Tough Cookie (СИ)

От одной этой картины у Чихо мутнеет рассудок. Член уже болезненно стоит, хочется плюнуть на все эти извращенные прелюдии и засадить в этого блядского мальчишку по самое основание. Ладони зудят от желания прикоснуться, а за грудиной все чешется в попытках дотянуться невидимыми руками до горячего тела Чонгука. Но игра есть игра, и У решает еще немного помучить себя. Когда первый палец проскальзывает внутрь, Чон прикрывает глаза и сразу слышит недовольный рык рядом. Чонгук просовывает в себя еще два пальца, но подавить подступающий стон удается только до судорожного непонятного оттенка всхлипа, стоит поймать переполненные первобытным и таким жадным до удовольствия вожделением глаза У напротив. Чихо смотрит так, как будто способен съесть его живьем. Чонгук никогда не видел настолько сильного, безумного и бездонного желания ни в чьих глазах. Чихо тянется к резинке боксеров, оттягивает их и, освободив член от неприятного давления ткани, водит по нему несколько раз рукой.

Чонгук давится потяжелевшим воздухом, пойманный в капкан собственным пониманием: уже наплевать на все причины, почему и для чего он здесь, в этой постели, хочется ощутить этот член внутри, хочется лечь под Чихо, позволить придавить себя своим весом, хочется, чтобы он кусал, раздирал кожу и трахал. Трахал долго, глубоко, чтобы заставил умолять и умирать. Чихо не понимает, почему он чувствует Чонгука даже лучше, чем себя самого, чувствует все, что тот хочет, и боится себе признаться, что способен кончить от одного вида трахающего себя пальцами мальчишки. Чихо подползает к Чонгуку, прислоняется к изголовью кровати и хрипло произносит только «иди ко мне». Потому что свое собственное сумасшедшее отражение в глазах брата перекрывает доступ к кислороду и к разумным мыслям, кажется, тоже.

Чонгук перебрасывает ногу через бедро Чихо, забирается сверху, вцепляясь вспотевшей ладонью в его предплечье, и, направляя член У в себя, медленно насаживается, и когда тот уже полностью в нем, замирает, прикрывая глаза. В руках у Чихо кожаный черный ремень, Чон удивленно смотрит на него несколько секунд, но потом все понимает, когда Чихо перевязывает его руки позади. У одной рукой крепко перехватывает Чонгука за поясницу, второй тянет ремень вниз и, заставляя Чона максимально выгибаться, начинает двигаться. Он трахает глубоко, размашисто и резко. У управляет Чонгуком, как марионеткой, перехватывает ремень между стянутых запястий, дергает вниз и насаживает максимально глубоко, оттягивает его назад, чуть ли не до хруста выворачивая Чону плечи, когда свободная рука основательно давит на позвонки, чтобы максимально близко прижать к себе и заставить приподняться.

У Чонгука перед глазами все сливается в одно. Это отбрасывает в прошлое, к тому унизительному положению, когда тот чертов садист обездвижил его руки почти точно также. Только теперь эта боль граничит с запретным неправильным наслаждением, стоит ощутить влажное обжигающее дыхание Чихо на шее. Чонгук не может удержать лопающиеся струны тех жалких остатков собственного самоконтроля, что он еще пытался сохранить. Он сам насаживается, не обращая внимания на болезненно натирающий запястья ремень, и еле сдерживает стоны, чем снова злит Чихо.

— Я хочу тебя слышать, — У отталкивается от спинки кровати и больно целует. Оттягивает зубами губы Чонгука, ловит его язык и легонько кусает. — Кричи или я тебя заставлю.

Чон понимает, что это не просьба и уж точно не просто угроза. Но для Чонгука — это последний рубеж. Не хочется сдавать и его. От Чихо внутри невыносимо хорошо, настолько, что Чону кажется, что он теряет рассудок. Завязанные за спиной руки, только усугубляют и так незавидное положение. Хочется освободить руки, обхватить свой член и довести себя до пика. Но У не позволяет, сильнее натягивает ремень, и сам не прикасается к изнывающему и истекающему смазкой члену Чонгука. Чихо резко останавливается, снимает с себя мальчишку и перекладывает того животом на постель. Чонгук трется о простыни, сбивая их комками под собой, хнычет и просит развязать его руки. Но У только ухмыляется в ответ и, приподняв Чонгука за бедра, подтягивает их выше, заставляя его уткнуться лицом в подушку. Чихо приставляет головку ко входу и одним резким движением входит на всю длину. Чонгук не может подавить вырвавшийся стон, чем вызывает довольный полурык Чихо. У не выпускает плотную кожу ремня из рук и с силой натягивает Чонгука на себя.

— Я сказал, что хочу слышать тебя! — Чихо полностью выходит из него и сразу до основания загоняет член обратно. Чонгук дышит тяжело, зарывается лицом в подушку еще сильнее и поскуливает. Колени разъезжаются, он подрагивает под У, невыносимо хочется коснуться своего члена, но Чихо неумолим. Он остервенело трахает Чонгука и все сильнее тянет ремень на себя.

— Пожалуйста, — хрипит Чон в подушку. — Умоляю тебя…

Чонгук понимает, что терпеть больше нет сил и кричит. По комнате эхом разносятся громкие стоны и пошлые шлепки голых тел друг о друга. Насладившись звуками такого сладкого для слуха голоса, У переворачивает Чонгука лицом к себе и обхватывает ладонью его напряженный член. Лежать на спине больно, кости в руках ноют, а плеч Чонгук почти не чувствует, но он кончает сразу, стоит У два раза провести по его члену рукой. Чихо довольно ухмыляется и, сделав еще пару толчков, изливается в него. У выходит из Чона и валится рядом, наблюдая, как вздымается блестящая от пота грудь рядом.

— Развяжи меня, — отдышавшись, просит Чонгук, пытаясь перевалиться на бок.

— Нет, малыш, еще рано, — протяжно говорит У и снова нависает над парнем. Нагибается к лицу, целует скулы, отодвигается, наблюдая, как Чонгук проводит языком по губам, прикрывает глаза, передергивая затекшими плечами, но все равно легко выдыхает, стоит невесомо погладить чувствительную кожу под пупком. И в сотый раз Чихо не может объяснить себе, почему на него так действует этот мальчуган. Чонгука хочется запереть в этой спальне и никогда не выпускать. И к нему никого не впускать — тоже. Хочется, чтобы он полностью принадлежал только ему. И от мысли, что всю его голову занимает малолетняя проститутка, к тому же его собственный брат, У хочется разбить к херам не только свою голову, но и Чонгука заодно. Потому что он неприкрыто мучает его, а Чон позволяет абсолютно все. И эта вседозволенность сносит крышу на раз-два, заставляя отбросить глупые и никому ненужные самокопания в темный ящик на границе сознания. Подумать обо всем, что там скрыто, можно и потом, если это время вообще когда-нибудь придет. А сейчас хочется впиться зубами в эту кожу, хочется этих дурманящих губ, тесноту и жар этого тела. У снова подтаскивает Чона под себя и широко разводит его ноги.

***

Под утро, уже вползая в ванную, Чонгук чувствует, что ноги его почти не держат. После Чихо долго надо приводить себя в порядок, и не только физически, но и душевно. У словно высасывает из него всю энергию, всю жизнь. Но Чонгук думает, что потом, где-то в темноте своей квартирки, сидя на полу ванной и в десятый раз пытаясь смыть с себя отпечатки своего брата, Чон вдоволь надумается и настрадается. А сейчас все, чего ему хочется — это горячий душ. Когда Чонгук, искупавшись и одевшись, проходит в гостиную, У сидит на диване и говорит с кем-то по телефону. Чон стоит у порога и терпеливо ждет, когда Чихо обратит на него внимание. Через несколько минут он откладывает мобильный и откидывается на спинку дивана.

— Можешь идти, — спокойно говорит Чихо и, встав, идет в душ.

Чонгук натягивает кеды, выходит за дверь и прислоняется к стене, ожидая лифт. В голове без остановки крутится равнодушное «можешь идти». Чон убеждает себя, что это нормально, он ведь ждал этого разрешения всю ночь, и происходящее — не больше, чем очередная приевшаяся работа, но он все равно вздрагивает и не в состоянии удержать искрящуюся ярко-красным мысль, сдавливает содранное о ремень запястье — услышать это оказывается неприятно. Словно бы он мог на что-то рассчитывать.

Дверцы лифта расходятся почти бесшумно. Рассеянный свет тускло падает на площадку, но Чонгук делает шаг, не глядя, привычная давящая боль в груди возвращается снова, и он к этому абсолютно не готов. Перед глазами мигают блестящие мушки, и Чон почти перестает реагировать на окружающее его пространство, потому что внутри тлеет какая-то необъяснимая хуйня, и он вряд ли вообще действительно видит и слышит, что происходит вокруг. Все силы уходят на то, чтобы унять эту тупую боль и не наделать очередную идиотскую порцию глупостей. Поэтому когда Чонгук наталкивается на чью-то неожиданно нарисовавшуюся фигуру, в первые мгновения в нос забивается только приятный терпкий запах чужого парфюма, а потом мир из монохромно-серого взрывается сотней оттенков реальности. Чон поднимает глаза и узнает в нем человека, который был с Чихо в клубе.