Просто ещё одна история (СИ)

- А ты с ним не согласен? - щурится отец.

- Да, не согласен, - Макс говорит очень ровно, без лишних эмоций, и от этого его слова как будто приобретают больший вес. - И это принципиально. Как и то, что каждый человек имеет право проживать свою жизнь так, как сам считает нужным, а не позволять жить за себя кому-то другому, пусть даже и отцу.

Мы с матерью, как невольные свидетели этой странной беседы, синхронно смотрим на батю, ожидая его реакции. Он молчит, осмысливая сказанное моим слегка захмелевшим другом, взвешивая и сопоставляя привычные ценности с чем-то более значимым, важным. Тишина начинает угнетать, я откашливаюсь, чтобы как-то заполнить звуковую пустоту. Макс берёт со стола стакан с квасом и делает несколько глотков. Его пальцы заметно дрожат. Отец снова смотрит на Макса. Взгляд его всё так же суров, но что-то в нём неуловимо меняется.

- Ты, мать, вместе им постели. На диване, в большой комнате. Пусть там спят.

У меня реально отвисает челюсть, у Макса из рук чуть не выпадает стакан.

- Как это - вместе? - удивляется мама и переводит озадаченный взгляд с меня на Максима.

- А что такого? - объясняет свою мысль отец. - Парень после больницы, ему уход нужен, внимание. Да ещё и я, дурак старый, со своей водкой. Вдруг, ночью чего понадобится, плохо станет? А диван большой, мягкий, я его перетянул недавно, подремонтировал - даже не скрипит. Там места хватит, авось не затолкаются. И от нашей спальни подальше, храпа моего слышать не будут. Я правильно говорю, ребятки?

Мама уходит готовить постель, всё ещё пребывая в некотором изумлении и сомнении. Я смотрю на отца, будто вижу впервые.

- Ну ты, батя, даёшь! - не могу подобрать слов. А он, оказывается, может:

- Да что я - не понимаю? Дело-то молодое! Вот помню, когда мы с мамкой твоей расписались, а общежитие семейное нам сразу не дали. И жили мы у тёщи, бабки твоей, в её домишке. Спали за занавеской, а кровать, зараза, такая скрипучая была…

Макс краснеет до слёз, у меня пересыхает во рту.

- Ладно, бать, хватит! Ты меня до инфаркта доведёшь своей толерантностью.

- Чем? - переспрашивает отец. - Не, рано тебе ещё инфаркт! Нас, Кузнецовых, инфарктами всякими не свалишь.

Он покряхтывает, вылезая из-за стола.

- Пойду я, коров из стада встретить надо. А вы того - отдыхайте. И Матвей! С матерью я сам поговорю. Во избежание лишних слёз и соплей. Завтра мы с ней в райцентр съездим, купим там, что нужно, а послезавтра отвезу вас на заимку.

Он подходит к Максу:

- Ты как вообще? Не мутит после водки-то? Ты бы это, закусил, что ли…

И уже у дверей ещё раз оборачивается:

- А так-то ты, Максим, ничего - нормальный вроде парень. А жизнь - она такая, с сюрпризами…

Как только отец выходит, Макс тут же кладёт сложенные руки на стол и тяжело роняет на них голову. Я пугаюсь, подскакиваю:

- Ты что?

- Плохо. Кружится всё, - страдальчески мычит Макс, часто и тяжело дыша. - Организм не справляется. Интоксикация.

На кухню возвращается мать. Увидев, в каком Максим состоянии, привычно всплёскивает руками, сердито проходится в адрес отсутствующего отца, а потом приступает к реабилитационным мероприятиям.

Промыв моему горе-пьянице желудок содовым раствором и заставив его проглотить горсть активированного угля, она отправляет нас в отведённую нам комнату, а сама остаётся заваривать травяной чай с мёдом.

Осторожно укладываю Макса на застеленный свежим бельём диван, раздеваю. Он пытается сопротивляться, я возмущаюсь:

- Макс, я же пообещал, что не буду тебя трогать. Да ещё в таком состоянии. Ты за кого меня вообще принимаешь?

Но у него, оказывается, совсем иные причины:

- Я выгляжу отвратительно, - поясняет, с трудом ворочая языком, - Тебе должно быть противно…

- Господи, Макс, ты серьёзно? Ведь умный же парень, вон какие толковые речи произносишь, а иногда как сморозишь чего-нибудь!..

- Значит, мы друг друга стоим, - он мученически улыбается, потом просит, - Если тебе действительно не противно - обними меня…

Я ложусь рядом, Макс прижимается ко мне так доверчиво, что у меня начинает щипать в носу. Да что же я таким сентиментальным-то стал? Тоже, наверное, нервы. Обнимаю его покрепче, касаюсь щекой стриженной макушки, закрываю глаза. Только сейчас понимаю, что не спал уже около двух суток. Мысли начинают путаться, ровное дыхание Макса убаюкивает своим спокойным ритмом.

Когда через полчаса мама приносит большую кружку тёплого целебного отвара, наша довольно однозначная поза приводит её в полный шок. Постояв несколько минут у постели и так и не найдя никакого более-менее правдоподобного объяснения нашим далеко не дружеским объятиям, она ставит чай на столик у дивана и выходит из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

========== Глава 20. ==========

Меня будит сверчок.

Его стрекотание вливается в приоткрытое окно вместе с сумерками и запахом маттиолы. Какое-то время лежу, наслаждаясь ароматом, покоем и приступом ностальгии. Макс тихонько посапывает мне в шею. Щекотно. Почти минуту я полностью счастлив.

А потом вспоминаю. Волохов, “Верный путь”, санитар Егор… Виктор Лесовой… Отец… Сколько же я спал, интересно? Мама должна была чай принести… Чёрт!

В полумраке различаю на столе чашку с питьём. Похоже, сообщить о нас с Максом кому-то из родителей лично мне просто не суждено. Надо бы всё-таки пойти к ним, поговорить. Объяснить. Мама скандал не устроила, да и отец с позором из дома не выгнал, но не хочется, чтобы они думали, что нас с Максом связывает только отклонение от общепринятой нормы.

Осторожно высвобождаю руку. Он что-то бормочет, подсовывая под щеку ладонь. Не могу удержаться - приседаю у края дивана, смотрю на него. И ведь вроде всё как у всех: лоб, нос, глаза, губы. Ну, симпатичный. Мало ли их - симпатичных? И девок, и парней. Так по какому же закону природы нас притягивает, привязывает к кому-то одному, вдруг особенному? Инстинкт размножения? Да какой там нахрен инстинкт? Хотел бы размножаться - трахал бы Маринку. Или Женю. Лучше - обеих. Чтобы уж наверняка генами своими в будущее продолжиться.

Честно говоря, не могу сказать, что мои сексуальные пристрастия как-то сильно изменились. Мужики - кроме Макса - меня как не интересовали, так и не интересуют. Правда, и дамские бюсты уже не вызывают такого бурного любопытства, но если бы я в девушку влюбился - разве остальные представительницы слабого пола не должны бы были перестать для меня существовать? Вот интересно, кого можно считать более безнравственным: моногамного гея или гетеросексуального кобеля? Да и Содом, насколько я помню, был не столько из-за мужеложства разрушен, сколько по причине ненасытных сексуальных аппетитов местных жителей. Трахались бы потихонечку у себя дома - никто бы и внимания не обратил. Так нет - им понадобилось каждого входящего в город путника “опускать”. Прямо, идейные собратья доктора Волохова!

Мысль о докторе напоминает, что нужно бы объяснится с родителями, пока ещё время есть. Я реалист, и в обязательный хэппи-энд особенно не верю. Когда дёргаешь тигра за усы, будь готов расстаться с рукой. А может, и с головой. Не хотелось бы, чтобы родители до конца своих дней мучились вопросом - как же это они воспитали морального урода?

Так и не решившись коснуться губами максового виска, я выхожу из комнаты. В доме тихо. Только из кухни пробивается полоска света и доносятся приглушённые голоса. Иду туда, останавливаюсь у прикрытой двери. Подслушивать нехорошо, но сейчас мне очень нужно знать, что мать с отцом чувствуют на самом деле. Прислушиваюсь.

- Ну как так, Серёж? Ну как так? - причитает мама. - Я ведь так хотела, так мечтала, что он себе хорошую девочку найдёт. Скромную, добрую. Чтобы любила его. Заботилась. Внуков нам нарожала.

- Да ладно, мать! Душу не трави. Что воспитали, то и имеем.

- Хочешь сказать, что мы виноваты? - всхлипывает.

- Никто не виноват! Так судьба распорядилась. Ты же сама вон сколько ток-шоу всяких по этому поводу пересмотрела. Про то, какие у этих ребят отношения сложные с родителями. Рыдала же, говорила, что ни за что бы от своего ребёнка не отказалась. А теперь что?