Крестовский треугольник

Порядком захмелевший Петров потянулся обновленной кружкой пива к бокалу Сергея Петровича.

***

Роман ураганом ворвался в кабинет следователя. Золотарёв сидел за столом.

— Он ни в чем не виноват! Санька все придумал! Ничего не было! Вы понимаете? Ничего! — прямо с порога начал Крестовский.

— И вам здравствуйте, Роман Олегович! — следователь был невозмутим. — Давайте оставим эмоции и спокойно поговорим.

Санька топтался возле отца, уткнувшись взглядом в носки собственных ботинок.

— Итак, мальчик прошел освидетельствование?

— Да, мы были, но это уже неважно! Саня мне признался, что все придумал, чтобы поссорить нас с Андреем! – Роман тяжело дышал, слова и мысли путались.

— Хорошо. Так значит, вы утверждаете, что мальчик все придумал?

— Да, придумал.

— А вы знаете об ответственности за дачу ложных показаний? Кажется, я вам уже об этом говорил в день, когда было совершено преступление.

— Никакого преступления не было!

— Ну как же! Вы вызвали милицию. Заявили, что застали мальчика голым в компании вашего друга. По-моему, это веское основание полагать, что было совершено преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетнего, не так ли, Роман Олегович?

— Да нет же! Это просто недоразумение! – Роман с надеждой посмотрел в холодные серые глаза.

— Могу я поговорить об этом с Сашей? – спросил Золотарёв. Роман кивнул. – Саша, расскажи мне, что произошло вчера?

— Я дождался, когда папкина машина заедет во двор, а потом подошел к Андрею и снял штаны… — боясь взглянуть на следователя, Санька еще ниже опустил голову.

— Вот видите? Что нужно сделать, чтобы Андрея выпустили? Заявление забрать?

— Хм, — хмыкнул Евгений Петрович. — Забрать заявление нельзя.

— Как нельзя? – опешил Роман.

— Вересов же не палку колбасы в магазине украл. Это преступление против личности.

Романа охватил ужас. Во рту пересохло. Кое-как ворочая вмиг прилипшим к нёбу языком, он растеряно спросил:

— Что же тогда делать?

— А ничего, — Золотарёв откинулся на спинку стула и, положив на нее локоть правой руки, брезгливо разглядывал поникшую фигуру. — Дело будет расследовано, затем передано в суд. Там окончательно решат, виновен Вересов или нет. А пока ничем не могу помочь!

— Но как же так!.. — Роман вскочил с места и, нависая над столом, гневно сверкнул на следователя глазами. – Вы должны прекратить дело!

— Нет! – лицо следователя перекосило от злобы. – Я не могу прекратить это дело! У меня есть ваши показания, и я доведу его до суда! Чего бы мне это ни стоило!

— Но почему, черт возьми?!

— Потому что я не верю ни единому вашему слову!

— Но ведь Саня… — Роман в растерянности плюхнулся на стул.

— А знаете, во что я верю? — Золотарёв прищурился. – Вы увидели своего друга с сыном. Приревновали. А потом, поостыв, пожалели своего любовника и придумали эту нелепую историю. Надавив на ребенка, заставили его рассказать эту чушь!

Слова следователя поразили Романа, как удар молнии. Он понял, что мышеловка захлопнулась и уже просто так из нее не выбраться. В голове промелькнули страшные мысли. Андрей! Что же с ним теперь будет? Силы будто разом покинули, сменяясь полным опустошением. Роман обреченно посмотрел на Золотарёва и, сглотнув слюну, тихо спросил:

— Скажите, где он сидит? Я могу его увидеть?

— Нет.

— Поймите, у него кроме нас с Санькой в городе никого… — следователь отрицательно покачал головой.

— Но почему?

— Странный вопрос. Вы потерпевшая сторона, он обвиняемый. Это противоречит интересам следствия.

***

Когда они вместе сели в машину, Санька взглянул на отца. Тот словно сильно постарел за каких-то двадцать минут, проведенных в кабинете следователя. Его лицо будто накрыла серая тень. Глаза стали тусклыми и пустыми. Складки морщин залегли глубже, делая их более явственными. Спина ссутулилась, грудь впала. Уголки рта опустились книзу, губы побледнели и сделались тоньше. Он положил руки на руль и замер, уставившись сквозь лобовое стекло вдаль.

Санька не узнавал его, словно это был не его папка, а какой-то чужой незнакомый человек. От этого стало страшно. Вдруг Санька понял то, что никак не хотел понять всю дорогу от больницы до здания следственного комитета. Отец ведь пытался донести до него мысли о том, что нельзя из-за сыновей ревности, чужих домыслов и неприязни, непохожести на других, обвинять человека в страшных вещах. Как бы неприятен был Саньке тот факт, что Андрей и отец — любовники, но суть оставалась одна: он посадил невиновного человека за решетку, поставив на одну ступень с насильниками и убийцами, причинив тем самым страшную боль единственному родному человеку — своему отцу в погоне за его любовь.

Санька понял, что до этой минуты он был неискренен в тех словах, что говорил следователю, не желая признавать право Андрея на место в сердце Романа. Но видя перед собой отчаявшуюся папкину фигуру, Санька, наконец, смог почувствовать всю отвратительную фатальность сложившейся ситуации. Ему стало нестерпимо жаль и отца, и Андрея, и себя. Как же все запуталось, закрутилось, перемешалось... Ведь папка никогда не будет счастлив без своего любимого, так же как и не будет счастлив без него, без Саньки. Андрей и Санька — две половинки счастья одного человека, без которых жизнь теряет всякий смысл. Что же он наделал? Саньке вдруг захотелось вернуться и объяснить все следователю, чтобы тот, наконец, понял, насколько они все трое важны друг для друга. Что счастье возможно, только когда они вместе, как это было еще год назад, и Саньке плевать на то, что скажут другие. Ну и пусть говорят. Пусть. Лишь бы все стало как раньше! Лишь бы отец снова улыбался, ведь он у него единственный и Санька не может его потерять.

— Пап… — Санька осторожно коснулся руки Романа. – Прости меня, пап…

Роман зажмурился. Хотелось завыть от собственного бессилия. Он должен справится с этой дурацкой ситуацией, что-нибудь придумать, чтобы вытащить Андрея из тюрьмы. Сейчас не время сидеть и страдать от своей беспомощности, надо действовать, искать выход. Но куда пойти? Куда податься? Роман никогда не имел дела с милицией, тем более с прокуратурой и тюрьмой. Если не считать мужа Кати, который был рядовым участковым и к тому же жил в другом городе. Не станет Виктор помогать Роману даже советом. После того как узнал правду, свояк здороваться перестал, не говоря о чем-то большем. Да и не виделись они со времен развода.

***

После того, как Роман уходил, Андрей чувствовал себя отвратительно. Ему не хотелось отпускать друга. Каждое такое расставание давалось с трудом. Сердце больно щемило от мысли, что предстоит прожить несколько дней без родного человека, лишь вспоминая его глаза, смотрящие с любовью и нежностью, его легкую улыбку, и мягкий волнующий голос. Андрей едва сдерживал слезы. И каждый раз мысленно ругал себя за эту чрезмерную сентиментальность.

Он очень сильно любил Романа, но ужасно боялся признаться в этом. Ведь бытует мнение, что один только любит, а другой позволяет себя любить, и нельзя ни при каких обстоятельствах говорить, что ты любишь больше, иначе все пропало. И Андрей молчал, улыбаясь в ответ на Ромкины нежные признания. Словно это единственное «люблю» будет слишком сильным, слишком глубоким, и тогда сказка закончится, Роман растворится в потоке бытия, оставив в наследство лишь ноющее сердце и светлые воспоминания о прекрасной поре их взаимного счастья.

Но разве Андрей может надеяться на другой исход? Ведь рано или поздно эйфория пройдет и Романа потянет назад, в уютное семейное гнездышко. Иметь семью — это же так здорово. Так чудесно, когда есть любимые родные люди, которые волнуются за тебя и ждут твоего возвращения домой. Когда мягкие детские ручки, сладко пахнущие ванильным печеньем, обнимают за шею, крепко прижимая, дают почувствовать кожей касание нежных щек. А звонкий детский голос ласкает слух одним лишь словом «папа», таким теплым, близким, родным.