Между Явью и Навью (СИ)

- Посмотрим, - Яков неопределенно дергает плечом, давая Николаю понять, что тому лучше бы помолчать и беса расспросами не отвлекать. Гоголь, кажется, понимает - послушно замолкает, плотнее укутываясь в пальто.

Оксану-то вызволить дело несложное, сложнее найти мавку в этом зазеркалье - сам Яков в разбитое зеркало соваться не хочет, а Темного сюда подпускать и вовсе дурная идея, особенно в таком состоянии. Задумавшись, сосредоточившись, Яков не замечает, как Николай бесшумно подходит вплотную, и чуть не вздрагивает, когда на плечо опускается его рука.

- Может, я её позову? - Гоголь бросает короткий взгляд на разбитое зеркало, догадавшись не рассматривать в нем свое отражение.

- Так быстрее, конечно, будет, - соглашается Яков, придержав качнувшегося писаря за пояс. - К зеркалу ближе наклонись и глаза закрой. И не открывай, пока не разрешу.

Гоголь исполняет все в точности, оперевшись ладонью о столешницу. Волосы его свешиваются почти до зеркальных осколков, а на гладкой блестящей поверхности остается след от выдоха, когда он несколько раз тихо зовет мавку по имени.

Хорошо, что подглядывать мальчишка не стал - Оксана выныривает из глубин зеркальной глади, царапая с обратной стороны вздрогнувшие от такого напора осколки - и Николай вздрагивает, почувствовав движение, но глаз не открывает, замерев, когда Гуро кладет руку ему на плечо.

Вытащить её вовсе не сложно - достаточно руку протянуть и она цепляется за ладонь холодными мокрыми пальцами, а уже через минуту оседает у ног Якова, дрожа и плача.

- Открой глаза, - разрешает Яков, чуть потянув Николая за плечо.

Тот сначала выпрямляется, а только потом слушается. Бросает полный благодарности взгляд на Якова и садится рядом с Оксаной, обнимая бедную девку и успокаивая.

Яков, чтоб не портить идиллическую картину своими нервными вздрагиваниями - все-таки никак отвращения побороть не может, - отходит в сторону, сметая осколки колдовского зеркала в мешок, а мешок убирая на дно своего сундука.

- Не ожидала от тебя помощи, барин, - сипло от слез роняет Оксана, глянув на Якова из-под спутанных волос. Выглядит она сейчас совсем не красавицей, нет у неё сил на то, чтоб морок удерживать, но Николая, например, это не сильно волнует.

Обоняние у него что ли напрочь отсутствует? Хотя когда покойницу вскрывали - вон как зеленел.

- И впредь не жди, - хмыкает Яков, - До запруды своей доберешься?

- Доберусь, а то как же, - Оксана, кивнув, поднимается на ноги и, посмотрев на сидящего Николая, улыбается:

- Ты, Коленька, как уезжать будешь - зайди ко мне попрощаться. Обещаешь?

- Обещаю, - кивает тот в ответ, провожая взглядом зыбкий зеленый туман, которым мавка растворилась в комнате.

- А когда мы в путь, Яков Петрович? - Николай поднимается, опираясь на руку Якова и, качнувшись, замирает, прислонившись виском к его плечу.

- Завтра вечером отправимся, - Гуро устало прикрывает глаза, думая о том, как бы хорошо было оказаться сейчас дома в Петербурге, в удобной постели, с Коленькой под боком. А предстоит пока что целый день бумажной волокиты, да еще дорога, потом еще как минимум день уже в Третьем придется отчитываться и докладывать, докладывать и отчитываться…

- А потом в отпуск, - вслух продолжает Яков свои невысказанные мысли, погладив вмиг задремавшего Николая по волосам. - Тоскану тебе покажу, Коленька. На Лигурийском побережье в любое время красота. Поедешь со мной?

- Да я с вами куда угодно, Яков Петрович, - тепло и сонно вздыхает Николай, словно бы всерьез вознамерившись спать стоя. - И в Петербург, и в Тоскану…

Яков, вполне удовлетворившись таким ответом, неторопливо тянет мальчишку к двери, здраво рассудив, что его нетопленная толком, пропахшая от мавки тиной комната плохо подходит для того, чтобы пытаться заснуть. Не ему, так Темному, а Яков, как и обещал, сон его пока постережет.

========== Эпилог (бонус, рейтинг nc-17) ==========

Насколько бурной бы ни была деятельность Якова в Полтавской губернии, все это меркнет по сравнению с тем, что начинается по возвращении в Петербург.

Словно нервный отрывистый сон в воспоминаниях остается, как довез Гоголя до его дома, как по щеке гладил на прощание, заглянув в льдистые, чистые, как горный ручей глаза, которых не портила ни усталость, ни долгая дорога, как Якиму строго наказал за барином приглядывать пуще прежнего, а потом жизнь вернулась в привычное русло, в ритм, который человеку, верно, и не вынести.

Яков работу свою нежно любил, хоть дела и отнимали большую часть времени и жизненного пространства, до поездки в Диканьку это не причиняло ему никаких видимых неудобств.

Благодаря своей природе отвлекаться на сон или трапезу Якову было не обязательно, так что и время сквозь когтистые пальцы утекало мелким морским песком - незаметно и неощутимо.

Смутное беспокойство нагоняет Якова не скоро - оказавшись в привычной, любимой стихии кабинетов Третьего Отделения, отчетов, докладов, новых дел, закрутился бес в делах непозволительно, даже коллега со вздохом и дружеской улыбкой намекнул Гуро, что тот совсем себя не жалеет, не дело это.

Добродушное, полное и гладко выбритое лицо Василия Андреевича, зашедшего в обед на кофе с коньяком и на приватную беседу о текущих делах, наталкивает Якова на мысль аккуратно выяснить, какое же сегодня число и сколько дней - обычных таких, человеческих дней-ночей, - прошло со времени его возвращения из Диканьки.

Перед глазами, на столе, доклад о таинственных и богомерзких убийствах на окраине Москвы, датированный сегодняшним числом.

На всякий случай отхлебнув бодрящего, чудно сваренного напитка, Яков перепроверяет, но собственные глаза врать не станут. Заработался, однако, Яков Петрович. Четыре дня как один пролетели.

- Хм, - только и удается выдавить из себя под ласковым взглядом серых глаз. - Действительно, заработался.

- Нельзя уже так, Яков Петрович, чай не мальчик, - Василий укоряюще качает головой, позволяя себе некоторую фамильярность, все ж уже с дюжину лет бок о бок работают. - Хотя ни хватки, ни расторопности ты не теряешь с годами. Завидую, - добавляет со вздохом, щедро сдабривая кофе сначала сахаром, а затем коньяком.

- О мальчиках, кстати, как там Гоголь, Николай Васильевич? Со мной который в Полтавщину ездил, - Яков почти уверен, что говорил Темному, чтоб тот отгулов взял, да в себя пришел после таких-то ужасов, но не совсем уверен, что по-своему своенравный мальчишка его послушал.

Скажет потом, что страшно одному дома сидеть - и прав будет, потому что Яков собирался за день-полтора все текущие дела утрясти, да к нему отправиться. А получилось вон как. Четвертый день уж на исходе.

- Отгулов взял неделю, - Василий Андреевич взмахивает рукой так, что становится ясно - особым сожалением здесь и не пахнет. - И как вы с ним управлялись, не представляю. Я как узнал, что вы Гоголя с собой писарем взяли, честное слово, чуть не слег, Яков Петрович. Думал приедете - распишете мне в красках о его странностях, будто я и сам не знаю…

- А что с ним управляться, - Яков укладывает бумаги по папкам, с глаз долой, чтобы не возникало желания еще на минутку задержаться. - Толковый малый. Сметливый, соображает хорошо и пишет гладко. Я вас, Василь Андреевич, попросить хотел мне его в личные секретари отдать. Вижу по лицу, что особого сопротивления с вашей стороны не встречу.

Василий в ответ кивает со смехом, отсалютовав кофейной чашкой. Мол, забирай, Яков Петрович, эту обузу и сам с ним возись.

Ну вот и хорошо, толковый секретарь в работе необходим, а так и Темный под присмотром будет. Все один к одному, осталось только наведаться к нему в квартиру и убедиться, что глупостей мальчик не наделал.

Жаль, перстень пришлось у Темного забрать, больно уж приметная побрякушка, не к лицу восемнадцатилетнему юноше, но и без него Яков уверен, что узнал, случись что плохое.

Однако само понятие “плохого” очень растяжимое. На лице Якима, открывшего Якову дверь, четко обозначено, что ничего хорошего за эти четыре дня не произошло, что тоже вполне может приравниваться к чему-то плохому. Подтверждает недобрые опасения Якова и фраза, невольно, от полноты чувств вырвавшаяся у верного гоголевского слуги: