заново. И хоть распорядок дня остался практически прежним, голым я с тех пор предпочитаю оставаться лишь наедине с самим собой. Я боюсь людей. Я узнал, насколько они примитивны и уродливы на самом деле, под всеми покровами и масками. Они… вы все… полностью подчиняетесь низменным инстинктам. Потакаете им. Взращиваете их. Они и разрастаются до гигантских размеров. Мой самый первый сексуальный опыт был так горек, что полынь по сравнению с ним мне кажется слаще мёда. Меня изнасиловали в восемь лет, и с тех пор насилие не прекращалось. Я разуверился в любви, в возвышенном и оторванном от суровых реалий жизни чувстве ещё до того, как смог понять, что это вообще такое. Я поверил в то, что возненавидел абсолютно всех людей, никогда не узнаю, не испробую на себе, что такое любовь. Я был уверен, что люди в принципе, в основе основ, не достойны любви, что они лишили меня способности любить раз и навсегда, что я увечный, духовный калека, сам стал нравственным уродом и останусь таким до самой смерти. Все эти внутренние установки весьма и весьма помогали работать. То есть убивать. Но в один не совсем обычный ночной час, при очень двусмысленных и компрометирующих меня обстоятельствах… я нашёл себе опровержение. Золотоволосый клубок нервов… кожа, кости и пара широко распахнутых глаз. В них билась невинность и нравственная чистота, заброшенные мной и столь редкие сейчас. Никто не спорит, он вовсе не идеален. Разбалован и нетерпелив. Привык командовать и грубить. Во вкусах и мировоззрениях мы абсолютно расходимся. И по характеру являемся едва ли не противоположностями. Но я его люблю. Люблю, ты слышишь? Я не произносил это слово семнадцать с лишним лет! Люблю… и как показало всё, что между нами происходило, он тоже… я просто боюсь вымолвить ещё раз. В общем, неровно дышит ко мне. Я был бы бесконечно счастлив видеть его рядом с собой. Но это невозможно. Мы расстались, нас разогнала ненависть и общая беда. Я даже поцеловать его по-взрослому не осмелился… или, может, не успел. Правда, кое-какие лепестки с девственного розового бутона я сорвать умудрился, но этого было мало, слишком мало. И никогда прежде я не мечтал сдохнуть так, как сейчас. Я не могу без него. Брежу им и его телом, как ненормальный. Так, как ты не бредишь мной. Меня посещали галлюцинации, хотя героин, в отличие от тебя, я не употреблял. Он загипнотизировал меня улыбкой застенчивого ангела, случайно свалившегося с небес и при падении потерявшего крылья. В отличие от меня, Ксавьер — самый настоящий ангелочек. Ангел с Девятой Парковой авеню…