Tough Cookie (СИ)

Чонгук шумно сглатывает и отгоняет щиплющие глаза слезы. Чихо отпускает его также быстро, как подхватывает и, бросив на прощание унизительное «до завтра», скрывается за дверью. Он почти срывается обратно, впечатывая ладони в капот машины, потому что на все свои слова и приказы все-таки ждал от Чонгука чего-то большего, любой реакции, хоть что-нибудь, но не просьбы денег и практически безвольного согласия. Чихо всматривался в его лицо даже пристальней, чем сам этого хотел, но не мог увидеть абсолютно ничего. Или не хотел. Потому что ему нравится причинять боль и смотреть, как Чонгук сдается перед ним и самим собой из раза в раз. И ощущение того, что он снова хозяин положения, затирает собой возникшее из неоткуда разочарование, заставляя победно улыбаться, потому что он знает, прекрасно знает, что теперь, сколько бы Чонгук не сопротивлялся, он все равно будет приходить. Каждый раз.

========== 5. ==========

Чихо не обманывает. Утром следующего дня на счет Чонгука в банке поступает обещанная им сумма. Он специально заваливает себя всей этой бумажной волокитой так, чтобы дышать некогда было. Не то, что думать. Хотя знает же — бесполезно. Поэтому он сразу же едет к Кену, без лишних раздумий и споров с самим собой. Чон берет в долг оставшуюся половину денег и только отмахивается, когда Кен хочет что-то сказать. Ему не нужно ни его одобрение, ни все то, что он считает своим долгом сказать. Кён выдыхает как-то обреченно, будто вот именно этого он и боялся, но говорить что-то еще не решается. Взгляд у Чонгука слишком пронзительный, достаточно дающий понять, что он знает, на что идет, и остановить его сейчас не хватит сил ни у кого из них, даже у Чимина, к чьему мнению Чон обычно имел привычку хотя бы прислушиваться. Чонгук и приходит-то к нему только потому, что жизнь матери для него оказывается куда важнее всех своих наставленных барьером принципов, потому что для него даже собственная гордость кажется такой мелочью по сравнению с тем, что у него есть шанс хоть что-то изменить. И неважно, какой ценой.

После Кена, Чон торопится в больницу. Ждать дольше, чем уже есть — не хочется. Тем более отвлечься на самом деле получается. Он оплачивает предстоящую операцию, которую в срочном порядке назначают провести уже через три дня, поэтому весь день Чонгук проводит в больнице рядом с мамой, и если бы ему разрешили, он возможно даже остался бы с ней на ночь. Но часы приема посетителей заканчиваются, и на циферблате мигает уже девять вечера, когда он — вымотанный и замученный непонятной горечью, вместо ожидаемого облегчения — садится в такси и называет адрес своего дома. Чонгук только успевает расплатиться и выйти из машины, как телефон в кармане неприятно вибрирует. Номер оказывается незнакомым. Чон раздумывает прежде, чем понять, кто еще может ему теперь звонить, но все же, постояв несколько минут перед подъездом, он неохотно отвечает на звонок.

— Долго думаешь, — голос на том конце провода Чонгук узнает сразу же, вкрадчивый и приглушенный раздражением, он вызывает в нем моментальное желание удавиться. — Где ты?

Чонгуку хочется сбросить вызов, швырнуть телефон о ближайшую стену и спрятаться в своей квартире. Но от У Чихо не спрячешься. Он прекрасно это знает, но вопреки здравому смыслу продолжает молчать.

— Что за шум? Где ты шляешься? — Чихо злится. Это отчетливо чувствуется по тону голоса.

— Я во дворе, — Чон наконец-то переступает через себя и отвечает, резко дёргает собачку от замка толстовки вверх, прямо под горло, чтобы долбанный по ночному холодный ветер перестал так морозить. Шипит, зацепив кожу под подбородком, но спросить себя все-таки заставляет. — Что ты хочешь?

— Тебя хочу. Через двадцать минут за тобой приедет машина, — Чихо не произносит больше ни слова, раздосадовано хмыкает, что приходится вообще что-либо пояснять и отвечать на глупые совсем вопросы, но не срывается — просто быстро отключается.

Чонгук еще несколько минут стоит, держа уже молчащую трубку у уха. Сбросив оцепенение, он, наконец-то, убирает мобильный в карман и идет к подъезду. Единственное желание сейчас — это завалиться в теплую постель и заснуть. Желательно вечным сном. Но вместо этого, Чон идет в душ, а потом, натянув на себя свежую футболку и джинсы, сидит на кухне в ожидании машины. Долго ждать не приходится. Тишину прорезает громкий звонок, заставляя, тяжело выдохнуть и нервно заерзать на стуле. На дисплее снова высвечиваются незнакомые цифры. Чонгук не знает, что еще ему придется сделать для Чихо, чтобы тот почувствовал себя удовлетворенным, но он прекрасно осознает, что связал себя по рукам и ногам ещё с тех пор, как назвал свое имя, и обрубить этот узел уже невозможно.

Чон морщится, до побелевших костяшек сжимает пальцами края столешницы, и считает до трех прежде, чем ответить на вызов. В этот раз это оказывается всего лишь шофер, который слишком любезно просит его спуститься и добавляет напоследок, что Чихо ждать не любит. Чонгук на это только фыркает неопределенно, накидывает на плечи кофту, поднимает упавшие с тумбы ключи и, проталкивая мобильный в нерастянутый джинсовый карман, нехотя спускается вниз, где его ждет черный BMW. Всю дорогу Чон убеждает себя, что едет к обычному, ничего не значащему клиенту, что заказ оплачен, и он достаточно взрослый мальчик, чтобы с этим справиться. Но мерзкий голос внутри все повторяет и повторяет, отказываясь затыкаться хоть на секунду, что он едет к собственному брату, который вызывает его всего лишь для того, чтобы трахнуть и выкинуть за дверь. Он это понимает с ужасающе кристальной ясностью, но едет все равно. И становится плевать, что У оплатил операцию матери, плевать, что Чонгук проститутка и вроде падать дальше некуда. От мыслей, что он скоро окажется у Чихо и останется с ним один на один — воротит. Но вместе с этим в глубине души Чонгук признается себе поразительно честно, что дело здесь вовсе не в том, что Чихо ему противен, наоборот — эта тяга к У множится и разрастается не на холодной безудержной ненависти, а на желании подобраться ближе, рассмотреть четче, прикоснуться смелее. И Чонгук противен сам себе.

Когда машина тормозит перед многоквартирным элитным зданием в центре города, Чонгук давит все свои мысли глубоко внутри и, бросив водителю короткое тихое «спасибо» выходит из авто. У входа в блок его встречает охранник и провожает до лифта. Охранник сам нажимает кнопку на нужный этаж и, кивнув, уходит быстрее, чем закрываются створки. Пока лифт везет Чонгука наверх, он делает несколько глубоких вдохов и с усилием успокаивает выстукивающее неровный бит сердце. Выйдя из лифта, Чонгук подходит к массивной двери с номером, который назвал охранник, и стучит в нее только после третьей попытки, уговорив себя не послать всю эту хрень к черту. Дверь открывается практически сразу, но Чону кажется, что проходит по меньшей мере целая вечность. А то и две.

Чихо встречает Чонгука с бокалом виски в руке и, кивком головы приказывая пройти внутрь, скрывается в комнате. Потоптавшись пару секунд на пороге, Чон морским узлом стягивает канаты внутри своей головы, запрещая себе сомневаться и думать, перекрывает все возможные пути отхода и слишком осторожно, вымеряя каждый следующий шаг, плетется к первым попавшимся по коридору дверям. В огромной гостиной, отделанной в белых тонах, Чихо не оказывается. Чонгук так и стоит посередине комнаты и осматривается. На большом плазменном экране на стене крутят клип очередной девчачьей группы. На низком журнальном столике, перед огромным кожаным диваном, стоит распечатанная бутылка виски, ведерко со льдом и целая пачка сигарет. Недалеко от них лежит мобильный Чихо. Чон с усилием давит желание приложиться к бутылке, потому что все это достаточно ощутимо напоминает ему об их первой встрече. Кажется, даже песня играет та же самая. Чонгук задерживает дыхание, считает от десяти до нуля, чтобы прийти в норму, и те самые успокоительные, которыми его напичкали тогда в больнице уже не представляются таким уж дерьмом, только чем-то, что способно было бы примерить его с тем ближайшим будущим, которое Чихо охотно готов продемонстрировать. Но ничем спастись нельзя.