Монастырь (СИ)

====== Монастырь 1: 28 глава ======

28

Аббат Себастьян был человеком отчасти сумасшедшим. Вероятно, потому ему удача шла в руки и позволяла подниматься все выше после почти года, проведенного в застенках инквизиции. Сдавший молодого монаха орден даже не представлял, через что прошел тогда еще юный Антаун Сальярси! Но теперь его земли простирались от океана и почти до северных земель, укрепленные сильной армией и большими доходами, которые стекались со всех сторон. Себастьян не собирался отдавать созданное лишь после одной угрозы падре Паоло. Более того, появление палача, с которым у него были общие воспоминания, лишь подогрело желание уничтожить инквизиторский обоз. На это имелись и средства, а главное – желание. Как только Кристиан вернулся после обеда в келью мужчины, тот сразу дал понять, что следует задействовать все силы. У Себастьяна чесались руки оказаться наедине с милым убийцей. И еще его очень интересовал капитан. Не просто так тот появился в столь отдаленных от столицы землях. Его привело сюда дело, порученное либо королем, либо его фаворитами. Мужчина улыбнулся. Монастырь и сам построен, как неприступная крепость – на возвышении. Пространство вокруг просматривается очень хорошо. Стены высокие, приспособленные к атакам извне. Смотровых башни три. А уж о катакомбах и говорить нечего. Оставалось только дождаться, что арабские связи сработают четко. Заинтересованные в свободной торговле, они согласятся на взятие и уничтожение маленького отряда в гостевом домике. С передвигающимися войсками короля – были у аббата и такие сведения, придется разбираться уже самим, но главное – Паоло. Мужчина даже облизнулся, представляя, как тот завтра утром окажется в его лапах. Кристиан Легрэ же имел, в свою очередь, на предстоящую смуту свои цели. Он не знал, что с Луисом, а ему очень хотелось. Еще ему хотелось выяснить, зачем инквизиции нужен герцог и почему его до сих пор не переправили в столицу? Легрэ убил Гиральда – и первая кровь уже была пролита, теперь началась война – настоящая и последняя. Едва вооруженный до зубов отряд арабов проник в монастырь, тот превратился в поле брани. Легрэ сам возглавлял резню и дрался, точно озверев, не щадя никого и ничего. Гвардейцы, сопровождавшие инквизицию, были прекрасными воинами, но арабы превосходили их числом. Когда инквизитор и его слуга были взяты в плен, Легрэ не почувствовал облегчения – Луиса в шуме битвы он так и не отыскал. Кристиан уже отчаялся, когда кто-то из воинов доложил, что три человека со стороны врага скрылись в подземельях монастыря. Дальше Кристиан уже не слышал ничего – взяв с собой около десяти воинов, он бросился в погоню. В пластинчатых доспехах, в крови по локоть, с растрепанными волосами и безумным горящим взором, он был собой – настоящим воином, не прикрытым личиной монаха. Беглецы, к счастью не успели уйти далеко и затеряться в катакомбах – их догнали в маленьком квадратном зале, с колоннадой по центру, и сразу же взяли в кольцо. Легрэ даже в свете факелов узнал капитана Фернандо без труда. – Вот так встреча, – сказал Кристиан, выступая с мечом наперевес вперед солдат. – Да вы не один, капитан, с герцогом. Я смотрю, его милость утомились от беготни. Фернандо счастливо улыбнулся. На абсолютно белом лице короля улыбка смотрелась абсолютно безумно. Как только он увидел Легрэ, дьявол захватил власть над ним. И нельзя сказать, что для короля это было плохо – берсеки тоже безумны во время битвы. Мужчина протянул правую руку к Лукасу, и тот молча вложил в нее меч. В левой Фернандо держал обратным хватом кинжал. Лукас отошел назад, обнажив свой кинжал. Он знал, что сейчас лучше быть подальше от короля. – Кристиан Легрэ... Смиренный монах... Фернандо легким шагом пошел к помощнику аббата. – Очень глупо с вашей стороны, капитан, размахивать этим, – Кристиан холодно кивнул на меч в руках Фернандо. Он не боялся, он давно ничего уже не боялся. – Думаете, я с вами тут честные поединки устраивать буду? Ошибаетесь. Поэтому, давайте договоримся. Вы идете со мной по доброй воле, а ваши спутники остаются целы и невредимы. Король рассмеялся: – Вы думаете, меня вот эти, – он легко обозначил направления мечом и кинжалом, – остановят? Или ты боишься, Кристиан? – ощерился дьявол, полыхнув глазами. – Конечно, боюсь, – Легрэ пожал плечами и криво усмехнулся. – Отсутствие здравого смысла у других людей всегда пугало меня до дрожи. Вы превзошли все мои ожидания, капитан, своей смелостью, – Кристиан произнес последнее слово с издевкой и засмеялся. Пальцы сильнее сжали рукоять меча. В глазах короля опять стояла тьма – зрачки полностью затопили радужку. Два быстрых, бегом, шага вперед – в ближайшего сарацина летит кинжал. Еще шаг – меч в левой руке, в правой – раскручивающийся кнут, еще шаг – визг кнута разрезает воздух. Разворот – меч рассекает живот ближайшего врага, правая рука дергает кнут на себя. Кончик кнута на излете рассекает щеку Легрэ до кости. Атака безусловно была хороша, и Легрэ, по первой схватившись за щеку, оценил всю прелесть реакции капитана, но она была единственной и второго шанса для драки Фернандо не дали. Те, кто не пал сразу просто навалились на беднягу и после пяти минут отчаянной борьбы скрутили по рукам и ногам. Бросившийся на помощь капитану гвардеец умер быстро и не успев понять, как по горлу прошло острое лезвие ятагана. Легрэ стоял в стороне и, кривясь от боли, наблюдал за тем, как Фернандо даже в безвыходном положении, пытается бороться. Кончилось же все до смешного просто – кто-то из солдат ударил капитана рукоятью по голове, и наступила тишина. Кристиан молча подошел к Луису, взял его на руки, и раньше остальных скрылся в мраке бесконечных лабиринтов. *** Валасский монастырь стал прибежищем, домом Себастьяна на долгие шесть лет. Именно тогда он прибыл в этот благодатный край. Именно тогда увидел кровавые следы войны на этой разоренной земле. Именно тогда взялся за благое дело возрождения, забыв, что давно не верит ни в Бога. Ни тем более в милосердие. Почти год провел юный Антуан в подвалах инквизиции. Люди погибали там гораздо быстрее, но юноше тогда не спешили предъявлять обвинения. Просто утверждали, что он одержим страстями и ересью. Молодой инквизитор сразу выбрал себе жертву среди множества обвиненных. И выбил личную камеру для допросов, где отвязно и беззастенчиво играл с молодым монахом, принуждая того медленно починяться и становиться послушным своей воле. Наверное, тогда разуму грозили серьезные повреждения – Антуан считал инквизитора единственным господином и хозяином, которому обязан угождать и во всем подчиняться. Но юноша сбежал. Его пожалел старый тюремщик, заставший несчастного в удручающем положении. Именно он унес беднягу домой, выходил и отпустил с миром. Конечно, с тех пор исчез дворянин и младший сын достаточно знатного рода и появился черный и равнодушный Себастьян, который презирал любовь, честь и совесть. Четыре года грабежей, банд и, наконец, путешествие к морю в надежде найти приключение, а потом – взлет и богатство, невероятное богатство Валассии. Через подставных лиц новый аббат отчуждал от монастыря земли в пользу купцов, мелких феодалов, получая огромные средства и ведя бесконечную торговлю. Он прекрасно понимал, что скоро в монастырь явится король. Только найдет не те бумаги, которые искал. Как таковая, земля теперь принадлежала всем и никому. Но Себастьян хотел перед бегством пообщаться с тем, кто превратил его в монстра. В холодного и беспринципного ублюдка, способного использовать не только дарственную герцога Сильвурсонни, но придумать кое-что пострашнее. Вот почему он решился попросить арабских выродков напасть, подарив им почти полный сундук серебра. А теперь ждал появления у себя в келье связанного и униженного падре... Он теперь называет себя Паоло. А раньше позволял говорить лишь “хозяин”. В дверь постучали. – Входите! – Себастьян поднялся. Он сменил рясу на светский костюм. Длинная рубашка была украшена дорогой серебряной вышивкой. На ноги были натянуты шелковые шоссы. Сверху накинут бархатный синий блио со шнуровкой сбоку, подпоясанный дорогим кожаным поясом с серебряными бляшками. Высокие мягкие сапоги, купленные у иноземных купцов, отличались особым изяществом и яркостью. Дверь открылась, и в нее толкнули инквизитора, чьи руки были стянуты за спиной веревкой. Здоровенный городской стражник заставил гостя сесть в кресло. – Постой у двери, – приказал мужчина, а когда дверь закрылась, мягко заулыбался. – Сколько лет прошло, чтобы поговорить с тобой с другой стороны, милый. Ведь ты бы и сам пришел, но не сладкие поцелуи дарить. А мне именно этого и хочется... Сейчас, пока ваши ублюдочные армии на нас не напали. Паоло выпрямился в кресле, словно он тут был хозяином, а не связанным пленником. Он посмотрел на бывшего аббата, чуть склонив голову набок, и усмехнулся: – Не можешь забыть? – шепнул с дьявольской улыбкой. – Несомненно, ты оставил следы в моей душе, – аббат склонился к инквизитору. – Ты хотел документы. Я подготовил их. Да, тебе понравится зрелище. Мужчина подошел к шкафу и достал пачку. – Смотри, как утекают деньги из твоего кармана, милый. Каждый поцелуй огня на моей коже поглощает твое богатство. – сверкнула искра, бумаги на подносе воспламенились. – Какой же ты дурак, Антуан, – Паоло покачал головой, улыбка погасла, – Ты мог откупиться, мог купить себе свободу и вполне безбедное существование. Но ты все такой же гордый и глупый, я так тебя ничему и не научил. Нельзя идти против порядка вещей, против сильных мира сего. Они растопчут тебя... Зачем тебе все это? – Ах, падре Паоло, вероятно вы давно окостенели в своем уютном богатом мирке. – рука мягко погладила щеку мужчины. – Но у меня другие планы на будущее. Откупаться? От чего? Я не аббат Валасского монастыря. И имя у меня другое, и подданство. Вы такой наивный, мой бывший хозяин. Фратори вновь улыбнулся, но с уже совсем беззлобной насмешкой. – Ты, похоже, почитаешь меня чуть ли не за мировое зло и воплощение Инквизиции в одном лице. Я всего лишь служу системе, и она меня вознаграждает за хорошую работу... и иногда позволяет вытаскивать из ее лап глупых мальчишек... если, конечно, сначала убедить ее, что от еретика и вольнодумца осталась лишь послушная игрушка. Но если систему обмануть, и игрушка еще причинит вред, то система возжелает крови... и, боюсь, что не только игрушки. Так что беги, Антуан, беги отсюда подальше, для церкви не существует подданства. Еретик – это не преступник перед людским законом, а божий закон един, как и царствие господне. – Ты красиво умеешь говорить, – Себастьян присел перед своим любимым инквизитором, любуясь им, наслаждаясь каждым моментом воспоминаний, которые теперь окрасились новыми красками. Ни с кем он не испытывал такой боли и такого блаженства. И теперь, когда утекло столько времени, от мысли, что его Паоло так высоко вознесся, в душе все плясало адским пламенем – на самом деле Бога нет. Он бы точно не позволил свершаться злу. -Знаешь, я люблю тебя, Паоло. Серьезно. Я никак не ожидал, что встречу тебя здесь, так далеко от светской жизни, от стен Церкви. – руки легли на колени. – Последний раз повидаться хотелось. Да не стал бы я разыгрывать весь этот спектакль, если бы не хотел сорвать с твоих губ единственный поцелуй. А игрушек у тебя найдется, так ведь? Инквизитор просто молча смотрел на своего бывшего пленника... и в глубине глаз мелькали воспоминания... Глупый, молодой, горячий... его бы запытали до полусмерти и сожгли, но инквизиторы иногда выбирали для себя игрушки, лично ломая их и превращая в безвольных, безопасных рабов. Руководство позволяло это – у инквизиторов тяжелая работа, верным псам нужно кидать кости, привязывать к системе такими вот подарочками, создающими иллюзию практически безграничной власти над человеком. Фратори воспользовался тогда этой традицией – он был тоже молод и амбициозен – ему поверили, что больше всего его привлекает сложность сломать такого, как Антуан. И это правда было сложно и... сладко... Паоло тогда даже немного испугался, что подобные игры затянут его. Кровь, стекающая из уголка рта... пьянящая на вкус... кровь, струйкой по напряженному телу... так красиво и возбуждающе... и дрожь мышц под каленым железом или лезвием, пропитанным ядом... крики, страстные и горячие... Тюремщика было нелегко отмазать... никто не был там таким наивным – а уж из подозреваемых палачи умели вытягивать правду. Но в инквизиции не так уж сложно найти изуродованное до неузнаваемости тело, зато репутация у Фратори стала впечатляющей, и ее пришлось подтверждать, иначе кому-нибудь могли прийти в голову вопросы об особой судьбе первой его игрушки. – Ты позволишь? – Себастьян заставил инквизитора подняться. Теперь они стояли против друг друга. Черные глаза были полны нежности. В них не появилось ни капли превосходства или поиска изъянов в его палаче. Он испытывал кристальное чувство благодарности, радости от встречи. Аббат притянул Паоло к себе, обнимая за талию, и в следующую секунду коснулся губ. Этот поцелуй был полон обожания, любви, настоящей и неподдельной. – Как жаль, что я не смогу побыть с тобой. Как жаль, что мы не встретились много лет назад при других обстоятельствах. – руки заскользили по спине. – Впрочем, иногда достаточно одной минуты, чтобы сказать правду. Паоло ответил на поцелуй... просто... без борьбы и споров... впервые лаская эти губы без примеси крови... узнавая, какие они бывают мягкие, без запекшейся корки, не обветренные отчаянными криками. – Правда иногда бывает больнее пыток, – тихо выдохнул в губы. – Обещай, что сбежишь... обещай, что... – он замолчал, вздыхая, и вновь ловя губы Антуана. – Обещаю, милый. Для тебя я сделал бы все. Я бы перевернул мир. – пальцы расплавляли сталь. Себастьян развязал узел и освободил инквизитора. – Конечно, я бы хотел, чтобы ты меня убил. Чтобы не думать о тебе, – растереть Паоло запястья. – Завтра войска уже будут в монастыре. Король отдаст тебе права. Небо! Зачем ты явился? Зачем? – Судьба, – ответил Паоло, чуть пожав плечом. Он внимательно наблюдал за Себастьяном, пока тот бережно приводил затекшие руки инквизитора в порядок, а потом вдруг притянул к себе, обняв за талию, и зашептал в ухо, обдавая горячим дыханием: – Ты мне сам сказал, что меня ты не убьешь, а заберешь себе. Почему думаешь, что я поступлю иначе? Второй раз попадешься в мои руки, больше не отпущу. Думаешь, сложно было выследить твоего тюремщика? Но второго шанса я тебе не дам. Беги, пока можешь, потом поздно будет, – пальцы на талии железной хваткой впились в ребра, причиняя боль. – Да, заберу. Сегодня, сейчас, – Себастьян не реагировал на боль. Он так привык ее чувствовать, что был рад тому, что она возвращается. Единственным желанием, оставшимся у аббата, было целовать своего палача. Он склонился к его шее, нежно прошелся губами по коже. Раскаленные прутья десять лет назад врезались в кожу, а сейчас пальцы Паоло пытали сладкой истомой. – Хочу тебя. – Это гре-е-ех, – жаркая насмешка, пальцы на ребрах расслабились, ладонь заскользила по спине вдоль позвоночника. – Да, еретику можно грешить, а тебе – нет. Ты слаще вишен в моем саду. Мое самое жаркое воспоминание. – аббат продолжал целовать Паоло, впитывал его близость, упивался каждым подаренным Богом мгновением. Неужели все? Час или два до того, как они расстанутся? Рыжая бестия теперь в игрушках у его любви. Как быстро время... и как тяжело... но еще... немного... горячего расплавленного олова в черную сгоревшую душу. Пальцы инквизитора скользили по такому знакомому телу... они его не забыли... ни черточки... отыскивали болевые точки, легко, едва-едва нажимали, порождая лишь отголосок боли, оставляющий маленький горячий фонтанчик в нервах. – В пасмурный год вишни горчат, Антуан... – Тем приятнее вкус... искать самые горькие ягоды... – вздох за вздохом внутри зажигался огонь. Боль была наслаждением. Тело – инструментом. Себастьян потерся щекой о плечо Паоло. Скользнул ладонями по его плечам. – Так хочется тебя забрать, но твой путь не посмею нарушить. – ладони перемесились на бока, прошлись по линии бедер. – Маленький грех, о котором никто не узнает, кроме нас двоих. Паоло зарылся пальцами в густые волосы аббата, то сминая в кулаке, то отпуская и нежно массируя затылок. Он молчал, позволяя себя ласкать, стоял, прикрывая глаза, чуть отклоняя голову, подставляя шею под поцелуи. Себастьян потянул ткань блио вверх. Тонкая, шелковая, она скользнула через голову, освобождая инквизитора от обетов. Теперь он был просто человеком. В дорогой рубашке, в кожаных брюках, явно сшитых на заказ умельцами. Пальцы проникли за ворот. Горячий, настоящий... Здесь... Мужчина скользнул вниз на колени, оглаживая и лаская, играючи коснулся естества, пробежал по коленным чашечкам к икрам. Паоло шумно выдохнул, ладони легли на плечи аббата, сжали сильно, на мгновение нажимая ногтями под ключицы, а потом стали нежно гладить по шее, по линии подбородка, нашли губы, лаской прошлись по ним, а потом смяли, заставляя открыть рот. Пальцы проникли в рот, прошлись по зубам, коснулись языка. Себастьян знал этот жест. Хозяйский, требующий беспрекословного подчинения. Он говорил о том, что страсть уже поднимается из глубин сознания и проникает отравой в кровь. Руки дрожа нашли пуговицы на штанах, и вскоре коснулись естества, обволокли... Мучительное желание и боль. На грани, по лезвию – в безумие. – Да, ты все еще можешь быть послушным мальчиком... хотя бы в этом, – прошептал инквизитор, освобождая его рот для более полезного занятия. Пальцы скользнули под челюсть, нащупали бешено бьющуюся жилку, с наслаждением ощущая пульсацию чужого сердца, чужой жизни. Аббат любил эту сладко-пряную истому. Это скольжение по естеству, это безумие, это сбившееся дыхание. Ладонь горячим желанием обхватила член в свою власть, губы прикоснулись к запретному. Инквизитор? Нет, грех радости. Безумство ереси. Свободное парение к пропасти ада. Вобрать в рот, принести бурю в голову опасного гостя и сойти с ума самому. – Мммффф, еретик, – со страстью выдохнул Паоло, вновь сжимая плечи аббата... наполовину контролируя и причиняя легкую боль, надавливая под ключицы, а наполовину держась за него. Да, так и есть. Язык рисовал на члене свою страсть, губы скользили, стремясь на мгновение вознести к небесам, а потом отпустить. Себастьян точно знал, какой держать темп, чтобы довести инквизитора до финала, и очень быстро добился того, что рот заполнило теплое семя, а из горла мужчины вырвался короткий вздох. Паоло на миг навалился на коленопреклоненного Себастьяна, пальцы сильно сжались, он в последний аккорд запретного удовольствия толкнулся как можно глубже в глотку такого послушного сегодня аббата, а потом отпустил его, отступая и падая в кресло и прикрывая глаза рукой. Оставалось только подняться с колен. Аббат искоса взглянул на инквизитора. – Хочешь вина? – спросил почти буднично. – Я специально берег свой первый урожай. – он достал глиняную бутыль, перевязанную холстиной, откупорил и налил в кубок, отпил сам, пробуя вкус свободы, доставшейся кровью. – Да, в горле пересохло, – он поглядел на Себастьяна с рассеянной улыбкой. – Сегодня странный день, – кубок переместился из рук аббата в руки гостя. – Так люблю неожиданные повороты. – чернота глаз стала непроницаемой. – Как только ты появился во дворе, я понял, что угли не почернели до конца. Ты так вырос. Общаешься с королями. Охраняешь веру. Наверняка, знаешь цену всем этим монастырским орденам... Паоло... Вот мы и познакомились, милый. – Себастьян отпил прямо из бутылки. – Я был терпелив и послушен властям, и потому взлетел высоко и при этом продолжаю быть угодным сильными мира сего, – Паоло усмехнулся, отпивая вино, – Тебя пытался научить тому же – терпению и послушанию, но ты, как вижу, оценил лишь один аспект моей науки.., милый, – он провел языком по краю кубка, глядя в черные глаза. – О да, милый... Я благодарен тебе за науку... выживать. – ухмылка зверя, а не человека. – Теперь я точно знаю, кто и сколько стоит. И можно ли использовать или нельзя. – откровенная ложь скрывала нелюбовь к жестокому Богу и сильную любовь к миру. Себастьян был беден на чувства. Он сохранил лишь несколько из них. И главным считал сострадание. – Ну и сколько стою я? И собираешься ли ты меня... использовать? – серые глаза с затаенными чувствами скользили по фигуре аббата. Короткое удовольствие только распалило его и всколыхнуло самые жаркие воспоминания. – Ты для меня бесценен, – отставив бутылку, Себастьян оперся на стол и сложил руки на груди. – Как восход, как закат... как каждый день, что достается мне за просто так, – новая улыбка. Но я не дурак, Паоло. Я не стану похищать такого значимого человека. Знаешь, почему? Этот мир поделен на сообщества, что пытаются выживать, создавая внутри законы и помечая друг друга гербами и другими признаками отличия. Инквизиция мстительна. Ты слишком дорого мне обойдешься. Я лучше заберу с собой закаты и восходы... и еще память... о тебе. – Инквизиции и так уже есть, за что тебе мстить. Я всего лишь ее слуга. Один из многих. А ты обокрал Церковь, Антуан, – он допил вино и отставил кубок, поднимаясь из кресла, подошел совсем близко. – Память так обманчива... А вино у тебя такое пьяное, – шепнул, потершись щекой о щеку аббата. – Пьяное, мой хозяин, – отозвался аббат, отвечая на ласку и обнимая инквизитора. – Но я никого не грабил. Я всего лишь раздал богово людям, чтобы затем продолжить начатую ересь. – язык провел по скуле, спускаясь к губам. – Я ведь дьявол... Во мне прячутся легионы, Паоло. У меня и имени нет. Антуан умер одиннадцать лет назад. Он был хорошим мальчиком. Двадцать четыре года. Самое время для любви и нежности... Но у меня был ты... – Разве я хуже огня и смерти? – губы инквизитора нашли губы аббата, скользнули легкой лаской от уголка к центру. – Ты хуже смерти и лучше жизни. Если бы я мог, – горячие объятия, – я бы отдал тебе всего себя. Я бы упивался болью... Но у меня слишком много планов, Паоло. Слишком много дел и очень коротка жизнь. – Слова-слова, мой мальчик, – Паоло прижался к аббату теснее, заглядывая в глаза так близко, дразня дыханием в губы. – Ты настойчив, милый, – ответ на поцелуй был страстным и долгим, руки обвили инквизитора, ища в нем опору и короткую близость. Себастьян понимал, что ходит по лезвию, но тем ярче были его эмоции. – Настойчив? О, нет, я не в том положении, чтобы настаивать... сегодня я твой пленник, – Паоло чуть отстранился, но не разорвал объятий. – Я всего лишь припас для тебя бесценный дар, мой пленник, – аббат вновь притянул к себе Паоло. – Там, в шкафу осталась одна бумага. Она дает право распоряжаться доходами Валассии. Твоя церковь получит сполна. И власть... Ты ведь любишь побеждать? – короткий поцелуй. – Власть будет на твоей стороне уже следующим утром. – Ты ошибаешься, дорогой мой. Я люблю решать сложные задачи, а не побеждать. Ты был сложно задачей, – поцелуй, заставляющий раскрывать губы, подчиняться. – А сейчас еще сложнее... что, если я передумаю... и не разрешу тебе убежать? Себастьян принимал поцелуй, опасался его нарастающей страсти и внезапного напора. Он не собирался брать больше, чем хотел. – Это не в твоей власти, милый, – сбившееся дыхание дрожало предрассветным льдом. – Но мне лестно, что ты так высоко меня ценишь, – еще одно лобзание губами, еще одна непозволительная роскошь. – Не в моей власти? – инквизитор усмехнулся, в глазах зажглось пламя, – Какое искушение! – он по-хозяйски положил руки на ягодицы аббата, сжал, резко прижимая его к себе. Себастьян улыбнулся. – Не искушайся. Ты еще нужен Богу. – вниз скользнули руки, легли поверх ладоней Паоло. – Мне пора, милый. Есть много дел до вечера, пока тебе придется подождать подмоги Фернандо. – Какая забота о всевышнем! – он покачал головой, – Ну что ж, мой долг поддержать благородный порыв сбившейся с пути души, – инквизитор отступил, и странная усмешка коснулась губ. – Если бы ты захотел со мной встретиться? Потом... Паоло, – Себастьян поймал инквизитора за руку и вернул к себе. – После того, как все утихнет. Я бы хотел не расставаться больше... Инквизитор долго смотрел на него, а, потом, вздохнув, заговорил: – Антуан, мы с тобой до этого виделись последний раз десять лет назад... и ты сам знаешь при каких обстоятельствах и насколько ненормальных отношениях. В этот раз мы на равных, но по-прежнему на разных сторонах... Ты мало обо мне знал десять лет назад, и тем более не знаешь меня сейчас... много лет прошло, люди меняются. И сейчас ты спрашиваешь, можем ли мы в будущем еще встретиться, чтобы не расставаться уже никогда? Еще через лет десять, да? Когда от памяти останутся одни осколки? Потому что то, что я с тобой делал десять лет назад, не стирается бесследно и не прощается, – Паоло сжал губы в твердую линию, продолжая смотреть в черные глаза. Cебастьян лишь заулыбался в ответ. – Мы не на разных сторонах. Скоро ты это поймешь, милый. И встретимся мы очень скоро. Не пройдет и недели. Ты можешь сделать тогда вид, что не узнаешь меня. Можешь узнать. Результат будет одинаковым. Теперь ты со мной действительно на равных... В этом ты прав... И даже не представляешь как! Любимый, неужели ты не подождешь несколько дней? Не захочешь узнать правду о своем пленнике до конца? – Подожду. Куда ж я денусь!? Только мне не нужна правда, – добавил он, склонившись ближе и касаясь губами скулы аббата, – Я же инквизитор, – он отстранился и добавил с невеселой усмешкой, – А какой же инквизитор верит в правду?! – Правды не существует, милый... есть череда событий, которые создают наш мир. – Себастьян поймал Паоло в свои объятия. – Одно знаю точно, я не обману тебя в твоих ожиданиях и службы ты не лишишься. Но я бы хотел, чтобы мы могли потом поговорить наедине. Обещаешь? Мне... – нежный поцелуй, нескромный намек на скорую встречу. – Я приду к тебе не один. Будет большой разговор, который касается всех нас... Короля Фернандо, Церкви, земель... Судьбоносная встреча. Великое решение. И возможность, которую нам даст точно не Бог. Тогда и поговорим о прощении... Да? – губы пробежали по шее... – Откуда ты знаешь, какие у меня ожидания? – прошептал инквизитор, откидывая голову и позволяя себя ласкать. – Ты сумасшедший! Ты собираешься лезть в политику! Неужели жизнь не дорога, Антуан? Думаешь, Фернандо тебе простит то, что тот, кого он хотел втоптать в пыль, пытается диктовать ему условия?! Ты не знаешь нашего короля! Отступись, пока не поздно. Я тебе могу обещать только то, что не откажусь от разговора... В остальном я бессилен, мне, в отличие от тебя, дорога моя голова. – Фернандо? Он мне не нужен, – руки скользнули под рубашку. Кожа инквизитора была горячей, опаляла ладони желанием. И Себастьян каждый раз, когда слышал свое прежнее имя, испытывал бесовскую дрожь воспоминаний, теперь смешанных с настоящим. – Я всего лишь такой же слуга, как и ты... Я выполню свой долг и отступлю. Фернандо будет доволен результатом. Поверь мне... Если, конечно, сделка, которую ему предложит Аталья, состоится. Но не хочу тратить драгоценные минуты на такие глупости. Идем, – аббат увлек инквизитора в соседнюю комнату и уже вскоре целовал его в кровати, постепенно раздевая. Паоло позволял себя целовать, отвечая со страстью и не скрывая желания, но когда они упали в постель, инквизитор поймал длинные волосы аббата, сжал, оттягивая голову и заглядывая в глаза. – Что ты делаешь, сын мой? – дразнящая улыбка легла на губы Фратори, – Никак задумал совратить инквизитора на такой непозволительный для истового служителя Церкви грех? – Разве так совращают, Паоло? – дразнящие пальцы пробежали по ткани вниз и нашли запретное сладострастье. Себастьян уже знал, как справиться с петлями на брюках и не реагировал на боль. – Ты главный, тебе решать, что ты хочешь сегодня, пока я не уехал. – лаской обхватил твердеющее естество. – Мне будет горестно оставить тебя так. – Ты по-прежнему непослушен и своеволен и совсем меня не слушаешь, – Паоло осуждающе покачал головой и разжал пальцы. С минуту он наблюдал за действиями аббата, а потом хрипло бросил: – Раздевайся. Себастьян улыбнулся. Отпустил инквизитора и начал стягивать дорогую рубашку прочь. На его теле, смуглом, закаленном трудом даже шрамы смотрелись своеобразным украшением. Тонкие полоски или белые линии воспоминаний. Следом на пол полетели и брюки. – Так лучше, милый? – Годы тебя не испортили, Антуан, ты все так же хорош, – серые глаза жадно скользили по изгибам сильного и такого знакомого тела, Паоло почти каждую черточку знал и немало из них нанес сам и прекрасно помнил как. – Масло у тебя есть или уже подготовился? – он цинично усмехнулся. – Или как всегда... кровь лучшая смазка? – Тебе хочется крови... Бедный мальчик, с которым ты приехал... Как я сочувствую ему, – достаточно было протянуть руку в тайник и достать маленький флакончик. – Это тебя устроит? – Себастьян вновь склонился к инквизитору, поцеловал его в шею, спустился губами, пробегая по линии ключиц. Провел языком ниже, словно дразнил бывшего хозяина. – Мальчик? – Паоло недоуменно нахмурился, забирая флакончик, – А, ты про эту рыжую бестию, что ли?! Ма-альчик! – Фратори расхохотался. – Он сам замучает кого угодно. Мальчик этот... – смех перешел в шумные вздохи, когда губы Себастьяна заскользили по коже. Руки инквизитора легли на плечи аббата, провели вниз, обрисовывая рельеф мышц, пощипывая – слегка, лишь до растекающегося тепла, но иногда с силой, оставляя крошечные синячки. – Ты... умеешь... менять... тело... людей... – каждый поцелуй был полон обожания. – Но ты... не ведаешь ... душ... – щека потерлась о живот, губы спустились по полоске волос и в следующую секунду Себастьян потянул с Паоло брюки, которые так ему мешали. Ему хотелось чувствовать своего мучителя, осознать до конца его присутствие. Найти утешение на несколько часов, чтобы сохранить эту память в сердце, если мерзкая судьба распорядиться не встретиться больше никогда. – Души я оставлю Господу, а я всего лишь грешный человек, мой дорогой. Иди сюда, я буду сегодня нежен, – он потянул аббата к себе, опрокинул на бок рядом с собой, ладони стали гладить лицо, плечи, спину, – Думаешь, я часто завожу себе такие игрушки, какой был ты? – поцелуй, полный жарких воспоминаний и тайной горечи, колено осторожно, но настойчиво раздвинуло Себастьяну ноги. И тот ответил жарким восторгом, приправленным горькой тоской. Антуан! Ты называл Антуаном того странного и гибкого юношу, который умирал рядом с тобой каждый день. Теперь от него остались разбитые черепки, ствол обгоревшего дерева. Тебя зовут ли Паоло? Нет, ты мой дьявол в алой мантии. Губы утратили осторожность ласк и жадно искали подтверждений, что под слоями памяти инквизитор помнит. Он принимал лобзания с благодарностью, открывая двери в забытый ад, где горел страстью черный алтарь для них двоих и приглашал в царство теней, что теперь плясали на потолке от блеска зажженных свечей. – Горячий... все такой же горячий и наивный, хоть и строишь из себя циника, – прошептал инквизитор, спускаясь поцелуями по груди аббата, губы нашли сосок, вобрали в себя, дразня легкими укусами, пальцы пробрались между ягодиц, закружили у входа в тело. А потом зубы сжали чувствительную горошинку плоти, причиняя боль... кто сказал, что нежность исключает боль? Палец толкнулся резко внутрь, добавляя острых ощущений. Себастьян хотел бы вскрикнуть, не чувствовать молнию, пронзавшую тело. Он забыл про все за эти десять лет. И теперь боль казалась еще более острой, чем обычно, словно тело соскучилось по ней и теперь искало, звало вернуться. – Еще, – попросил аббат. – Твой романтик закопан в земле, накрыт плитой... – стон через зубы. – Уверен? – неизвестно о чем именно, спрашивал инквизитор, нежно зализывая искусанный сосок и одновременно безжалостно растягивая уже тремя пальцами успевшие забыть такое обращение мышцы. Сопротивление было велико, но масло его прекрасно позволяло преодолевать, не позволяя телу препятствовать вторжению. Тело отвечало всплесками жара. Зыбкая почва смирения уходила, сменяясь пробуждением внутри неистового зверя. Себастьян откинул назад голову. Здесь, сейчас он вновь хотел ему принадлежать и отдавать себя. Зачем? Бессмысленный вопрос, когда душа дрожит, а кожа полыхает. – Да, уверен. Язык затрепетал над вторым соском, едва касаясь самого кончика. Раздразнить, повысить чувствительность до предела, чтобы потом вновь впиться укусом. Себастьян выгнулся навстречу. Рельеф его мышц, его животная красота непокоренного мустанга поражала. Эта лепнина греческого бога говорила. Это кровь богов закипала в аббате, выдавая в нем истинного язычника, полного страсти. Его жертву ничто не связывало – ни дыба, ни кандалы, ни даже стены темницы, ничто не заставляло ее выносить боль, более того Паоло сам формально являлся пленником аббата... и тем не менее тот терпел, подчинялся, сам желал отдаться своему мучителю. В этом было что-то невероятно привлекательное, и хоть Фратори собирался быть нежным, из глубины его естества поднималось темное желание проверить – сколько выдержит его добровольная жертва. Губы жадно исследовали сильное, гибкое тело, то нежно вырисовывая влажные дорожки, то срываясь на поцелуи-укусы, оставляющие медленно тающие багровые следы зубов. Дрожь любовника, прокатывающаяся по сильным мышцам на пике болевых ощущений, сладко отзывалась внутри, Паоло разжимал зубы, ласкал обожженное укусом место, опускался все ниже, туда, где кожа тоньше и чувствительней, там, где дрожь возникает уже только от прикосновения, когда жертва еще не знает – что сейчас последует – новая ласка или боль. Сладко-острый наркотик возвращенного из небытия страдания. Изумительные отзвуки затихшей мелодии. Себастьян подчинялся желаниям инквизитора, искал в нем утраченного безумия. Сегодня можно забыть о хладности разума и поддаться искушению. Один раз. Чтобы потом сам Паоло решил, захочет ли при новой встрече дать знать... выразить чувство. Мужчина вскрикнул от нового укуса, который огнем обжег кожу на животе. Впился пальцами в плечи истязающих губ. Крик... голос его дорогого пленника все также сладок, когда он не может больше сдерживаться. Паоло оторвался от аббата, подтянулся на руках, навис над ним, заглядывая в лицо. – Антуан, – вкрадчивый шепот. – Ты не в инквизиции, ты можешь попросить меня остановиться, быть осторожнее, – легкий поцелуй в уголок губ, смешанный с дьявольской усмешкой. – Я больше не Антуан, – шепнул в ответ аббат. – И я не хочу, чтобы ты останавливался. Но если ты сам готов остановиться... – черные глаза блеснули из-под приопущенных век, – то я готов... больше не соблазнять, – провести по изгибу спины и сжать ягодицы, – моего инквизитора. – Как всегда-а, – протянул Паоло, изгибаясь и притираясь всем телом по распростертому под ним аббату. – Слова расходятся с делом, – он отстранился, выплетаясь из ласковых рук, поймал запястья, завел их за голову Себастьяну, укладывая его ладони на спинку кровати, – Держись. Инквизитор облизывался, словно кошка, пока подхватывал ноги любовника под колени, поднимал и разводил широко, наваливаясь весом на бедра – до хруста в суставах, до болезненного натяжения связок. Его напряженный член уже терся между ягодиц, дразня и обещая. А на него смотрели глаза, полные языческого огня. Это сам Вакх пришел в Валасскую обитель. Черноволосый и кудрявый, одуряющий ароматами свободы. Там, на берегах их, шумят всегда праздники, льется рекой вино. Там нет преград в любви и страстях. – Я всего лишь грешник для Церкви, но я свободнее тебя, милый, – навстречу двинулись бедра, приглашая, желая, уводя в мистическую тьму. Инквизитор тонул в этих черных огненных безднах и забывал о том, кто он и где он. Паоло с радостью поддался этому дивному искушению, направил возбужденную плоть в горячее зовущее тело. Рванулся навстречу, входя до конца и замирая, откинув голову, пальцы вновь впились в широко разведенные колени, толкая их еще сильнее в стороны. Дрожь прошла по спине, он дернулся, медленно отодвигаясь и вновь словно ныряя в омут одним сумасшедшим рывком. Ему подчинялась дремавшая стихия, вдруг ставшая вихрем, напоенным чарующими ароматами жаркого лета. Любовный жар старого красного вина не сравнился бы с той любовью, что испытывал Себастьян к своему прежнему мучителю. Он отдал за эту встречу половину жизни, но так и не сумел забыть... не сумел оттолкнуть от себя нежность, пропитанную кровью... Здесь кровь становилась сладким маревом боли, вынесенным в последующую отчужденность. Инквизитор? Палач? Всего лишь слабость, но такая, что в ней не жаль сгореть без остатка. Танец двух тел в дикой пляске страсти. И снова Паоло то