Просто ещё одна история (СИ)

- Уверен! - да ни в чём я не уверен. Но отступать поздно. Артур подаёт мне сумку с вещами. Мы обнимаемся. Он пожимает Максу руку, стараясь не смотреть на неприкрытые короткими рукавами больничной пижамы следы волоховского “лечения”.

- Спасибо! - Макс чуть задерживает руку Артура в своей, - Большое.

- Давай, очухивайся! - снова смущается Беляш. - Ладно, парни! Увидимся ещё.

Из калитки выбегает мама с банкой молока и огромным пакетом.

- Артурчик! Тут вот яйца и творог, и курочка свежая - как чувствовала, заставила Серёжу вечером зарубить… Ой, здравствуйте! - замечает она Макса, и первое любопытство в её глазах быстро сменяется ужасом и жалостью. Мать наскоро тыкает гостинцы Артуру в руки и тут же нападает на меня, - Ты что же человека у ворот держишь, Матвей? Это же откуда ты такой, бедняжечка? Это знакомый твой, сынок? Давайте, заходите скорее, в дом, в дом!.. - она машет Беляшу, прощаясь, и ведёт нас к калитке, охая и поминутно всплёскивая руками.

Отец встречает нас настороженно-оценивающим взглядом. Вид Макса и его приводит в неприятное изумление, он даже крякает и кашляет, словно поперхнувшись.

- Вот, бать! Это Максим, мой друг. А это - отец мой, Сергей Васильевич, - приличия соблюдены, и двое самых дорогих мне мужчин неловко жмут друг другу руки, не находя, что сказать.

- Да какой там Васильевич? - приходит на выручку мать. - Дядя Серёжа он. А я - тётя Таня! Вот и познакомились. А теперь - в дом! - повторяет она настойчиво и берёт Макса под руку, заводя на крыльцо. Мы с отцом послушно топаем следом.

========== Глава 17. ==========

Естественно, первым делом мать пытается нас накормить - а как иначе?

- Матвеюшка, картошечки пожарить? Вы же голодные небось? С яишенкой?

- Мам, чуть позже, хорошо? Дай оглядеться.

- Хоть молочка?.. - предлагает она почти жалобно.

- Хорошо, молочка можно, - всё равно не отстанет.

Отец стоит, прислонясь спиной к дверному косяку, разглядывает Макса с тревожным любопытством. Макс ёжится под этим настороженным взглядом, и я спешу ему помочь:

- Только Максима вот устрою. В комнате своей старой, хорошо? Ему отдых и покой нужен.

- Как скажешь, сыночек, - кивает мать и, заметив настырный отцовский интерес, посылает ему сердитые знаки не глазеть. Отец недовольно хмурится, но перестаёт сверлить Макса взглядом. Я подхватываю сумку и веду своего друга в одну из многочисленных комнат. Когда-то отец с покойным дедом строили этот дом в расчёте на большое семейство. Но судьба послала родителям только меня и сестру Наталью.

Моя комната мало изменилась со времён босоногого детства. Полки с книгами, старыми тетрадями и множеством моделей самолётов и кораблей, стол, шкаф с большим зеркалом, кровать, которую отец сам сделал, не найдя в районных магазинах ничего, соответствующего моим размерам. На стене две фотографии: я - конопатый мальчишка-первоклассник с букетом гладиолусов и я - но уже выпускник, в новом, сшитом на заказ костюме, и с голубой лентой через плечо.

Макс облегчённо вздыхает, потом хмурится:

- У тебя хорошие родители. И они меня возненавидят.

- Перестань. Они априори не способны кого-то ненавидеть.

- Значит, я буду первым.

Он осматривается, предсказуемо подходит к стене с моими портретами, слабая улыбка на мгновение трогает его губы:

- Ты смешной был… - в следующий момент он замечает своё отражение в зеркале и вздрагивает. Забирает из моих рук сумку, роется в ней, отыскивая свою одежду.

- Отвернись, пожалуйста.

Я открываю рот, чтобы что-то возразить, но он настойчиво повторяет:

- Пожалуйста!

Послушно отворачиваюсь, с беспокойством прислушиваясь к возне за спиной и размышляя о том, насколько серьёзно могла пострадать психика моего друга после волоховских экспериментов.

- Чёрт… - раздаётся недовольный шёпот, и я машинально оборачиваюсь. Макс оглядывает своё отражение и снова направляется к сумке, стягивая на ходу футболку. Бросает её, вытаскивает из вороха одежды серую водолазку.

- Не смотри! - снова мне, раздражённо.

- Макс, ну ты что? - делаю несколько шагов, пытаюсь обнять за плечи, но он смотрит на меня так, что я отдёргиваю руки.

Надевает водолазку, скрывая под тонкой тканью следы “лечения”. Натягивает ворот повыше, пряча отпечаток волоховских зубов. Чёрт! Даже не представляю, что подумали родители? Может, не заметили? Сейчас меня, честно говоря, другое больше волнует.

- Макс, может объяснишь, что произошло? Нет, ты не подумай, я понимаю, что тебе крепко досталось, но ведь всё закончилось? Там ты был не против, чтобы я до тебя дотрагивался или смотрел, а тут что? Что изменилось?

- Там не было зеркал, - отвечает он, пряча глаза. - Я не видел, что со мной… случилось.

- А что случилось? Нет, я знаю что, и что это был настоящий кошмар, но ведь мы выбрались. И кому-кому, а тебе за произошедшее стыдиться нечего.

- Ты уверен? - почему-то краснеет он, и я просто не понимаю, что можно ответить на подобную глупость. Наверное, это шок. Какой-нибудь постстрессовый синдром.

В комнату пробивается запах жареной картошки. Не удержалась всё-таки мать! Чувствую, что действительно зверски голоден.

- Пойдём завтракать, - к этому странному разговору мы ещё вернёмся. Обязательно. Пусть только немного в себя придёт.

На кухне стол уже заставлен разной снедью. Кроме обещанного молока и нагло пиарящейся сногсшибательным ароматом картошки на цветастой скатерти ютятся многочисленные тарелки с домашней колбасой, огурцами, помидорами, салом и пирогами в ассортименте.

- Мам, ну что ты прямо столько? Максу вон всего этого после больницы и нежелательно.

- Ой, а ведь действительно! - расстраивается мама своей несообразительности. - А я сейчас творожка ему сделаю. С мёдом и фруктами. Ты творог кушаешь? - оборачивается она к Максу, которого я усаживаю за стол, сам пристраиваясь между ним и отцом.

- Да, но вы не беспокойтесь… - начинает было Макс, но мама только руками машет - да какое беспокойство! - и спешит к холодильнику.

- Я внучатам всегда это готовлю, они очень любят, мне вон дед и блендер для этого в райцентре купил, - она привычно хлопочет и через несколько минут ставит перед Максом глубокую тарелку со взбитой воздушной массой.

- А что, пища как раз после больницы годящаяся, - комментирует отец, поглядывая на Макса вполне доброжелательно, - а когда оклемаешься, мы шашлычков нажарим. Или ухи сварим. Ты как - рыбалку любишь?

От такого напора заботы и внимания Макса просто клинит. Он смущается, краснеет, кусает губы. Я пытаюсь умерить родительский пыл:

- Дайте ему немного раззнакомиться. И поесть спокойно.

- Да, отец! - поддерживает мама, словно к ней это и не относится. - Матвей же сказал, что молодому человеку покой нужен, а ты с рыбалкой своей!.. Ты кушай, Максим, кушай! - она ставит перед ним большую кружку с молоком, придвигает мёд. - А на обед я супчик куриный сварю. Ты у нас тут быстро на ноги встанешь! Вы ведь правда подольше погостите? - обращается мать ко мне с осторожной надеждой в голосе.

- Хотелось бы, - улыбаюсь я.

Дальше завтрак проходит под аккомпанемент расспросов о моих делах и жизни вообще, избавленный от излишнего внимания Макс вполне благополучно справляется и с творогом, и с молоком, даже решается на комплимент маминым кулинарным талантам, после чего нас благополучно отпускают отдохнуть.

Даже незначительное напряжение всё ещё способно лишить Макса сил. Я убеждаю его прилечь, устраиваю поудобней, а сам возвращаюсь на кухню.

Отец уже отправился хлопотать по своему немалому хозяйству - после массовых сокращений он так и не стал искать работу, предпочтя устроить источник дохода прямо на приусадебном участке. Мать убирает посуду, задумчиво хмурясь и вздыхая.

- Мам, что? - беру полотенце, начинаю перетирать мокрые тарелки. Так заведено с детства - во время неторопливого совместного мытья посуды мы с мамой всегда обсуждаем самые разные вопросы.