Монастырь (СИ)

Сей уткнулся взглядом в пол, принявшись обуваться в чистую и теплую обувь, любезно отданную ему травником. Мальчик не представлял, как смотрелся со стороны, все же комплекцией был он поменьше Микаэля и, наверное, вся одежда на нем просто весела... Но он был рад и ей, главное, что сухо и тепло.

Поднявшись, мальчик подошел к парню.

- Куда теперь? Вы уверены, что охранники нас не узнают при дневном свете? Иначе что нам делать? – мальчик поежился, представляя, что наказание наверняка будет сильней, чем какие-то 5 ударов хлыстом, после которых он несколько дней лежал пластом.

– Пока рассветет, мы уже будем далеко отсюда. Так что не бойся.... Микаэль, подобрав валяющийся на полу факел и освещая им полки с зельями, на скорую руку выбрал самые необходимые, аккуратно складывая их в свою сумку. Потом, взял с настила еще четыре, две из которых, вручил Сею, присев на корточки перед ним – Понесешь эти... Они не тяжелые. А там посмотрим – может, и лошадей где купим. Травник улыбнулся и легонько провел по щеке юноши кончиками пальцев. – Верь мне. Все действительно будет хорошо. А теперь – идем!

====== Монастырь 1: 30 глава ======

30

Несмотря на необходимость спешить, телега с “купцами” двигалась медленно. Ночь была светлая, что позволяло хорошо видеть дорогу, однако вожжи Этьен держал третий или четвертый раз в жизни, да и когда они были, те разы? Лошади чувствовали руку новичка и не больно-то ее слушались, впрочем, может, оно и к лучшему – необходимость править чересчур самостоятельными животными отвлекала и от страхов, и от невеселых раздумий. Не до конца отвлекала, конечно... но хоть что-то. За ночь Николай просыпался дважды, но по-настоящему так и не очнулся – ворочался, что-то бормотал, жадно пил из фляги, которую Этьен подносил к его губам, и снова отрубался. Обещанные аббатом три дня выдадутся явно нескучными.

Себастьян... Мысли Этьена раз за разом возвращались к их прощальному разговору, и раз за разом он заставлял себя сосредоточиться на стуке копыт, на размеренном дыхании Николая, на мелькании теней и дразняще-пряном запахе ночных трав и цветов – наверняка, брат Микаэль знает их поименно... Небо на востоке стало светлеть, ночная свежесть превращалась в утреннюю прохладу. Зябко кутаясь в дорожный плащ, Этьен встретил рассвет – первый за десять лет рассвет вне стен Валасского монастыря.

Травник устало провел рукой по лицу, откидывая выбившиеся из кос и лезшие в глаза пряди. Как бы он ни спешил поскорее уйти из монастыря, а из туннелей удалось выбраться лишь к рассвету. Путь под землей оказался более долгим, чем помнилось Микаэлю, да еще и Сей со слезами на глазах умолял хоть на минуточку вернуться в сад за чем-то безумно важным для юного садовника. Пришлось возвращаться и ждать у стены, холодея от шорохов, боясь, что кто-то увидит монаха... Микаэль оглянулся через плечо и, нахмурившись, перехватил у Сея одну из сумок. Мальчишка сильно устал и едва шел. “Надо бы привал сделать... А то упадет сейчас...” Туннель вывел монахов в поле, по которому тянулся один из тихих трактов. Небо только начинало светлеть, хотя у края уже алела полоска восхода. По тракту медленно ехала одинокая телега с одиноким возницей, закутанным в плащ так, что и лица видно не было. – Сей, вот так удача! И не дожидаясь ответа дремавшего на ходу мальчишки, Микаэль крикнул:

- Путники добрые! Господу во славу – подвезите сынов Божьих до города!

Неожиданный окрик заставил Этьена подскочить на месте, однако он тут же опознал голос. Брат Микаэль, ну надо же... и не один к тому же. Интересно, какими судьбами? Впрочем, каковы бы ни были причины появления братьев (или теперь стоило сказать – бывших братьев?) на их с Николаем пути, Этьен искренне обрадовался. Это означало, что еще кто-то избежал страшной участи. Хоть Себастьян и утверждал, что Микаэль в безопасности, Этьен, признаться, подозревал, что падре из лучших побуждений навешал ему лапши на уши. – Садитесь, сыны Божии! – бывший библиотекарь откинул капюшон плаща. – Только как вы так скоро определили, что я именно добрый путник, а не злобный? Вдруг завезу куда-нибудь в глушь и непотребство какое учиню? – Брат Этьен? Микаэль не смог удержаться от улыбки. Вот уж кого он не ожидал здесь встретить – так это монастырского библиотекаря. – Сей, запрыгивай на телегу и спи давай. А то вон глаза у тебя уже сами закрываются... А мы еще чуть проедем и привал сделаем. Завтракать будем... Травник закинул свои сумки в телегу, рядом со спавшим братом Николаем, и, повернувшись, осторожно сел рядом с библиотекарем. – Так куда вы там нас завезти хотели? А, брат? И что до непотребств... Я так замерз, что и на них уже согласен! Можете прямо сейчас и начинать. – Прежде чем завозить вас хоть куда-нибудь, не говоря уже о непотребствах, мне бы хотелось узнать, что происходит в монастыре, откуда вы так резво двинулись в город, – Этьен посмотрел сперва на улыбающегося Микаэля, затем на сонного растрепанного Сея. Так, стоп, падре Себастьян же собирался взять садовника с собой, что в таком случае юноша делает в обществе Микаэля? Или?.. – Сей, Микаэль, что случилось? – резко посерьезнев, Этьен выпрямился, сжав вожжи в кулаке так, что пальцы побелели. Уже засыпающий мальчик как-то встрепенулся, прижимая к себе сумку со своим сокровищем, за которой бегал в сад, и перевел взгляд с брата Этьена на Микаэля, не зная, что сказать, и надеясь, что Микаэль сам все объяснит. Тем более он все равно сам ничего не понимал. Похоже, в монастыре что-то произошло. Но вот что? Нужно будет обязательно обо все расспросить травника, но только потом, сейчас, после столь странного утра, ему хотелось одного – спать. – Брат Микаэль, вы сами все объясните? – Он хотел было добавить “что захотите”, но решил, что не стоит. Если захочет рассказать всю правду, то пусть. Сейчас скрывать это не имело никакого смыла. – Спи, Сей. Я сам все расскажу. Микаэль вновь повернулся к Этьену, устало откидывая с лица капюшон рясы. – Да если б я сам знал... Последний с кем я говорил – это Легрэ. А потом все как-то закрутилось, так что и не разобраться. На нас с Сеем гвардейцы напали. Вот мы и бежали... А что с монастырем – сам не знаю. Я думал, пару дней в городе побудем, послушаем, с какими новостями селяне придут... А вы-то чего вздумали уехать? – Мы не вздумали, – Этьен запустил пальцы в волосы, потеребил прядь. – Нас отослал падре Себастьян... сказал, что ночью в монастыре будет армия короля Фернандо, что всех убьют... чтобы мы с Николаем уходили, пока не поздно. Ну, то есть, чтобы я уходил – Николай... он сам видишь в каком состоянии. Когда я спросил про остальных, падре сказал, что тебя, брат Микаэль, ждут-не дождутся при дворе, а о Сее он сам позаботится... вот я и удивился, когда вас увидел. Мы в город заедем, наверное, но вообще-то нам надо в Аталию. От тихого разговора мужчин у Сея сердце сжималось . За монастырь, за свой сад... А ведь он даже не оглядел его как следует на прощанье, только схватил книгу из тайника да мешочек с семенами редких растений и убежал обратно к Микаэлю. Кто же знал, что он обратно просто не вернется?.. Об аббате мальчик старался и вовсе не думать. Так и заснул, проваливаясь в сон без сновидений – под стук колес и негромкие голоса. Микаэль оглянулся на засыпающего Сея, и, потянувшись, накрыл его своим плащом. – Да где меня только не ждут, брат Этьен... Вот только надо ли мне туда? Я с отцом Себастьяном едва ли виделся... Травник умолк, задумчиво глядя на Этьена. Над полем взошло солнце, золотя макушку нахмурившегося монаха. Этьен казался совсем юным и таким растерянным, что лекарь с трудом удержался, чтоб не провести ладонью по его щеке, стирая тревогу и усталость. – А что с братом Николаем? – Твоими стараниями, брат Микаэль, – Этьен развел руками. – Вернее, вашими общими: ты зелье сварил, а он спер и выпил зачем-то... предварительно еще меня напоил. Ему, видите ли, было интересно, как оно действует! Но мне-то он несколько капель влил, а сам цельный пузырек выхлебал... сутки в себя не приходит уже. Микаэль вскинулся, жестко хватая рукой Этьена за плечо и разворачивая лицом к себе: – Что?! Как давно ты его пил? А он? Вот ведь! Моими стараниями, да?! Чужой дуростью! Привал надо делать... Мне огонь нужен. Что до Николая – ему могу только укрепляющих и очищающих отваров сварить. Противоядия-то нет... А тебе попробую что-то придумать. Если всего пару капель выпил. – Он – почти два дня назад. Я... не помню... может, неделю назад или меньше, – Этьен натянул вожжи, останавливая и без того не больно-то резвых лошадей. – В этом тюке одеяла, если вдруг понадобятся, и одежда... о, кстати! Вам бы переодеться, братья – на самом Этьене под плащом были ярко-синие шоссы и вполне светская рубаха – голубенькая, с вышивкой. – Не ровен час, кто-то из инквизиторской братии на нас наткнется... Тем более, вы в город собрались, странно будут выглядеть монахи Валасского монастыря, спрашивающие о судьбе собственной обители, а так – скажемся купцами, и все дела. Николаевы тряпки тебе велики будут, а мои – как раз. Там еще найдется, падре нас с запасом обеспечил. Еда вон в том тючке, маленьком, котелок тоже где-то там валяться должен, клали вроде бы... Кресало найдем, а хвороста собрать надо, да. Травник спрыгнул с телеги, подхватывая лошадей под уздцы и сводя с дороги ближе к опушке показавшегося недавно леска. Трава здесь росла поменьше, и виднелось затушенное кострище – это место явно облюбовали проезжающие купцы для своих привалов. Пока Этьен снимал нужные сумки с телеги и заботливо укрывал спящих, Микаэль распряг и стреножил лошадей, насыпав им овса из мешка, а потом снял с телеги одну из своих сумок. Открыв, задумчиво поперебирал зелья, а потом, словно решившись, достал лишь один флакон. А еще маленькую медную чашу. – Брат Этьен! Идите-ка сюда... – Хм... мне это точно не повредит? – подошедший Этьен посмотрел на чашу и бутылек с большим подозрением. – Сам понимаешь, я сейчас к зельям пылкой страсти не питаю. Что хоть мне грозит с тех двух капель, можешь сказать? А то брат Кристиан уверял, что оно вроде как без последствий... врал, наверное. – Смотря с чем тебе зелье мешали и что говорили... А брат Кристиан – не лекарь. Так что пусть не судит о том, чего не знает. Зелье влияет на восприятие человека... Плохо влияет. И противоядия как такового нет... но меня с детства приучали не травиться таким вот питьем. У меня в крови стойкость эта. Я могу кровь свою с другим зельем смешать – оно все из крови твоей ненужное выведет. Только если выпьешь сейчас, где-то через час мерзнуть сильно начнешь. Надо будет тебя греть... Это быстро пройдет, но не особо приятно. Микаэль положил ладонь на тонкий нож, притороченный к поясу. – Так что? Лечить тебя, брат Этьен? – С коньяком мешали... – теперь Этьен смотрел на инструментарий лекаря с еще большим подозрением. – И ничего такого, что могло бы вредно повлиять, Николай мне не говорил, кажется – ерунду какую-то про Луиса и письма. Хотел запорошить мозги падре Себастьяну и сплести хитрозлобную интригу против брата Кристиана. Не вышло... а мозги запорошить получилось только мне. Ну, он скорее по дурости, чем со зла. Слушай, Микаэль, а ты уверен, что оно вообще надо? Не то чтобы я боялся, но... Эти несчастные две капли уже наверняка сами выветрились, да и идея насчет крови... не нравится она мне, в общем. – Ты не можешь точно помнить, что тебе говорили. И – я бы таки выпил, чтоб наверняка уж сюрпризов неприятных не было. Не бойся... Я хороший лекарь. Я не сделаю тебе плохо. – Да я не и думаю, что ты мне плохо сделать собираешься, – протянул Этьен, с трудом удержавшись от прямо-таки напрашивавшегося на язык “Вот ты и выпей!”. – Может, все-таки без крови обойдемся? Меня... я почти уверен, что меня стошнит. И тогда вся эта мучительная процедура окажется еще и бессмысленной! – Этьен... – Микаэль тыльной стороной ладони устало потер свой лоб, на несколько секунд полностью отвлекаясь от всего мирского и просто вслушиваясь в шелест ветра и щебет птиц. За последние пару дней на голову травнику свалилось столько всего, что сил его не было больше. Он тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли обо всем, что произошло, и опять взглянул на Этьена, все сомнения которого были написаны у него на лице. Микаэль вдруг подумал, что Этьен еще очень молод, к тому же он вряд ли часто покидал стены обители, и все происходящее должно неимоверно пугать монастырского библиотекаря. И травник осторожно, кончиками пальцев провел по щеке молодого человека, успокаивая и чуть нежа. – Я глотну первый. Чтоб ты не думал, что я тебя отравить хочу или еще чего... И не стошнит тебя – это ж не просто кровь, а с зельем. Тебе хочется жить, не зная, что ты можешь в тот или иной момент счудить? Давай решайся да пойдем за хворостом. Есть хочется... – Все-все, мне уже стыдно! – Этьен перехватил ладонь Микаэля, погладил, словно извиняясь. – Сейчас выпью твое чудодейственное лекарство, и действительно за хворостом пойдем. И, Микаэль... ну я правда не думал, что ты меня травить собрался, вот ни чуточки. Прости, если обидел, и не надо из-за моих капризов самому пить эту... этот напиток, чего мы будем тут сидеть и оба мерзнуть, как два идиота? Микаэль улыбнулся, легонько сжав пальцы Этьена в своей ладони и почти сразу же отпустив. – Как просто вас уговорить, брат Этьен! Травник присел у телеги, доставая из сумки флягу. Потом осторожно вынул из чехла нож и хорошенько смочил его лезвие, полив самогоном из фляги. Поставил чашу на лежащую у ног сумку и, долго не думая, провел лезвием по руке чуть выше запястья – глубоко и сильно, так, что кровь ручейком побежала в подставленную посуду. Выждав, пока будет чуть больше половины, Микаэль свободной рукой сжал края раны, останавливая кровь. – Вон в той сумке возьми, пожалуйста, отрез полотна, и банку с белой мазью. Перевязывать умеешь? – Умею, – стараясь не смотреть на чашу и ее содержимое, Этьен полез в сумку. Вид крови как таковой не пугал бывшего библиотекаря и не вызывал у него отвращения, но знание о том, что придется сейчас с этой кровью сделать, действовало на него угнетающе. Вооружившись полотном, молодой человек споро разодрал его на полосы и довольно аккуратно перетянул рану. – Стой, а мазь что, под повязку надо было? Ну я дурааак... Микаэль только прикрыл глаза, ничего не отвечая. Потом, не удержавшись, все же фыркнул, срываясь на смех. И тут же вновь дотронулся до руки Этьена, извиняясь. -Не нервничай – я позже сам перевяжу. Травник покрутил запястьем, проверяя, как лежит повязка. Потом взял приготовленный заранее флакон, открыл и влил пару капель в чашу с теплой кровью. Все же пригубил сам, даже не морщась от неприятного солоноватого вкуса, а потом протянул монаху. – Пей. Лучше залпом. – Что, настолько противно? – Этьен сморщил нос, потом принял из рук травника зелье и решительно выпил – залпом, как и советовал Микаэль. Непроизвольно облизал губы, прислушиваясь к ощущениям внутри. – Ничего, съедобно. Теперь за дровами? За час управимся, наверное. – Вот и умница. Микаэль забрал из рук Этьена чашу и, сполоснув водой из фляги, спрятал в сумку. Потом протер лезвие ножа отрезом ткани. Поежившись, оглянулся на телегу, где под его теплым плащом спал Сей. Солнце уже взошло, и теперь его лучи попадали как раз на спящих в телеге монахов, солнечные зайчики бегали прямо по лицу юного садовника, а тот сквозь сон пытался от них спрятаться. У него не получалось, и Сей потянулся, чуть приподнимаясь на локте, сонно зевая и откидывая плащ. – С добрым утром! – Микаэль потянул плащ, ненужный теперь мальчишке. Здесь-то тепло, а в лесу, куда они с Этьеном собрались за хворостом, еще прохладно, – Мы в лес за дровами. А ты пока присмотри за лошадьми, хорошо? Травник подхватил топорик и моток веревки, чтоб хворост связать. – Пойдемте, брат Этьен? Сей кивнул, еще не до конца проснувшись и провожая взглядом двух мужчин. Рядом продолжал спать брат Николай и мальчик только подивился, что тот до сих пор не просыпается. Посидев еще немного, он все же осторожно завозился, чтоб не разбудить, и, зевая, вылез из телеги, потягиваясь и разминая затекшие кости. В его монастырской кровати, конечно, не пуховая перина, но и такой жесткой она не была. Оглядевшись вокруг, мальчик рассеяно погладил лошадей по холке и вернулся к телеге, чтоб понаблюдать за спящим мужчиной, осторожно убрать прядку волос, явно щекочущую ему нос и насмешливо фыркнуть. Оглядевшись вокруг, мальчик насобирал охапку цветов, в основном ромашек, растущих на поляне, и устроился поудобней, принявшись плести венок и тихонько напевать себе под нос – чтобы дело шло быстрей. Получилось нечто очень милое, с уймой зелени и множеством белоснежных ромашек с желтой серединкой, на которых так любят гадать влюбленные девушки. Полюбовавшись своей работой, Сей осторожно водрузил венок на голову Николая и отбежал, тихонько посмеиваясь от того, что венок невероятно шел к светлым волосам мужчины. Солнце светило сквозь нежную молодую листву, и казалось, что лес окутан золотисто-зеленой дымкой. Запах весны кружил голову, солнечные зайчики танцевали у корней деревьев, и Этьен почувствовал, как постепенно уходят из сердца тревога и острая тоска, растворяясь в птичьих голосах, запахах, пятнах света и тени. В весеннем лесу было вдосталь сухого валежника, поэтому дров заготовили костра на два-три, оставалось только донести их до места. Несмотря на активный физический труд, руки начали мерзнуть – судя по всему, это действовало Микаэлево лекарство. Надежды вернуться в лагерь до того, как зелье войдет в полную силу, не оправдались – Этьена уже слегка познабливало, пришлось, следуя примеру травника, завернуться в плащ, который страшно мешался. Микаэль оглянулся, не слыша больше за собой шагов Этьена. Бывший монастырский библиотекарь чуть отстал, отложив связку хвороста и стараясь поплотнее укутаться в свой плащ. – Этьен? Ты как? Все хорошо? Травник и сам сложил две связки с сухим валежником у ног и скоро подошел к монаху. – Этьен?.. А тот вдруг начал оседать, и лекарь едва успел подхватить молодого человека под руки. – Этьен?! Вот же ж дьяволовы происки! Сейчас помогу... Потерпи чуть-чуть... Микаэль, одной рукой прижимая к себе бледного, дрожащего, закатывающего глаза Этьена, второй стянул с себя плащ и укутал монаха, осторожно опускаясь с ним на траву. Обнял крепко-крепко, прижал к себе, и, дуя на виски, тихо заговорил: – Тише... Тише... Это пройдет скоро. Мы не успеваем вернуться к телеге – так что здесь переждем. Я тебя согрею сейчас. Обещанное травником “мерзнуть” к охватившей библиотекаря страшной слабости подходило очень и очень приблизительно. Этьен уже не чувствовал ни рук, ни ног, его трясло, перед глазами стоял туман, а голос Микаэля доносился откуда-то издалека. Травник подхватил закутанного в плащи монаха на руки и отступил пару шагов к краю поляны, на которую они вышли. Опять присел, упираясь спиной в дерево и сажая Этьена к себе на колени. Начал осторожно, но сильно растирать ледяные ладони, то и дело грея их горячим дыханием. – Не волнуйся... Не дергайся только... Тебе сейчас легче станет... Этьен, только глаза не закрывай! Смотри на меня! Этьен! – Черт, как же холодно-то... – еле слышно выдохнул молодой человек. Губы его посинели, зрачки сузились, что делало желто-карие глаза Этьена похожими на кошачьи. Тем не менее, на Микаэля он смотрел и даже, кажется, видел. – Не богохульствуйте, брат... Или – богохульствуйте, раз вам от этого легче. Микаэль наклонил голову, сильнее прижимая монаха к себе, одной рукой удерживая его за запястья, а второй – легонько проводя пальцами по затылку. А потом поцеловал, осторожно касаясь и согревая ледяные губы Этьена. К ладоням после энергичных растираний стала возвращаться чувствительность. Этьен начал согреваться в крепких объятиях травника... а затем его губ коснулись чужие, такие горячие и нежные, дарящие тепло и ласку. Раньше молодой человек не раз задумывался, как это – целовать женщину... или мужчину... нет, как раз о втором он старался не задумываться. Смешивать дыхания, принимать и дарить прикосновения, пробовать на вкус... что ж, теперь он знал. Знал даже то, чего знать не хотел. Поцелуй может означать нежность, симпатию, желание, слабость, любовь, любопытство... может не значить ничего или значить все. Зависит от того, кто и кого целует. Разноцветные пятна, рассеянные линии, обрывки чужих фраз и своих мыслей, холод монастырских коридоров и жар чужих объятий, прошлое и настоящее осколками мозаики сложились вдруг в картину, яркую, ослепительную и беспощадную. Этьен зажмурился в тщетной надежде, что это поможет удержать слезы. – Этьен.... Микаэль поцеловал его опять – нежно, в самый уголок рта. А потом губами собрал текущие по холодным щекам слезы, удивленно вскидывая голову и ловя взгляд молодого монаха. – Что такое? Так плохо? Травник рукою отвел с лица Этьена спутавшиеся темные пряди. Все еще бледный и дрожащий, жмурящийся в попытке удержать слезы юный монах казался совсем беззащитным. Солнце, пробиваясь сквозь молодую листву, золотило смуглую кожу, бликами очерчивало тонкие черты... Микаэль приподнял ладонь Этьена и поцеловал запястье, замирая, ощущая губами как быстро бьется у того пульс. Не ответив, Этьен спрятал лицо в ладонях. Больше всего ему хотелось сейчас перевести время назад и опять оказаться в монастыре, вернуть тот последний вечер, вернуть... впрочем, это бы все равно ничего не изменило. Травник, так и не дождавшись ответа, лишь крепче обнял Этьена, слегка приподнимая – так, что тот уткнулся головой в плечо монаха. Ласково погладил по дрожащей спине, подул на висок, сдувая пряди, и нежно поцеловал за ушком, шепча: – Этьен... Золотце... Тебе так плохо? Все еще мерзнешь? Слезы – от чего? Этьен обвил руками шею Микаэля, уже не сдерживая рыданий. Тайный жар вырвался наружу, но после горького расставания и холодной бессонной ночи то, что еще вчера стало бы грозовой томительной радостью, сегодня вызывало лишь отчаяние, комком подступающее к горлу. К счастью, спешить было некуда, поэтому можно было просто вволю поплакать. – Как девчонка, честное слово, – библиотекарь вытер глаза и улыбнулся так, как улыбаются обычно поэты и безумцы. – Человек рождается и умирает – в слезах. Боюсь, я пока сам не очень понял, что со мной случилось – первое или второе. Есть вещи, которые о себе лучше не знать, наверное – крепче спать будешь... Ладно, пойдем в лагерь, костер и горячий травяной отвар сейчас очень к месту будут, да и Сей, бедолага, нас заждался... – Этьен завозился в объятиях травника, пытаясь подняться на ноги. Микаэль лишь крепче сжал руки, пресекая попытки монаха встать. Сильнее откинулся, опираясь на шершавую кору ствола и почти что укладывая Этьена на себя. Снова шепот в самое ушко: – И куда ты собрался? Лихорадка еще не прошла... Грейся пока. Посидим так еще немножко. А сны сладкие... они у тебя и без слез будут. Травник искоса наблюдал за Этьеном, не переставая ладонями гладить того по спине. Светлый такой, теплый... Столь несчастный в один момент – а потом улыбающийся... Микаэль немножко наклонил голову, вдыхая тот теплый и свежий запах, которым пах Этьен, а затем осторожно слизнул не успевшую еще высохнуть слезинку с его щеки. Насчет лихорадки Микаэль был прав – библиотекаря все еще знобило. Всплеск отчаяния прошел, забрав с собой остатки сил, и Этьен безвольной куклой обмяк в руках травника. Выдох прямо у виска... Бабочками поцелуев спуститься вниз и языком, уже более сильно и откровенно – провести по скуле. Так легко... Так бездумно... Так приятно... Одной рукой продолжая удерживать Этьена за талию, второй Микаэль чуть разворошил тот куль из плащей, в который он укутал библиотекаря. Прохладными пальцами огладил позвонки на шее, легонько надавливая и расслабляя затвердевшие мышцы. А потом поцеловал – в шею, под подбородком, чуть прикусывая нежную кожу... и снова, на выдохе, спросил: – Так – лучше? – Лучше?.. – голос Этьена был тихим и безжизненным. Ресницы слиплись от недавних слез, глаза смотрели в одну точку. Он не сопротивлялся ласкам и не подавался им навстречу, лишь легонько вздрагивал от каждого прикосновения. – Значит, нет... Микаэль задумчиво рассматривал вдруг словно переставшего лучиться светом юношу. Грустный, безразличный... Лишь дрожит на каждое касание. А это – плохо. Травник, решаясь, достаточно жестко сжал пальцы на его подбородке, приподнимая голову и целуя – неласково, сильно, языком раскрывая юноше губы и толкаясь в рот. Держал крепко, не позволяя отстраниться, и отпустил лишь тогда, когда Этьену совсем уже дышать было нечем. Этьен дернулся, ловя ртом воздух, закашлялся. Посмотрел на Микаэля уже вполне осмысленным взглядом: поцелуй подействовал на него не хуже ковша ледяной воды или хорошей пощечины, чего травник, по всей вероятности, и добивался. – Эй, Микаэль... стой-стой, мы так не договаривались! Все, я согрелся уже... и если ты хотел, чтоб мне стало стыдно, то это тоже. Может, поможешь встать? Мне уже лучше... вроде бы. – А мне так не кажется. Микаэль, так и не убрав руку с лица Этьена, нажал ему на затылок другой рукой, притягивая к себе и опять целуя, теперь иначе. Руки держали крепко, не позволяя дергать головой, а сам монах был закутан в плащи, что тоже не давало ему возможности вырваться. А вот целовал травник нежно. Сначала осторожно лаская губы Этьена, проводя по стиснутым губам языком, а потом – собирая в охапку мягкие волосы юноши и чуть оттягивая назад, так чтоб едва-едва касаться в поцелуе губ Этьена... И выдохом: – Мы и не договариваемся. Мы просто делаем. – И что же мы, по-твоему, делаем сейчас, брат Микаэль? – с грустной улыбкой спросил библиотекарь, упираясь ладонями в грудь травника, но не отталкивая его. Губы Микаэля были мягкими и сладкими, как малина, но где-то под языком по-прежнему горчило. – Лучше мне от этого вряд ли станет, но раз тебе так хочется... – прикрыв глаза, Этьен ответил нежностью на нежность. Ни страсти, ни отчаяния не было в этом поцелуе – только тихая ласка с солоноватым привкусом печали. Микаэль разорвал поцелуй, слегка отстраняясь, начал осторожно разматывать плащи, в которые был укутан Этьен. Просунул руку за ворот рубахи, оглаживая плечи... Чуть надавил на позвонки у основания шеи, расслабляя... – А что тебе хочется делать? Поцелуй в шею, легонько сжать зубами нежную кожу – так, чтоб юноша откинул голову и позволил вылизывать себя. Медленно, сладко, ощущая, как бьется голубая жилка, что тянется с виска... Микаэль поймал себя на мысли, что ему это безумно нравится... И если раньше это была провокация, чтоб вывести Этьена из состояния печали и тоски, не давая возможности яду повлиять на организм, то теперь – просто хотелось вот так вот касаться... – Этьен... Что-то я увлекся... Травник замер, тыкаясь в ямку за ухом, опаляя кожу горячим дыханием. От влажного языка на горле, от чужого дыхания по телу разливались слабость и сладость. По ладони пушистой кисточкой скользнул кончик одной из кос Микаэля, и Этьен, не задумываясь, поймал его. Искренняя ласка травника была легкой и светлой, как нежаркий июньский вечер, негой для тела и лекарством для души – и бессмысленно было бы спрашивать того о причинах. Птиц не спрашивают, почему они поют по утрам, и не спрашивают жасмин, отчего он пахнет... – Чего я хочу? – “Невозможного. Не перевести часы назад, не остановить вращения колеса, не заставить солнце вернуться за горизонт – на том построен наш мир”. – Бури. Чтобы ветер в лицо, и волны, и соленые брызги... – ладони юноши сжались в кулаки, а в глазах загорелся лихорадочный огонь. – Чтобы руль рвался из рук и небо с водою поменялись местами. Чтобы сражаться и победить или погибнуть. Из меня паршивый мореход, но... один мой знакомый когда-то сказал, что штиль иногда вынести труднее, чем самый сильный шторм. Кажется, теперь я его понимаю. – Бури хочешь? Микаэль завороженно смотрел в горящие глаза Этьена. Таким он еще тихоню и скромника библиотекаря не видел. Сколько же страстей скрывается в его душе? Казалось, что солнце вдруг спряталось за тучами и день действительно померк, словно замолк, дыхание затаил в ожидании бури, а в воздухе уже разносится запах первых холодных дождевых капель, и этими придуманным дождем так одуряюще пахла кожа Этьена... Микаэль не удержался, опять припадая в поцелуе к соленым губам. – Бури хочешь? Травник сдернул с юноши оба плаща, бросая на землю, а затем осторожно опуская на них Этьена. Не разжимая рук, снова его поцеловал, в поцелуе продолжая клонить к земле, заставляя откинуться на локти или вообще опуститься на спину. Тонкий, напряженный... Как парус на лодке, что выгибается в угоду ветру, вьется, трепещет... Микаэль гладил библиотекаря по плечам, по рукам, не давая перехватить и удержать себя. Задрал рубаху, вылизывая живот, обводя кругом пупок, и снова ведя по коже вязь поцелуев. А потом отстранился, перекатываясь на бок и легонько целуя юношу в ладонь. – Будет тебе буря... Только если сам действительно хочешь. – То есть будем сражаться с тобой как с бурей? – Этьен полулежал, опираясь на локоть, и смотрел на травника с тем же полубезумным выражением лица, с которым недавно говорил о слезах. – Чего хочу? С улыбкою еретика идти по лезвию клинка, в ночном пруду искать звезду, нести как знамя ерунду, словами как мячом играть, в глаза, не пряча глаз, смотреть... Волос кудрявых вьется прядь и вьется винограда плеть... Шуту – играть, жонглеру – врать, еретику – в огне сгорать, ручью – на жернов воду лить, плетется вязь, прядется нить... Запутаю – не разберешь, что правда есть и что есть ложь. Вот так вот, Микаэль! Это все твое зелье виновато! Какие-то жалкие две капли – и все, и нет противоядия, и не вытравить ничем. Зря только кровь свою на меня переводил... – Что ты! Микаэль наклонился еще ближе, нависая над Этьеном, заставляя того совсем откинуться на спину. – Уж поверь мне... Совсем не зря. Травник смотрел Этьену прямо в глаза – отвечая безумьем на безумье. Улыбнулся, приподнимаясь и оглядывая его всего – растрепанного, с задранной рубахой, солнечно-соленого, трепетного. Такого желанного – себе на диво, до непонятной щемящей тоски, до дрожи в пальцах – ах, лишь бы коснуться. А затем зашептал: – В тьму укроется солнца золото... Легкий невесомый поцелуй в подбородок, едва касаясь губами... И лизнув, языком довести влажную дорожку до приоткрытых губ. – Ветер бросит в глаза песок... Опять поцелуй – теперь сладкий, долгий, языком лаская язык Этьена, проводя по небу, по деснам... – Жить желаньями – это дорого... Микаэль провел ладонью по виску, дальше, задевая ушко и потянув мочку, погладил монаха по волосам, пропуская каштановые пряди сквозь пальцы. – Пить тебя как кленовый сок... Травник почти что лег на юношу, удерживая себя над ним на согнутых локтях. Горячим дыханием выводил узоры по его лицу, по шее, по нежной коже на груди – в вороте распахнутой рубахи... – Этьен... Или говори мне, чтоб я остановился... Или... Я тебя сейчас раздену... – А ты остановишься, если попрошу? – спокойно спросил Этьен. – У меня ощущение, что я уже что-то такое говорил. Микаэль был нежный, почти как девушка – как их воображал себе брат библиотекарь, его реальный опыт общения с женским полом был прискорбно мал – и от него пахло душистыми травами. И целовался он потрясающе... то есть не то чтобы Этьену было с чем сравнивать, но все равно. Даже косы у него имелись – мягкие, длинные, светлые... Так заманчиво было бы утонуть в легкой, светлой, ни к чему не обязывающей ласке, ни о чем не думать и ничего не помнить! Узнать неведомое, ощутить запретное... да и любопытно же, в конце концов! В любой другой день и час Этьен бы точно не удержался... вот только не сегодня, только не сейчас. – Остановлюсь. Микаэль уткнулся в распахнутый ворот Этьеновой рубахи, согревая кожу своим дыханием. – Что-то... мне голову так вскружило... Ты пахнешь одуряюще... и сладкий такой... Золотце... Травник опять провел языком по коже, не спеша, явно с удовольствием, действительно наслаждаясь вкусом и ощущениями. – Совсем не нравится?.. Не любопытно?.. Ни капельки не приятно?.. От прикосновений языка к груди и ключицам было тепло и щекотно. И приятно, чего уж там скрывать. Но внутри как будто что-то в толстое сукно завернули, сквозь которое не проникали ни косые утренние лучи, ни солнечные зайчики поцелуев и ласк травника. – И нравится, и любопытно... Только вот... – Этьен со вздохом коснулся щеки Микаэля, чуть приподнял его подбородок, заглядывая в глаза. Он и сам не знал, какими словами рассказать о том, что происходило с ним сейчас, как объяснить. – Микаэль, вот правда, не здесь и не так. Не знаю, как сказать... такое ощущение, что меня разрезали, вынули все, положили что-то другое и снова зашили. Меня сейчас почти нет... и если я пойду с тобой дальше, то не будет совсем. Прости. Микаэль повел головой, перехватывая своей рукой удерживающую его руку Этьена, и нежно поцеловал тыльную сторону ладони. – Не хочешь – значит, не хочешь. Золотце, ты только не переживай. Иногда – оно нужно, чтоб вот так... безучастно... и ничего не хотелось. Как день – серый, дождливый... И радости в нем нет, и радуги не видно... Будет все – но потом... чуть позже. Травник перекатился на бок и осторожно привлек к себе юношу, просто обнимая и гладя по спине. – И ты – есть... Просто сегодня – немножко другой, чем вчера. Как ветер – он каждый день новый, не такой... И парус на лодке каждый день поднимается по-новому... Когда – ярким белым треугольником, когда – серой тряпкой, когда – алым сердцем в лучах восхода... И так – это правильно. Так и должно быть. Микаэль смотрел на Этьена, и мысли напрочь вылетали из головы. Нежность, такая непередаваемая нежность затапливала сердце, что и словами ее передать было нельзя. – Этьен... А... А доверься мне? На чуть-чуть... Я ничего такого страшного не буду делать... Только понежу тебя немножко. – Делай, как знаешь, – библиотекарь прикрыл глаза. – Только, Микаэль... в следующий раз не обещай, что остановишься, когда тебя попросят. – Я попробую сделать так, чтоб ты просил – не останавливаться... Микаэль легонько-легонько куснул Этьена за мочку, тут же целуя и проводя по уху языком. Потом слегка отстранился и дунул юноше в лицо. – Глаза открой... Пожалуйста... Этьен послушно поднял ресницы – чуть золотящиеся на солнце, и во все еще влажных глазах тоже как будто крупинки золота сверкали. Валяться на земле – пусть и на плащах – с задранной рубахой было несколько неуютно. Больше всего ему сейчас хотелось привести в порядок одежду, встать... но он уже понял, что если брату травнику что-то вступило в голову, то это всерьез и надолго. Микаэль отстранился, садясь, а потом потянул к себе Этьена. Обнял, растирая свои ладони друг о друга у того за спиной, губами осторожно собрал соленые капельки, искрящиеся на солнце золотом, со щек монаха. – Золотце... Какое же ты чудное золотце... Я видеть тебя хочу! Взгляд твой ловить – на каждое движенье, на каждую ласку... – А сейчас ты меня что, не видишь? – спросил несколько позабавленный Этьен. Глаза травника светились настолько искренним и незамутненным восторгом, что все слова, которые библиотекарь только-только набрался смелости сказать, застряли у него в горле. Ну как его – такого – оттолкнешь? – Вот сейчас – вижу. Сейчас вот – чувствую... Теплые руки Микаэля снова забрались под рубашку монастырского библиотекаря, достаточно сильно растирая спину и бока. Травник проводил ладонями от поясницы вверх, оглаживал плечи, пальцы порхали по позвонкам – растирая их, по кругу, немного придавливая, так, чтоб по телу Этьена разливалось тепло. Затем вновь коснулся поцелуем губ юноши – пока еще легонько, едва дотрагиваясь, больше грея их дыханием и позволяя Этьену самому решать – хочет он поцелуев или нет. – Так – хорошо? – Ммм... – поцелуев Этьен хотел. Пронзительная грусть отчасти отпустила его, а с тем, что осталось, он разберется позже, когда останется в одиночестве. А сейчас... а сейчас рядом был Микаэль, его руки, его губы, его травяной запах... светило солнышко, щебетали птички – благодать! Юноша положил ладони на плечи травника, потерся приоткрытыми губами о его губы, издал легкий смешок, когда его нос столкнулся с носом Микаэля. Все, что знал Этьен о поцелуях, уместилось бы на одной странице книги его жизни, да и страницу ту начали писать лишь сегодня – даже чернила еще не высохли. Когда Этьен сам положил руки ему на плечи, а потом и потянулся губами к его губам, Микаэлю показалось, что его самого отпустило что-то холодное и страшное, что не давало покоя и словно когтями водило возле сердца. Столько всего случилось... Про некоторые моменты Микаэль вообще старался не думать, старательно пряча их поглубже в память. Но все равно, так хотелось не просто согревать, а знать – что вот кому-то он все-таки нужен. Пусть лишь на короткое время – но восторженно, с