Две души Арчи Кремера (СИ)

Капитан крейсера был смутно знаком Захарии: биография намекала на связь с правящими кланами космовойск, личное знакомство с «легендарным Эберхардом Смоляниным». Без балды, легендарным дедом Смоляниным. Захария не сдержался и вредно захихикал. А ведь еще пару лет назад за необдуманное поминание деда в официальных документах можно было и поплатиться. А сейчас – гляди-ка, знакомством с непреклонным Смоляниным, с акулой Смоляниным, с ледяным воином Смоляниным можно гордиться. Захария мысленно потирал руки: этот тип не отвертится от знакомства и с легендарным внуком легендарного деда.

Капитан крейсера, в принципе, ничем особым не отличался: был в меру зрел, в меру же подтянут – не был ни чрезмерно тощим, как Захария, ни чрезмерно тренированным, как космопехота самого карнавального пошиба. Костюмчик сидел на нем ладно, причесочка была просто безупречной. Даже осанка – и та была такой, как надо. В принципе, полное соответствие биографии: ничего выдающегося, в геройствах не замечен, делал свою работу хорошо, за что его и ценило начальство. Он был своим постом удовлетворен, в будущее смотрел с оптимизмом, и начальство не боялось доверять ему относительно опасные маршруты. Как правило, уже после того, как они были пройдены людьми куда более отчаянными.

Собственно, благоразумие капитана этой каравеллы, невысокого человека с пафосной фамилией Эпиньи-Дюрсак и скромным именем Юджин, было, с позволения сказать, хорошо развито. Капитанский мостик был закрыт ровно до того момента, как к двери приблизился, а затем и устроил перед ней небольшую истерику Захария Смолянин. Капитан Эпиньи-Дюрсак наверняка скрежетал зубами, выслушивая гневные требования Захарии допустить его в святая святых, потому что он как пассажир и гражданин, а также участник самой футуристичной программы самого футуристичного рода войск имеет право на ознакомление с перспективами полета. Захария даже ногами потопал. Дверь и открылась. Захария вошел, с одобрением оглядел мостик, поцокал и сказал:

– Просто удивительно осознавать, что на крейсере с такими просторными помещениями пассажиру каюты бизнес-класса приходится довольствоваться жалкими пятьюдесятью кубическими метрами.

Капитан сжал челюсти.

А слева донеслось:

– Господин Смолянин путает круизный лайнер и военный крейсер. Для человека из семьи потомственных космоофицеров это нелепое легкомыслие.

Захария развел руками. Подумал было всплеснуть ими и даже поцокать языком и неодобрительно покачать головой, но решил, что это будет слишком отважно с его стороны.

– Я был уверен, что коль скоро наше общество твердо намерено максимально эффективно освоить все мало-мальски годные для обитания тела в нашей солнечной системе, то и условия для перемещения внутри оной должны быть созданы соответствующие. И для гражданских лиц тоже.

Капитан Эпиньи-Дюрсак вежливо улыбнулся. Помолчав немного, он сказал:

– В самом вашем замечании, господин Смолянин, содержится логическое несоответствие. Вы признаете, что наше общество только намеревается осваивать галактику, но средства для перевозки пассажиров уже должны быть комфортными. Думать о комфорте пассажиров, путешествующих к далеким целям, следует тогда, когда эти цели достижимы не только в теории, но и на практике, а путешествия уже стали максимально безопасными. Пока еще мы не до конца прошли этот путь.

Захария Смолянин повздыхал о своей тяжелой доле, о том, что у него с такими путешествиями клаустрофобия разовьется, но решил, что воспитательный процесс можно закончить, а знакомство если не с капитаном, то с голосом слева – продолжить. Тем более голос слева исходил из очень симпатичного тела, упакованного все в ту же форму блеклого синого цвета. Судя по нашивкам, какой-то из младших офицеров. Судя по фигуре, человек мог сначала отпахать пару контрактов простым пехотинцем, чтобы зашибить денежек на офицерскую школу. Судя по лицу, он очень успешно скрывает очень неплохой интеллект. Судя по тому, как он не спешил делать кофе Захарии Смолянину, человек знает себе цену. И судя по едва заметной ухмылке, – и тут Захария пребывал в раздумьях: находит забавными его маневры, находит Захарию достаточно привлекательным, чтобы скрасить свои свободные часы, просто находит эту ситуацию любопытной?

Впрочем, фигня эти лейтенанты. Капитан Эпиньи-Дюрсак терпеливо знакомил Захарию с оснащением, рассказывал о корабле (и Захария даже позволил себе самую малость развлечься: наверное, о своей семье этот тип не будет рассказывать с таким восхищением, которое легко угадывалось за общей сдержанностью его поведения), сделал несколько замечаний о команде. О пассажирах также. Все простые, с точки зрения адмиральского внучка, люди. Все направлялись на Марс, чтобы так или иначе оказываться вовлеченными в сооружение Марс-сити. Часть из них была специалистами, часть – техниками,еще несколько человек – вроде как и члены семей, которые не имели определенных функций в том поселке, а просто занимали место. И естественно, всякое необходимое на Марсе добро, которым было битком набито брюхо этой каравеллы. Часть из этого добра должна была попасть в цепкие лапки Захарии Смолянина. Вот пройдут запланированные три недели, пройдет еще неделя разгрузки и приемки, Захария пройдет необходимые карантин и акклиматизацию, приступит к своим обязанностям и наконец-то примется всерьез за сооружение самого прогрессивного искина в этой части Солнечной системы.

Рекреационные зоны на крейсере были. Захария Смолянин, ознакомившись с ними, решил ограничиться простой констатацией факта. Потому что восторги по поводу их наличия такому искушенному человеку просто не пристали, а сокрушаться от их убогости было бы несколько неверно – не соответствовало истине. Они были добротно сделанными, хорошо оснащенными, невыразительными, надежными, как чугунная крышка на канализационном люке, и такими же харизматичными. После первого раунда знакомств с ними Захария решил остановиться на центральной, названной «Оранжереей». Человек, предложивший это название, а тем более тот, кто его утвердил, обладал забавным чувством юмора: размерами это помещение было с небольшой фитнес-зал, а из растений в нем – жалкие пять пальм и еще несколько не очень бодрых цветов. Захария покружился по залу, ознакомился к какой-то фигней о нем – объем, площадь, гравитация – около семидесяти процентов земной, освещение – примерно соответствует спектру на земле, состав атмосферы – тоже ничего особенного, оснащение – ему он посвятил куда больше времени. Затем устроился поудобней у одного из медиаюнитов, чтобы продолжить чтение на нем. То же самое можно было сделать и у себя в каюте, но там до потолка можно дотянуться, если подняться на цыпочках. А тут всяко три этажа вверх, и беспроблемно можно было бы разместить штук шесть теннисных кортов, да еще и на зрительские трибуны хватило бы. В общем, почти удовлетворительно.

Кажется, «Оранжерею» привлекательной нашел не только Захария Смолянин. Многие, многие другие постепенно подтягивались сюда. За два часа Захария поглотил жалкие четыре статеечки из энциклопедии крейсера, но зато познакомился с двумя совершенно незнакомыми ему людьми, которые должны были, как и он, участвовать в конструкции искина города, освежил знакомство с пятью и презрительно фыркнул вслед еще трем, с которыми отказывался приятельствовать на Земле и намеревался продолжить эту традицию на Марсе. Помимо этого, он познакомился с: медиками, инженерами, учителями, просто женой и просто мужем, офицерами, которые находились в увольнении и намеревались служить где-то там, но не в городе, сотрудниками службы безопасности и лицами неопределяемых с первого взгляда занятий, которых побаивались сотрудники службы безопасности. Были и совершенно уникальные типы: ксеномикробиологи. Ксенопротеологи. Ксеногеологи. Избранные, короче. Которых до сих пор можно было по пальцам перечесть. Захария Смолянин не совсем понимал одержимости этих типов инопланетными формами жизни и ландшафтами – все равно прямой контакт с ними исключен, а исследования по умолчанию проводились или с огромного расстояния или через толстый слой плексигласа, либо непроницаемую мембрану, либо еще какую перегородку – и никогда напрямую, – но по крайней мере с ними не было скучно. Они сами казались Захарии ксеносуществами – с альтернативными увлечениями и логикой; с другой стороны, кое-что, почерпнутое в разговоре с этими чудаками, можно было бы применить и в своих наработках. И сама мысль об этом вызывала у Захарии Смолянина очередной приступ самовосхвалений и самолюбований: какой он все-таки умный, ловкий и находчивый.