Крестовский треугольник

Мысли о семье всегда расстраивали Андрея. Он понимал, что, наверное, никогда не сможет получить такого обычного, доступного многим, простого незатейливого счастья. Но так хотелось верить в чудо, которое вдруг может случиться! Что будет, если он все-таки сможет урвать себе кусочек? Даша — она женщина, ей проще найти мужчину, а для Андрея Роман — единственная надежда, шанс, которого в жизни может больше не представиться. От этих гаденьких эгоистичных мыслей Андрею становилось не по себе. Но ему хотелось, безумно хотелось, чтобы у него был этот самый шанс. Его любовь заставляла ощущать себя вором, разрушителем семей, но чувства были сильнее голоса разума, и каждое свидание он доставал Романа своими расспросами о Даше, об их отношениях, стараясь не показывать ревности, терзающей душу. Но Роман будто не замечал этих далеко идущих разговоров, отвечая на вопросы со всей откровенностью, не видя в них никакого подвоха.

Время шло, оставляя позади чувство вины и никчемные метания. Андрей все острее воспринимал каждое расставание с Романом, все больше ревновал его к жене. Напряжение между любовниками росло, выливаясь время от времени в небольшие ссоры с бурным выяснением отношений. После каждой такой стычки Андрея охватывал страх, что Роман обидится на него и больше никогда не придет. Но когда возле служебного входа в театр он снова видел маячившую фигуру, внутри теплело. Потом они долго и с наслаждением занимались примирением у Андрея в комнате, несмотря на недовольное бурчание и угрозы соседки.

— Рома, — Андрей, лежа на подушке, ласково смотрел в любимые глаза после очередного такого воссоединения. – Скажи, ты и вправду любишь меня?

Крестовский расплылся в улыбке:

— Как ты думаешь, если бы я тебя не любил, стал терпеть твой несносный характер?

— Не зна-аю, — потянул Андрей, лукаво улыбаясь.

— Что у тебя на уме, хитрец, выкладывай.

— Только пообещай мне, что ты не разозлишься.

— Обещаю… — когда по Ромкиному организму еще бродит гормон удовольствия, от него можно было добиться чего угодно.

— А ты никогда не думал о том, чтобы жить вместе? – от волнения в ушах гулко застучало. Андрей замер в ожидании ответа. Лицо друга вмиг стало серьезным, между бровей появилась складочка. Он глубоко вздохнул и сосредоточенно посмотрел на любовника.

— Думал, но я еще не готов к этому…

— Почему? – губы Андрея задрожали. Дыхание стало частым, и он почувствовал, как волна негодования и отчаяния захлестывает его. – Когда любят, то хотят быть вместе с любимым человеком. Поправь меня, если я ошибаюсь!

— Успокойся, Андрюша. Ну? Чего ты, в самом деле… — Роман внезапно ощутил себя виноватым.

Андрей сел, повернувшись так, чтобы друг не видел его лица, по которому катились хрустальные капельки слез.

— Андрей, — Роман привстал и погладил рукой по тонкой обнаженной спине. – Ты что, плачешь?

— Нет, – горло сдавил ком, не давая свободно дышать.

— Да, я и вправду люблю тебя и хочу, чтобы мы жили вместе, но пока это невозможно. Санька еще слишком маленький. Понимаешь?

— Да-да, конечно! И я должен подождать! – Андрей вскочил с кровати и лихорадочно стал натягивать на себя вещи. – Прости, зря я затеял этот разговор… А чего я, собственно, ждал, связавшись с женатым мужиком… Какой же я идиот… Идиот…

Андрей закрыл лицо руками, выронив футболку. Весь будто сжался, его плечи затряслись в такт частым всхлипываниям. Андрей резко отвернулся к окну, стыдясь своих так не вовремя нахлынувших эмоций.

Роман, сидя в кровати, боялся пошевелиться, молча наблюдая за плачущим у окна любовником. От созерцания этой картины внутри больно сжалось. Пришло время принимать решение, он это отчетливо понимал, но до последнего старался оттянуть этот неприятный момент.

— Конечно, я понимаю… — захлебываясь слезами и судорожно вдыхая, Андрей повернулся к Роману, – ты не можешь на мне жениться… я никогда не смогу предложить тебе то… что у тебя сейчас с Дашкой… но я тоже хочу… наверное, это эгоистично… но я тоже хочу просыпаться каждый день не один… я тоже хочу быть кому-то нужным… не чувствовать себя одиноким… если бы ты только знал… как ужасно оставаться одному в праздники и выходные… возвращаться в холодную темную комнату… и ждать… ждать… ждать… пока ты позвонишь… и бояться, что однажды… ты просто забудешь мой телефон… а я не хочу быть один…

— Ты не один, — попытался успокоить его Роман.

— Один! Я один! Есть ты и твоя семья… А я один! Сам по себе… Ты сейчас встанешь и уйдешь к ним, а я останусь тут! Ты же даже не думаешь, как мне здесь… Даже не замечаешь… Для тебя все наши отношения — лишь интересное приключение, которое скрашивает серый быт… Вы же так это называете? Серый быт! Господи, если бы только знал, что я готов отдать за этот «серый быт»… если бы только знал…

— Андрей, — Роман встал и, подойдя к расстроенному другу ближе, крепко обнял его. – Прости… я никогда не думал…

— Да, ты не думал… — продолжал обиженно всхлипывать Андрей. – А я тоже хочу семью… тоже хочу, чтобы меня ждали дома… человек не создан для одиночества… какой бы он ни был…

— Но Дашка…

— Дашка, Саня! Ты постоянно твердишь о них! И этому не будет конца! – Андрей оттолкнул от себя Романа. – Уходи… и больше не возвращайся…

Собственные слова повергли в ужас, но иначе было нельзя. Андрей был истерзан ревностью и постоянными ожиданиями звонков и тайных встреч. Сколько это могло еще продолжаться? Нужно расставить все точки над i. Если Ромка его действительно любит, то он его не потеряет… А если потеряет? А если потеряет, то его жизнь превратится в жалкое серое существование. Никчемная, бездарная, никому не нужная жизнь. Но, по крайней мере, он не потеряет себя, сохранив остатки самоуважения .

Часть 12

На следующее утро Золотарёв снова находился в следственном кабинете СИЗО. В ожидании Вересова он достал сигарету и закурил, размышляя над материалами следствия.

Евгений Петрович был не на шутку озадачен заявлением Романа. К тому же заключения медицинских обследований мальчика и подозреваемого не давали абсолютно ничего. Улик против подследственного не было. Оставалась еще надежда на школу. Может, кто-то из родителей, учителей или администрации что-то видел и даст показания в пользу обвинения. Но этого мало, чтобы основательно засадить Вересова за решетку.

Когда дело касалось педофилов, Золотарёв не давал слабину, стараясь довести расследование до суда, если на то были серьезные основания. А с Вересовым они были. История с подставой казалась следователю до абсурда нелепой и нелогичной. Куда более стройной выглядела первоначальная версия Крестовского о том, что любовник совращал мальчика, заставляя делать всякие гадости. Такие, как Вересов, обычно от одного упоминания о тюрьме начинают дрожать коленями и выкладывают все начистоту, лишь бы смягчить свое наказание, добиться для себя особого положения. А этот нет.

Наверное, стоит поднажать, чтобы расколоть его. У Золотарёва были два варианта. Первый — весьма тонкий изощренный психологический прием, и второй — грубый, но эффективный, хоть и не совсем законный. Евгений не любил пользоваться последним, стараясь прибегать к этому методу только в очень редких случаях.

Золотарёв, погруженный в свои мысли, вздрогнул от внезапно резкого металлического звука. Дверь открылась, и в комнату вошел Андрей в сопровождении конвоира.

— Доброе утро, Андрей Васильевич! Садитесь. — Золотарёв, затушив недокуренную сигарету, испытывающим взглядом посмотрел на Вересова.

— Здравствуйте, — без особой радости отозвался тот.

Золотарёв достал из лежавшей на столе коричневой папки лист бумаги и авторучку.