Шепотом (СИ)

- Мне бы чего-нибудь спиртного, но тут к нам гость обещал пожаловать, а дышать на него перегаром – моветон.

- Тогда я сделаю только молоко, - и отчаливает на кухню.

Мы с Сонькой плетёмся в спальню.

Она слабо отбрыкивается на мои попытки её переодеть, вяло цепляясь лаптями за подушку. Но вскоре сдаётся, обессиленно уткнувшись своим светлым ликом в тёплую простыню - консенсус достигнут.

Никиша приходит, как обещал, ближе к восьми. По уши закутавшийся в шарф, в сером кашемировом пальто и тех самых гриндерсах он напоминает пингвина или заблудшего снегиря.

- Привет, - здоровается, кивает выглянувшему из зала Илье и гипнотизирующе глядит на меня.

Я успел переодеться, немного отогреться, однако всё равно, вытянув рукава тонкого свитера, зябко прячу в них руки.

- И? – без интереса спрашиваю, заодно отстранённо вспоминая неоприходованное молоко.

Надо же кому-нибудь его выпить: так как дитё беспечно пребывает в сонном царстве, горячий напиток по наследству принадлежит мне. А то, чувствую, я поспешил петь оды своему иммунитету, и одним холодным вечером ко мне пожалует счастье в виде соплей, температуры и прочих радостей типичного больного.

- Пойдём прогуляемся, - коротко.

Закатываю глаза:

- Мы с Соней только пришли и жутко замёрзли. Лучше сам скидывай шмотки и не морочь мне голову.

Мальчишка мнётся, но, согласившись, снимает верхнюю одежду. В глаза снова бросается его обувка – прямо бельмо на глазу.

Обосновавшись в кухне, с некоторой благодарностью опустошаю чашку. Выжидающе смотрю на Никишу:

- Ну?

- Что «ну»? Ты обещал подумать.

- Обещал, - легко соглашаюсь.

Но, как говорят: «Обещанного три года ждут».

Глядя на мою непокаянную рожу, Никиша кривится, что-то для себя решает и просит:

- Принеси ноутбук, пожалуйста.

Пожав плечами, притаскиваю технику в кухню.

Подключив блок питания к ноуту и розетке, малец залазит в браузер и вводит «Дети-404». Пока загружается страница, бросает на меня короткий острый взгляд:

- Может, так ты поймёшь лучше.

Гугл тупит, правда, подозреваю, по вине ноута, и я откидываюсь на спинку стула.

Мы сидим боком друг к другу, причём мне досталось место напротив незашторенного окна. И только я собираюсь по-тихому задремать, Никиша подсовывает мне мазилу.

- Читай про себя. Только до конца, - заставляет меня посмотреть в его глаза. – Пожалуйста.

- Как скажешь, - пожимаю плечами.

Читаю нечто вроде заголовка «ДЕТИ-404. МЫ ЕСТЬ». Непонимающе гляжу на мальчишку – он кисло морщится и кивает, мол, читай давай, ты ж обещал.

Эх…

«Мне 16 лет, и я… Такой же человек…»

«…ощущаю себя отвратительной, неправильной…»

«Я боюсь признаться… Я не хочу прятаться… Я хочу любить людей…»

«Мне без нескольких дней 17, и я очень хочу жить. Но, по мнению общества, я неизлечимо болен…»

«Они говорят, меня не существует.

Они говорят, я второсортен.

Они говорят, у меня нет будущего.

Они доводят всё до абсурда».

«Я – ребенок-404. Дефект в слаженном механизме, ущербный винтик. Я хочу перестать прятаться и врать…»

«Мне всего 14, и я лесбиянка… «Принятие себя» проходило очень тяжело, была попытка самоубийства, и не одна …Я ребенок-404, меня официально не существует. Ошибочка вышла: я есть…»

«Через месяц мне стукнет 15 лет. Я би. Биологически я девушка, морально скорее парень… боюсь признаться, что я не такая. Боюсь сказать: «Пожалуйста, хватит считать меня слабым полом». Мне страшно сказать родственникам… это ведь «неправильно»…»

«…я трезво понимаю, что рассказывать им не нужно. Не те взгляды. Не примут, а в семье и без того не самая хорошая обстановка…»

«Они меня убьют. Хоть и любят. Но для них я выродок, как и для многих из нашей страны…»

«Мама узнала. Орала, плакала и выгоняла из дома… Мы не отличаемся… Мы – дети-404. Мы просто хотим быть услышаны…»

Таких полуанонимных писем около сотни.

Наверно, больше всего меня удивляет, что некоторым детям меньше четырнадцати.

Даже не знаю, что думать.

Не похоже на шутку или прикол Никиши. Слишком… грандиозно что ли. И совершенно бессмысленно.

Задумчиво откидываюсь на спинку стула и только тогда понимаю, что малец очень внимательно следит за выражением моего лица. Он, предугадывая развитие событий, вскидывает вперёд руку с поднятым указательным пальцем, «смыкая» им мои губы.

- Это не всё. Сейчас, - забирает ноут, и что-то недолго ищет в поисковике.

Дальше – отдаёт технику обратно.

Криво усмехнувшись, снова начинаю читать.

На этот раз – статьи: «Государство извращенец», «Дети-«404»», «Откуда берутся подростки-геи?»

Читаю медленно, давая себе время подумать или хотя бы просто оттянуть момент, когда придётся говорить об этом с Никишей. После третьей статьи недолго сижу в некоторой вакуумной прострации, но всё же предлагаю:

- Пошли, выйдем на балкон.

Не то чтобы я переживаю, мол, Илья услышит наш разговор и в нём сразу проснутся гомофобные наклонности, однако какая-то доля толерантности во мне имеется.

Пока мальчишка заходит первым, я явственно слышу, как судорожно дёргаются и скрипят шестерёнки в моей голове.

Это… необычно. Да, определённо.

Закрывая за собой дверь, не нахожу вопроса умнее:

- Ты считаешь себя одним из них?

Зябко пожимает плечами. Я тяну носом воздух – не такой уж холодный, так с чего бы?

- Дай, что ли, закурить, - просит.

Удивляюсь, но выполняю просьбу.

Никиша неловко, озадаченно крутит сигарету в пальцах, будто примеривается или попросту не знает с какой стороны затягиваться.

- И?

- Сначала скажи, что думаешь?

- Ничего, - фыркаю, отвечая честно. – У меня сейчас котелок не варит. Слишком много букв, - постно поджимаю губы. – На мою долю и за неделю редко выпадает такое количество.

Ну да, а если уж не врать самому себе – не то чтобы это шокирует, не то чтобы меня посетило озарение и похожее чувство, но на удивление, не могу не посмотреть на ситуэйшн с другой точки зрения.

- Ясно, - при тусклом свете видно, как он кривится, а затем с наигранно удивлённой физиономией «роняет» сигарету вниз с лоджии. Поясняет: – Я передумал, - вот же… некурящий. Потом продолжает: - Я говорил об этом с отцом, вроде, чистосердечно признался. Попросил не говорить маме.

- А он? – типичный вопрос.

Ироническая, скрыто-горькая ухмылка:

- Сказал то же, что и ты: это подростковое, перебесишься. И согласился не говорить маме, если я полгода похожу к психологу.

- И ты ходил? – мне даже интересно.

- Угу. Ходил не полгода, а два.

- Вылечился?

Вскидывает голову, дословно цитируя:

- «Гомосексуальность ни у кого не болит, не чешется, не зудит, не ноет, не разрастается, не опухает, не передается никаким путем и не угрожает ничьей жизни или здоровью». Это не лечится, Саш. Это вообще не болезнь.

Мы молчим. Он не продолжает, я не задаю вопросов. Открываю окно полностью, закуривая и опираясь локтем на подоконник. Сразу становится холоднее.

Никотин способствует спокойствию. Наверное, сегодня отчалю в какой-нибудь клуб, а то лезет в голову всякое…

Глядя на меня, Никиша кусает губы.

Треплю его по волосам, а он словно под действием наваждения, отклоняет голову и прижимается ко мне, крепко обняв за талию. На секунду опешив, свободной рукой обнимаю мальчишку в ответ.

Он, сжимая объятия сильнее, произносит, точно маленький ребёнок:

- Нечестно, Саш… Ты поступаешь нечестно.

Не отвечаю – да и что здесь можно ответить?

Мы так и стоим, пока Никиша, встрепенувшись, не отступает на пару шагов.

- Извини, - поспешно отворачивается. Пожимаю плечами, мол, не за что извиняться, он же выходит из лоджии: - Мне пора. Встретимся ещё.

Я не успеваю остановить его – на языке вертится одна непроизнесённая фраза. Но очевидно она – лишняя. И сейчас, и потом.

«Сочувствую».

На этот раз я бы произнёс её не для фикции.