Между Явью и Навью (СИ)

- Хотел бы, - без раздумий откликается Гоголь. - Ничто таких жертв не стоит. Елизавета Андреевна, вы же должны меня понять… Кой прок от вечности, когда она такой ценой оплачена?

- Да что бы ты, Тёмный, понимал, - рявкает Алексей, поднявшись на ноги - сделать шаг вперед, к Николаю, ему мешают впившиеся в плечо пальцы Лизы. Это чуть остужает его гнев, он останавливается, глядя на Николая исподлобья, сердито. - Я тебе сделку предлагаю. Никаких больше смертей, никаких - обещаю. Твоя жизнь в обмен. А уж каким способом - сам решай, но отсюда ты больше не выйдешь, Тёмный.

- Алёша…

Лиза впервые повышает голос, делая еще шаг к супругу, проводя ладонью по его щеке.

Такая привычная ласковость скользит в этом движении, выученная, многолетняя нежность, что Николай невольно удивляется, неужели действительно возможно любить вот так - веками? На все идти, жертвовать последними крупицами человечности?

- А ты бы разве отказался? - усмехается Данишевский, словно прочтя чужие мысли. Его рука ложится на Лизину талию, притягивая молодую женщину ближе, и та послушно делает крохотный шажок вперед, опираясь рукой на его плечо.

Николай почти против воли думает о Якове - у того-то явно жизнь дольше человеческой… Согласился бы, нет?

- Не такой ценой, - гонит эти мысли прочь, не в состоянии сейчас думать о таком. - Не такой.

- Легко говорить, когда такая сила в ладонях плещется, - неприязненно откликается Алексей.

- Я по доброй воле с вами не останусь, - Николай качает головой, взглянув в окна, за которыми только чернота и свист ветра. Словно больше ничего в мире нет, и самого мира тоже нет - только здесь и сейчас, освещенная дюжиной свечей гостиная, древний колдун, его супруга двухсот лет от роду, и все что им нужно - его согласие.

А может и стоит?

Никаких больше жертвоприношений, никаких забот, никакой работы писарем в Третьем. Никаких холодных комнат и нетопленных каминов.

Никаких перебранок с Якимом, никаких возможностей встречи с Гуро.

С Пушкиным ведь так и не познакомился.

А писать-то о чем, если вся жизнь взаперти пройдет?

- Не хочу я… - честно признается Николай, снова глянув на Лизу. Видит же, что и ей претит происходящее. - Ни за что на свете. Простите, Елизавета Андреевна… даже ради вас.

- Жаль, - кажется даже искренне роняет Алексей, делая шаг вперед, но снова останавливается, снова Лиза его к себе тянет, гладит по щеке и, приподнявшись на носочки, прижимается губами к уху, что-то, неслышное Гоголю, говоря.

========== Часть 12 ==========

Неладное Яков, отвлеченный мыслями о Всаднике и о том, как Николая от этой яростной нечисти уберечь, замечает не сразу. Да и без этих мыслей проблем хватает, еще на полпути к кладбищенскому краю деревни, куда указал Тесак, Гуро встречается с небольшой, орущей не хуже мелких бесов толпой, вооруженной факелами.

Зрелище странное, противоестественное, будто вынырнувшее уродливым рылом из глубины прожитых веков.

Увидев Гуро люди останавливаются и даже как-то теряют свой запал. Смотрят на беса настороженно, словно чувствуют, что больше всего Яков сейчас хочет одним щелчком пальцев свернуть шеи всем семерым. Но не делает - силы впустую тратить не хочет, да и выглядеть это будет слишком подозрительно.

Вместо этого он останавливается, прекрасно понимая, что время, которого у него нет, утекает песком сквозь антрацитовые когти.

- Домой идите, - приказывает тихо, опасно, так что ослушаться из деревенских мало кто смог бы. Эти не из их числа - вздрагивают, опуская факелы, неуверенно поглядывают в сторону постоялого двора и на Якова, бросившись врассыпную, словно нашкодвшие дети, стоит Якову нырнуть ладонью в пальто за револьвером.

Несколько минут на это уходит, но спасти Бинха от самоубийственной попытки с саблей пойти на Всадника Яков все ж успевает.

Нечисть, завидев Якова, чуть наклоняет голову, скрытую капюшоном, и всей кожей Гуро чувствует его заинтересованную, насмешливую ухмылку.

Неприятно.

“Темного мне отдай, бес”

Без единого звука проносится в голове Якова. Бинх, опустив саблю, переводит взгляд с Гуро на Всадника и обратно.

“Пускай придет, иначе всю деревню вырежу”

Настойчиво, угрожающе, но как-то неубедительно, что ли. И раньше, чем Яков успеет по этому поводу высказаться, тянет в грудине царапает между лопатками острое чувство - упустил. Ушел Николай на иную сторону, не удержался. И Яким не спас, и Вакула не углядел, и сам он бросил мальчишку, понадеявшись черт знает на кого.

- Так что ж ты, голубчик, прямо сейчас резать не начинаешь? - вслух спрашивает Яков, вызвав гул возмущения в толпе. Даже Бинх смотрит осуждающе. - Или приказа такого не было?

Конь нетерпеливо переступает с ноги на ногу, но некую условную границу не переступает, только головой мотает, фыркая.

- А коли приказа не было, то и в деревню не зайдешь? - Яков, фыркнув не хуже коня, качает головой. - Неужто твои хозяева договориться не смогли?

“Не глупи, столичный”

Всадник договорить не успевает - мотнув головой, поворачивается в сторону виднеющегося вдали особняка и черным туманом тает в воздухе, заставив толпу охнуть от такого зрелища.

Яков, воспользовавшись передышкой, тянется к Николаю, хоть глянуть, что с ним, где он.

Получается с трудом, но хотя бы ясно, что писарь пока жив, здоров и вроде бы даже не слишком испуган.

- Вы, Яков Петрович, про это как в отчете писать будете? - осторожно интересуется Бинх, аккуратно тронув Якова за плечо. - Я не уверен, что могу себе позволить в Жандармское такой протокол отправить…

- Позже подумаем, Александр Христофорович, - крутанувшись на каблуках, Яков оказывается лицом к лицу с начальником полиции. - Сейчас соберите сколько сможете толковых крепких мужиков…

- Толковых и крепких одномоментно? - Бинх скептично хмыкает, покачав головой. - Это вам не Петербург, Яков Петрович. Я вам этак только кузнеца Вакулу приведу.

- Вот кузнеца и давайте, - соглашается Яков. - И Якима заодно, слугу моего писаря. Они на постоялом дворе оба.

- А господин писарчук где? - с насмешкой интересуется Бинх, не разглядев, видать, что Якову сейчас вовсе не до его заигрываний. - Нешто в обмороке опять?

- Вот если бы, - холодно бросает Яков. - И лошадей скажите запрячь. К господам Данишевским нагрянем с поздним визитом.

- Оккультизмом никак увлекаются? - понимающе кивает Бинх.

Вот все-таки чудо, а не человек. Стоит на одну волну с ним попасть, и ценнее союзника не найдешь.

Яков кивает.

Дорога до Данишевских занимает немного времени, хорошо, что Бинх, сидящий напротив, молчит, вопросов не задает, оценив серьезность ситуации по одному взгляду на бледного как полотно Якима и сердито молчащего Вакулу.

Да и Яков, постукивающий пальцами по набалдашнику трости, добавляет настроения всей процессии. Яков сквозь ночную тьму смотрит на обратную сторону, замечая, что вокруг особняк темнота приходит в странное оживление, словно вскипает, выплескиваясь по склону, растекаясь кроваво-черными потоками по холму. Чем ближе подъезжают, тем хуже видно особняк, он словно скрывается за густым черным туманом, но Яков успевает различить, как каменные стены, окружающие дом в Нави - старые, сложенные из необработанных камней, покрытые грязно-серыми потеками и остатками невиданых растений - рассыпаются, словно детская игрушка.

Приходится прикрикнуть на Тесака, правящего конями, чтобы прибавил ходу, но бесполезно - хоть дождя уже давно не было, дорога размокла, чудо, что колеса не вязнут в липкой, булькающей грязи, медленными волнами стекающей с вершины холма.

Впрочем, это ненадолго - через полдюжины минут Тесак, робея, сообщает, что дальше проехать никак не получится - только своим ходом. Яков не оставляет Бинху времени на ругань, споро выскакивая в чавкающую под сапогами грязь. Колеса действительно увязли в жиже чуть ли не на половину, а испуганные задержкой кони, все дергают завязшую махину, оглашая округу безумным ржанием. А особняка на другой стороне уже вовсе не видать, да и не только особняка - три метра по дороге пройти и вот она, стена непроглядной темноты.