Стой за моим плечом (СИ)

========== Глава 5 ==========

- Азиз, ты же знаешь, что мои драгоценные кадын прибудут завтра?

Конечно, он знает! А как же иначе? Дворец трясет как в лихорадке уже несколько недель – все готовятся. Сирхан с пристрастием проверяет посты и инструктирует новобранцев. Последние евнухи со стонами и причитаниями покидают ставшие им домом стены – к приезду шехзаде во дворце не должно быть этих подозрительных недомужчин.

Хануф гоняет своих подопечных, как ага янычар – наложницы должны быть готовы к прибытию важных персон. Они разучивают музыкальные композиции, чтобы кадын не скучали вечерами, уста убирают покои и закупают любимые яства, Хануф уже трижды проинструктировала поваров насчет блюд, которые надлежит подавать кадын, и лично перепробовала десятки вариантов щербетов, выбирая самые удачные.

Среди уста тоже переполох – кадын как правило обладают большой властью в гареме и каждая молоденькая джарийе втайне мечтает попасть в штат к одной из них, быть замеченной, стать доверенной уста и таким образом устроиться у вершины, где есть все – и уважение остальных уста, и пристойное жалование, и удобные комнаты. Кадын не было слишком долго, а я знатно перетряс сераль, потому женщинам придется выбирать себе новых служанок, ведь тех, что они возили в загородный дворец слишком мало для роскошной столичной жизни.

Все суетятся и сбиваются с ног, я наблюдаю за этим со стороны, не вмешиваясь. Безумие обходит лишь мужской сераль, так как их это все весьма мало касается; там правят Фарук и Азиз.

Меня беспокоит реакция фаворита – воин словно не замечает приготовлений, но стал сосредоточен и молчалив. Даже, кажется, немного холоден. Или это мне чудится? Я все ожидал от него вопроса. Или, может, претензии. Но так и не дождался, потому решил заговорить на эту тему сам. В ответ на мою реплику Азиз бросает на меня задумчивый взгляд и отрешенно кивает.

- Я соскучился по сыновьям, - сам не знаю почему, меня тянет оправдаться, будто я в чем-то виновен, - не по этим женщинам. Не стану их посещать ночами… просто дети так быстро растут…

- Сулейман, ты их совсем не любил? – внезапно спрашивает Азиз, его взгляд по-прежнему отрешенно-задумчив.

- Кадын?

- Да. Даже по имени никогда не назовешь. Не понимаю.

- Чего ты не понимаешь? Просто выбрал поумнее, да посмазливей. Повезло – сыновей обе принесли. А любить… нет. Как-то вообще не до того было. Сначала чуть братец не придушил по доброте душевной, потом была Золотая клетка – я в этих клятых покоях почти год просидел. Знаешь, что это?

- Только слухи. Расскажи! – Азиз заинтересованно подается вперед и я, после небольшой заминки, начинаю рассказывать, все больше погружаясь в воспоминания.

- Моя мать была красива. Даже в своем возрасте. А брат – сын отца, но не моей матери, конечно же, охоч до зрелых, опытных женщин. После смерти султана мне и братьям была уготована быстрая смерть от удушения, но мама была хитра, решительна и очень любила меня. Ей удалось уговорить брата сохранить жизнь ее единственному чаду. Однако, оставить меня на свободе было бы безумием, и тогда мой братец решил заточить меня в покоях. Да так, чтобы я, не имея и малейшей связи с внешнем миром, не смог возглавить мятеж. Днем и ночью меня сторожили глухие и немые стражи. Им прокололи что-то внутри ушей – они потеряли способность слышать, и разрезали язык – бедняги могли только хрипеть. Обслуживали меня многочисленные, но такие же увечные уста. Знаешь, я даже начал разговаривать сам с собой, просто потому, что желал слышать человеческий голос. Раз в семь дней ко мне приводили наложниц.

Я был заключен в своих покоях, как в темнице – даже прогулки по саду запрещались, никто не разговаривал со мной, а наложницы были настолько глупы, что не могли поведать ничего толкового. Если честно, то дни мои были окрашены постоянным страхом за собственную жизнь, ибо я не ведал о том, что творится за стенами моих роскошных покоев, не мог даже перемолвиться словом с матерью и все время ожидал, что молчаливые стражи, получив какой-то одним им понятный знак извне, превратятся в моих убийц. Пожалуй, эти переживания изменили меня. Мой брат, как ты знаешь, погиб от лютой болезни. Она же поразила многих жен и не пощадила даже младенцев. Я остался единственным наследником. И я не хочу для своих сыновей того же, что пришлось пережить мне. Именно поэтому у меня всего двое сыновей. Один взойдет на трон, а второй будет править в отдаленной провинции. И никаких больше Золотых клеток. А кадын… Просто так было нужно, чтобы не прервался род. Я постарался брать на ложе женщин с широкими бедрами и крепкими телами, таких, которые легко выносят и родят. Но сердце мое в их присутствии не пело.

Азиз кивнул. Мы помолчали. Я размышлял – действительно, отчего самые прекрасные девы нашей страны оставили меня равнодушным? Почему сердце не трепетало и не трепещет сейчас при взгляде на их белые, гладкие тела? Отчего не волнуют меня ни гиацинтоподобные волосы, ни большие влажные глаза? Почему мягкие движения и жаждущие взгляды вызывают лишь мимолетное раздражение, не больше? Кто знает… я во всяком случае не ведал тайн собственного сердца.

- Знаешь, Азиз, - продолжил я прерванный разговор, - дети довольно милые. Ты когда-нибудь держал в руках младенца?

- Нет, - Азиз качает головой, его глаза внимательно меня изучают, словно пытаются прозреть сквозь кожу и плоть, постичь саму суть, составляющую мое существо.

- Незабываемое чувство, когда маленькое существо сопит на твоих руках, кряхтит, сжимает кулачки, и ты понимаешь, что в этом создании – часть тебя. Я с нетерпением ждал, когда сыновья хоть немного подрастут, думаю, что сейчас самое время отлучить их от матерей.

- Но ни одному из них нет семи! – удивляется Азиз, его глаза тревожно блестят.

- Знаю. Соображения таковы: наши отношения с кадын… не особенно теплы. Разгневанные пренебрежением и ссылкой, обе наверняка попытаются настроить мальчиков против жестокого отца. Дети же так доверчивы.

- И кого же султан выбрал в наставники для своих сыновей?

- Увидишь.

В покои обеих кадын, Сирхан позаботился о том, чтобы это произошло одновременно, зашел десяток янычар. Оторопевших уста и побелевших кадын быстро оттеснили к стене. Расторопные слуги, пришедшие с янычарами, стремительно подхватили на руки шехзаде и вынесли их из комнат.

Когда растерянные кадын отошли от потрясения и поняли, что их львят отняли, то обе были в ярости. Каждая по-своему. Однако действовали женщины на удивление похоже. Обе попытались сначала просто отговорить меня, обволакивая сладкими речами, но на меня их слова не имели воздействия, тогда кадын надели прекраснейшие, самые дорогие одежды, украсились каменьями и попробовали заманить меня на ложе, но вновь потерпели неудачу. Их горькие слезы также не изменили моего решения. Мне было жаль их, это правда. Но себя я жалею больше. Как ни крути - у этих дам еще вполне могут появиться дети, о чем в скорейшем времени я намереваюсь позаботиться, а я, скорее всего, не решусь огорчить Азиза. Да и погибать от руки собственного сына, по-моему, весьма обидно, и я не собираюсь это допустить.

Обиженных мной женщин я привычно поручил Ияду. Янычар выполнил свое обещание, вернув мне сыновей в целости и сохранности и, чтобы все и далее шло гладко, я решил вывести женщин из состава гарема и выдать их за кого-нибудь из вельмож. Кого-нибудь помоложе, чтобы новые дети не заставили себя ждать, а там глядишь – и успокоятся. Надеюсь.