Герой не твоего романа (СИ)

- Ну ты и загнул, – хмыкнул Хичоль. Он еще плакал, но его губы изогнулись в некоем подобии улыбки. – Из всей этой галиматьи я понял только то, что ты не считаешь меня убийцей.

- Потому что это не так, – с чувством повторил Кюхён, сильнее сжимая его руки в своих. – Ты никогда не поступил бы подобным образом с настоящим, живым человеком, таким, каким являешься сам. Ну, подумай об этом. Что бы ни произошло, ты не посмел бы пролить кровь своего лидера, безумной поклонницы, безликого прохожего... Даже преступника ты убил бы, лишь если бы он напал на тебя и не оставил выбора. Правильно?

- Конечно, я бы... – Хичоль обернулся к двери, словно мог увидеть через нее своих коллег и прикинуть, получилось бы у него отправить их к праотцам или нет. – Я бы никогда... Но профессор... – Айдол снова взглянул на монаха. Он помолчал немного и вдруг затараторил, нервно и с надрывом, будто опасаясь, что, если не уложится в какой-то одному ему известный срок, обвинение не примет к сведению его аргументы: – В смысле, он же Снейп, мужик из книжки, да? Он и так уже умер. Ага, ты прав, как в игре. Когда я мочу темного мага онлайн – это же я не преступление совершаю, а просто херней страдаю, хотя мог бы сделать в свободное время что-то полезное, например, в комнате прибраться!

- Да, я об этом и говорил, – поддержал его Кюхён. – Человека ты бы никогда не убил. Ведь ты очень хороший, хоть и странный.

- Спасибо. – Хичоль улыбнулся, на этот раз чуть удачнее. – Теперь бы мне это осознать. Подожду, пока дойдет...

Он спрятал лицо в ладонях и опять заплакал. Кюхён вернулся на кровать и обнял его за плечи. Монах продолжил мягким, расслабляющим тоном болтать о видеоиграх, кино, романах, где гротескные, преувеличенно зловещие антагонисты погибали вагонами. Хичоль плакал беззвучно, а через некоторое время даже стал отвечать на шутки собеседника короткими смешками. Он не хотел сложных размышлений и легко согласился провести границу: профессор не принадлежал к миру живых людей, а Кюхён был таким же, как вся его родная группа, и хоть трава не расти. Но монах впервые за долгое время вновь остро ощущал свою неполноценность. Его смерть – тоже не трагедия, а тому, кто подарил ему жизнь, стоило вместо этого делать домашнее задание. Правда, Хичоль не позволил Кюхёну по-настоящему окунуться в эти горькие рассуждения: он начал сильнее прижиматься к его телу, безотчетно ища утешения там, где привык, то есть в тесном тактильном контакте. Монах быстро забыл, что он выдуманный, и теперь чувствовал лишь, какой нестерпимо настоящий этот певец. Его волосы еще пахли шампунем, теплое дыхание ласкало шею, слезы пропитали воротник свитера Кюхёна – и последнее почему-то казалось таким же непростительно интимным, как то, что артист зачем-то выводил указательным пальцем маленькие кружочки на его колене. Продолжать нести успокаивающую чепуху казалось единственным выходом, но, по всей видимости, и этот выход был заблокирован.

Постепенно айдол так прилип к нему в поисках поддержки, что чуть не залез на колени. Бедра прижимались друг к другу, длинные пальцы певца стискивали ткань свитера на плече Кюхёна, как будто он без слов умолял не оставлять его одного. Плачущий, беззащитный, раскаивающийся грешник… Что еще монаху надо?

- Спасибо, Кю, но лучше оставь меня сейчас, – попросил Хичоль, выпрямляясь и таким образом переставая увлажнять чужой воротник. – Я реву и реву, как дурак. Нос заложен, глазенки заплыли. Мало симпатичного. Нечего на меня такого смотреть.

Кюхёну стало безразлично, что он сам себе причинит вред. Хичоль, стеснявшийся своего внешнего вида, был слишком прекрасен для него в этот момент. И монах сам, лишь немного поколебавшись, опустил ресницы и поцеловал артиста, целомудренно коснувшись его губ. Они были горячими и припухшими.

- Ты – всегда красивый, – как-то обреченно, без надежды на спасение души произнес Кюхён.

Хичоля тоже накрыло, но, конечно, посерьезнее. Он, прижав монаха к себе еще крепче прежнего, раздвинул языком его губы и протолкнулся в рот, так резко углубив поцелуй, что Кюхён чуть не задохнулся от неожиданности. Впрочем, через несколько секунд он сумел выровнять дыхание и поддался искушению, сраженный напором возлюбленного и абсурдным очарованием такого «пира во время чумы». Это был, по его мнению, совсем неприличный поцелуй, губы и языки двигались слишком быстро, исступленно. Одной рукой Кюхён гладил Хичоля по волосам, а второй по спине. Ему хотелось, чтобы это длилось вечно. А певцу, разумеется, нет. Ему требовалось намного большее, чем пытаться пересчитать чужие зубы кончиком языка. Он, не прерывая поцелуя, пробрался пальцами под свитер Кюхёна и стал поглаживать его кожу, как бы размышляя, куда устремиться: выше, к груди, или сразу ниже, к джинсам. Следовало, пожалуй, пощадить монаха, но он выбрал второе. Ремень был расстегнут, то же произошло с пуговицей и молнией. Кюхён столкнулся с таким коктейлем чувств, что не мог понять, как на это реагировать. Он осознавал, что его тело желает продолжения и что такой шаг, в принципе, можно сделать. Времени на зарядку амулета почти не осталось, шанс попасть на сильный выплеск эмоций был минимальным. Тем не менее, жертвовать даже мизерным количеством энергии ради плотских утех казалось неблагоразумным. Кроме того, Кюхён не хотел, чтобы у них это случилось… так. Когда Хичоль ничего не соображал от шока, сам он был адекватен ненамного больше, а за дверью топталось пол-Super Junior.

- Давай просто посидим, – попросил монах, выдернув руку Хичоля уже практически из собственных трусов.

- Прости, совсем забыл, в голове какая-то ядерная война, – ответил певец. Он опять обнял Кюхёна и, улыбнувшись, потерся носом об его шею. К счастью, добрые коллеги жертвовали свою кровь, и потребности укусить истощенного парня у него не возникло. – Ты очень странно целовался. Знаешь, не старайся за мной повторять. Делай так, как хочется и получается.

Хичоль, будто внезапно почувствовав усталость, отлепился от Кюхёна и лег на кровать, подложив руку под голову. Монах устроился рядом на боку и аккуратно убрал длинные волосы с его лица, заправив их за ухо.

- Если как я хочу – мне и вот такого хватит, – сказал он. – Наверное, лучше все же подстраиваться под тебя.

- Ой, опять заврался. – Взгляд Хичоля злорадно вспыхнул. – Я успел коснуться кое-чего очень интересного. Это длилось всего пару секунд, но точно могу сказать: свое душевное равновесие ты малость растерял.

- Пошлая твоя натура! – Кюхён мгновенно залился краской и, схватившись за край одеяла, накрыл им голову Хичоля. Чтобы хоть глаз этих бесстыжих не видеть.

- У меня пошлая? – притворно обиделся «замурованный» из-под одеяла. – А у тебя, значит, от особо чистых помыслов встал? Хе-хе-хе…

Кюхён промолчал, глядя в потолок. Он мог собой гордиться: Хичоль явно приходил в себя.

Джеджуну провести аналогичный сеанс для Чанмина не дали. Во-первых, сам Чанмин отказался по первому же требованию расплакаться в объятиях любимого омеги, чтобы потом получить большую порцию ласки и сострадания. Джеджун так просто сдаваться не хотел, но его никто не спрашивал: Ючон выдернул вампира из укромного уголка и поволок «в народ», где уже разгоралась дуэль «вожаков» двух разных «стай».

- Мы договорились насчет Хангена, а ты даже не упомянул его в интервью! – Юно яростно бросил в лицо оппоненту первое серьезное обвинение.

- Мы не договаривались, я своего согласия не давал! – Чонсу не отступал. – Тут у тебя слуг нет, и приказы твои никто выполнять не станет!

- Ты же все испортил!

- Я? Это мою сексуальную ориентацию сейчас вся страна обсуждает?!

Вожак и лидер одновременно схватили друг друга за воротники, скрестив убийственные взгляды, словно шпаги.

- Может, прекратите? – сказал Чанмин, встав сбоку от них. Никто не отреагировал, и он пожал плечами. – Ну, я просто предложил.

- Не лезь ты к ним, – попросил Джеджун, взяв его за руку. – Этим мужчинам лишь бы за территорию подраться, пусть сами и разбираются.