Замри и присмотрись (ЛП)

- А вот и люблю.

- Но гиппогрифф, - говорит Гарри с легким фырканьем, которое даже его самого настораживает.

- Это было очень давно, - говорит Драко, нахмурившись и тяжело наклонившись к локтям, запуская пальцы в волосы. - И я знаю про того гиппогрифа. Он умер. Это был дикий гиппогриф. Мир тому гиппогриффу. И я люблю животных. Большинство.

Гарри смущенно хмурится.

- Тебе нравится большинство, или их у тебя большинство?

- И то, и другое. Почему тебе так интересно?

Гарри медленно мигает.

- Не знаю. Может быть, я пьян.

- Да. И тебе не нужно ничего знать о моем зоопарке. Это секрет. E un segreto. Det er en hemmelighet. Es ist verboten.

- Я, может, и в стельку пьян, Драко, но я уверен, что «verboten» означает «запрещено», а не «секрет», - медленно говорит Гарри. - И что за язык был в середине?

- Норвежский, кажется, - говорит Малфой, слегка покачиваясь под медленную музыку.

Несколько пар все еще танцуют, но, когда Гарри осматривается повнимательнее, то понимает, что вечер определенно подходит к своему логическому завершению. Он не помнит, опускал ли деньги в серебряные ящики, и в том вина исключительно Драко. Драко и его вина. И его питомцев. Какая-то мысль настойчиво крутится в голове Гарри, и он снова обращает внимание на человека, стоящего напротив него.

- Ты сказал зоопарк.

- Да.

- Что, на территории поместья? - смеется Гарри, воображая, почему-то, ковчег посреди озера или утиного пруда или чего-то там еще, и Драко, управляющего им как какой-то платиново-блондинистый Ной.

- Да, по сути так оно и есть, и кто такой, к сраному боггарту, Ной? - недоумевает Драко.

Гарри не помнит, что сказал это вслух. Возможно, он этого и не делал, и Драко просто обманщик. Телепат. Поттер вздрагивает.

- Не важно, - говорит он, взмахивая рукой и сбивая два бокала. Драко смотрит на него, будто собирается что-то сказать. - Я тебе не верю.

Драко скрещивает руки на груди.

- Хорошо. Приходи в поместье и убедись лично.

- Хорошо. Приду, - говорит Гарри, складывая руки на груди и надеясь, что ему только кажется, будто вокруг его головы вращается люстра. Он также надеется, что ему кажется, что глаза Драко в ее свете выглядят серебристыми, как перья изо льда на стекле.

- Хорошо. Придешь, - говорит Драко и встает, почти не качаясь.

Гарри тоже встает, потому что может. Вроде как может.

- Точно. И если ты врешь, тебе придется… Эм… На следующей вечеринке тебе придется говорить с как-его-там. И так до самого Рождества.

Драко приподнимает бровь. Через мгновение вторая следует примеру первой, и Малфой выглядит довольно ошарашенным.

- А если я не вру, - говорит он, наконец, - ты должен будешь построить мне один из ваших фантазийных сараев. Бесплатно.

- Решено, - говорит Гарри, едва расслышав слова Драко, когда они крепко пожимают руки, а затем расходятся в разные стороны.

Спустя несколько мгновений Гарри вываливается из кухонного камина и заваливается спать, размышляя о холодных, сильных пальцах и чистокровных особах в деревянных рамках. Он заползает под одеяло, толком не раздевшись, и сворачивается в грязный, ноющий тупой болью человеческий шарик. Через несколько секунд он засыпает.

========== Второе декабря. Заиндевевшие листья ==========

После то и дело прерывающегося и неспокойного сна, Гарри просыпается раньше шести утра и выключает будильник усталым движением руки. В доме темно и холодно, и он натягивает пару мягких брюк и теплый джемпер, прежде чем отправиться вниз и приступить к ежедневной утренней рутине. Когда смена положения из горизонтального в вертикальное отзывается стуком в голове и скручиванием желудка, он тихо проклинает Драко за то, что тот настаивал на слишком большом количестве чертового вина, а затем и себя, за то, что, черт побери, его пил.

Он не уверен, что ему нужно напоминание о том, что он совершенно не умеет пить, но все же припоминает, что в аптечке в ванной может оказаться припрятанное Антипохмельное зелье. Но это позже. Что ему сейчас действительно нужно, так это кофеин, и, несмотря на сильный соблазн упасть на пол, свернуться калачиком и хныкать, Гарри шагает в сторону своей кухни, двигаясь почти на автопилоте, пока он, наконец, не чувствует под ногами холодную плитку, а пальцы не касаются стального бока его любимого кофейника.

– Вот ты где, – бормочет он сквозь губы, по ощущениям напоминающие склеенную резину.

Кофейник не отвечает, поэтому он включает чайник и запускает процесс, который каким-то образом заставляет его вернуться к жизни при любых обстоятельствах, независимо от того, был ли он лишен сна или не хотел заниматься делами в целом. Пока он это делает, Гарри замечает на столе кучу писем и посылок и задается вопросом, как она только умудрилась увеличиться за ночь. Поттер раздраженно качает головой и отворачивается. Движение тотчас же вызывает волну тошноты, которая, безусловно, является последствием похмелья, а вот дрожь и что-то вроде покалывания в его конечностях – почти наверняка нет.

Это случается не в первый раз, и, скорее всего, не в последний, поэтому Гарри игнорирует эти ощущения и заставляет себя думать о более приятных вещах, пока его кухня не наполняется богатым теплым ароматом его любимого кофе, и он, наконец, не наливает себе большую кружку и баюкает ее под подбородком. На мгновение он замирает у окна и устало смотрит на темное небо сквозь дымку пара, а затем, повинуясь порыву, открывает дверь и ступает на ледяной камень.

Он задерживает дыхание, когда его в лицо хлещет грубый декабрьский ветер, с каждым вдохом пробираясь в ноздри. Повсюду стоит жестокий и беспощадный запах зимы, и он дышит им, пока глаза не начинают слезиться, а лицо неметь от холода. Делая глоток обжигающего кофе, он наконец чувствует, что начинает приходить в себя. Медленно расслабляясь, он протягивает руку и проводит по тонким острым изломам ближайшего растения кончиками пальцев. Он едва видит листья в темноте, но они ему знакомы, и каждый листок, к которому он прикасается, оставляет на коже россыпь крошечных кристалликов льда. Гарри тихонько вздыхает и закрывает глаза.

Когда он снова их открывает, в голове стучит, а все вокруг кажется неправильным. Теперь он видит листья, они поблескивают инеем в слабом солнечном свете, но он, кажется, смотрит на них снизу, сквозь полузакрытые глаза разглядывая то, как они подрагивают на фоне неба. Синева небес пронизана оранжевым, розовым и золотым цветами. Зеленые листья. Серебристая изморозь. Черт, ему холодно. Ему холодно и мокро, и каждая часть его тела болит, кроме ног, которых он, похоже, не чувствует.

Вздрогнув от возобновившейся головной боли, Гарри ежится на твердом камне и опускает взгляд на ноги. Они, к его облегчению, все еще на месте, и по его команде даже двигаются, пусть и неохотно, но…

– Черт, – бормочет он, когда свежая волна боли напоминает о себе и заставляет его запрокинуть голову.

Он осторожно поднимает руку к лицу и сразу же опускает, когда видит на предплечье крупный участок сморщенной красной кожи. Шипя от боли при каждом движении, он внимательнее изучает его и обнаруживает, что кожа уже начинает покрываться волдырями и шелушиться. Когда Гарри неловко перебирает ногами по мерзлой земле, сбоку от него что-то звенит и со стуком падает, и ему требуется пара секунд, чтобы в смятении понять, что он замер в неуклюжей позе над обломками своей кофейной кружки.

С каждой секундой ему становится все холоднее и некомфортнее, и, несмотря на все его усилия, он не знает, что же такого произошло, что он сейчас находится в таком положении. Сжав зубы, он приподнимается и пытается сесть, но в знак протеста все перед глазами начинает плыть, и он снова откидывается на спину, на этот раз пытаясь быть чуть поаккуратнее со многими частями своего тела, которые, должно быть, в синяках.

Борясь с нарастающим чувством паники, он наполняет легкие холодным чистым воздухом и снова смотрит на листья над головой. Он в порядке. Может, что-то слегка повредил и чуточку подмерз, но через пару минут он соберется с силами, а затем сможет призвать палочку с кухни, забраться в кабинет и добраться до офиса прежде, чем кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Ханна, Александр и Петр будут в Странраре всю оставшуюся неделю - они даже не узнают, что он опоздает.