Не без греха (СИ)

— Твоя правда, — Юнги поднял бокал. — Выпьем?

— За наше проклятье - быть живыми.

Освободился Юнги поздно. Чуть пошатываясь от лишнего алкоголя, побрёл к лифту. Двери распахнулись. Монохромная драма.

— О, ты же вроде на работе должен быть? Прогуливаешь, значит, — он вошёл внутрь и искоса взглянул на спутника. — Не будешь выходить? Покатаемся? Уи-и~…

Кнопка первого этажа. Двадцать девять пролётов вниз. Чонгук внимательно следил за действиями Юнги, за тем, как он сползал и подтягивался, прилично набравшись. Он магнитил, скрипел на зубах, как песок, выворачивал зигзаги в животе.

Не выдержав, Чонгук подхватил его между тринадцатым и четырнадцатым этажами и подхватил сильнее, чем рассчитывал. Накололся на пузырь прошлого, который волочил с собой. И ненамеренно дерзко вписался в мягкие податливые губы, надорвал плёнку табу, обдав чужое бедро горячей ладонью. Юнги застонал, беспомощно всплеснув руками по груди, наконец прикусил ему язык и оторвался, возбужденно держа на расстоянии.

— Прекращай. Хватит. Ноу-ноу-ноу…

Чонгук такой же дикий, как и тогда. Он цербер. Он хотел служить одному господину и заговорить с ним однажды. Взгляд немого опасен. У Юнги закружилась голова, но добраться он обязан без посторонней помощи.

— Возвращайся туда, куда тебя послали, — Юнги погладил его по голове. — И защищай того, кого вверили.

Чонгук прижался к нему теснее. Вот и первый этаж. Когда нужна была вечность и полёт за пределы земной коры.

— Мне пора. Будь умницей.

Тот случай, когда один говорил за двоих.

========== Глава 10. По тёмной воде. ==========

Зачем мы дерёмся? Следуя инстинктам, нападаем или защищаемся, охраняем территорию или пытаемся завоевать. Мы пытаемся выжить. Отбросив животное и оставив истинно человеческое, мы хотим сохранить свою целостность.

Тренируясь, в каждый из ударов Чонгук вкладывал ровно столько, сколько хотел высказать миру, ничего не должному ему взамен. Поддержание мышц в тонусе, отработка приёмов - ничего больше. С тех пор, как ринг остался позади. В те времена Чонгук готов был рвать противников зубами и строгать из их костей зубочистки.

Хлопнув по груше ладонью, он снял полотенце с крючка и вытер взмокшую голову, нечаянно коснулся шеи сзади и пощупал клеймо. Каждый «хозяин» в «Хель» может использовать любое, какое пожелает. Юнги когда-то не стал выдумывать ничего нового и попросил сделать татуировку, чтобы соблюсти формальность. Крест «Анх», как символ жизни (почти второй), как символ вечности, которую Чонгуку не получить.

Прошлое ходило с ним под ручку и не поддавалось забвению.

Апрельский день, один из городских банков. Стоя между родителями в очереди за получением кредита на новую машину, Чонгук крутился у их ног, воображая себя самолётом, когда в момент его «приземления», неожиданно раздались выстрелы… Люди в панике бросились в стороны, захрустело стекло, раздались крики. Вооружённого нападения никто не ждал, сумасшедшие палили очередями. Мать толкнула Чонгука назад, отец прикрыл её, но спастись - ни шанса. Их застрелили прямо на его глазах. Маленький Чонгук потерял сознание. Через несколько часов он очнулся под мёртвыми пустыми взглядами. Весь ужас, какой он когда-либо испытывал в жизни, не сравнился бы с теми минутами, когда он ощутил последние остывшие объятия.

Итак, он остался сиротой. За неимением родственников, его усыновили близкие друзья матери. В неполные шесть лет мальчик понимал только то, что маму и папу он больше не увидит. И он негласно принял обет молчания, проглотив утрату, слёзы и крики. Попытки специалистов помочь в устранении мутизма оказывали эффект противоположный, и приёмные родители, пожалев и без того потрясённую психику, полюбили Чонгука таким, какой он есть, тихим и вдумчивым ребёнком, живущим в своём мире.

Новая семья не заменила родную, но там у Чонгука, к счастью или сожалению, появился старший брат, научившийся понимать его безоговорочно. Разгильдяй, хитрец и проныра, семь пядей во лбу, а тратился на хулиганство и поиски волшебных ключей к обеспеченной жизни.

Они вместе ходили в самую обычную школу, потому что Чонгук не мог проявить себя лишь устно и держал статус хорошиста, посещали секцию бокса и готовились к экзаменам, спали на расстоянии вытянутой руки друг от друга, а иногда и на одной кровати - в обнимку. Чонгуку известна цена дыхания, жарких запястий и призраков обладания.

Чонгук переживал за Юнги, как ни за кого другого и годам к пятнадцати осознал, что причиной тому служит вовсе не братская любовь. Он углублялся во всё, что касалось хёна, его одного он мог слушать часами, за ним одним мог наблюдать во время сна и бодрствования, теряя по миллисекунде на моргание. Он растворялся в обожании к его дерзости и очаровывался тем, что знаком с другой стороной, наполненной нежностью и смущением.

Так часто бывало по юности, когда Чонгук вдруг обрёл мужественные черты и засветил рано сформировавшимся телом. Хён опускал глаза, стремился уйти, вывернуться и не попадаться. Почти в то же время он вляпался в очередную переделку и однажды в спешке собирал вещи, чтобы съехать в отдельную квартиру. Объяснялся скороговоркой, штормом скидывал вещи в сумку. Чонгук перехватил его за плечи и, резко заломив руки, прижался к губам, углубил поцелуй и повалил на кровать. Под палящими солнцами кожи плавился воздух. Надувшиеся вены, всклоченные волосы, ошалевшие глаза. Дрожь. Юнги не успел задохнуться именем, как между бёдер прокатилась твёрдость.

То, что случилось у них единожды, так и осталось таинством одной спальни. Сначала Юнги взял поспевшую девственность, подав Чонгуку пример, а затем отдался, испытывая острое желание разорвать плоть от плоти, избавиться от иллюзий и забыться. Чонгук же запомнил всё от начала до конца, от первого горячего вздоха в шею до скрюченных пальцев, сжимающих простынь, и розовых губ, кормящих надеждой. Юнги-наставник, первый мужчина, терпеливый и выносливый, страстный. Немой не говорил, но стонал, и Юнги, возможно, слышал его трогательное и воспалённое галлюцинацией «хён».

Тот пропитанный мускусными запахами и играющий светотенью мираж верно хранился в памяти Чонгука. И если бы то стало фильмом, Чонгук сжёг бы запись лишь затем, чтобы никто не увидел и не смог повторить.

Несколько дней прошли мимо, в тягость. Чонгуку удалось разыскать брата. Его отношение не изменилось. Однако, младший хотел больше, а старшему не требовалось ничего, кроме поддержки, как раньше. Чонгук предложил помощь, и Юнги не отказывался: положение складывалось нешуточное.

Состоялось первое вхождение в клуб, знакомство с боями без правил, тренировки и набивка тату. Но вместо встречи с владельцем, предстояла встреча с его заместителем. Последний своим появлением вызвал у Чонгука нервный тик. Они были знакомы и бегали по одной детской площадке.

В одной с братьями компании всегда состоял некий Ким Намджун, с коим у Юнги были странные отношения. Чонгук обжигался подозрительной ревностью, когда видел, с каким благоговением его хён смотрит в сторону важного и рассудительного одноклассника. Намджун оказывал влияние на него, Юнги, в свою очередь, на Чонгука. Те неприятности, в которых оказывался Юнги, вели корнями к их разговорам по душам. Догадываться приходилось наверняка, что они много спорили и даже ставили деньги на предполагаемый исход того или иного события. Ещё проще говоря - увлекались играми в людей, что в своё время привело их к нужному человеку, маскирующему нечто подобное под насильственными разборками. Как они познакомились и нашлись, Чонгуку не рассказывали.

Намджун блестяще учился в университете, что не мешало ему одновременно заниматься подработкой в «красном квартале» и расширением необходимых связей. Насколько знал Чонгук, Намджун, играя роль обычного гражданского, также занял и приглядное место в криминальной иерархии. А потому с удовольствием помогал старому доброму другу заработать, выпросив у босса золотую карточку.

Юнги преподнёс родителям сладкую ложь о том, что Чонгук будет жить в общежитии при университете, будто он поступил и всё в порядке (с липовым дипломом обещал похлопотать Намджун).