Эроменос (СИ)

— Идей, — Кассандр повернул голову и поймал взгляд мальчишки, — во имя Зевса, никогда больше не говори мне ни о статуе, ни о Лаэрте, ни о Ресе. Я молю Мнемосину, чтобы забрала у меня воспоминания. Они как пытка, как самая худшая кара, как заноза глубоко в груди, которую я не могу вырвать, а она продолжает набухать гноем и отравлять мне кровь!

— Прости, — пробормотал, тушуясь, мальчик, — я не хотел причинять тебе боль.

— Я не сержусь, — юноша заставил себя улыбнуться, — и благодарен за то, что ты не забыл обо мне, не возненавидел за… скалу.

— Я ненавидел, — сознался не умеющий лгать раб, — пока тебя не забрали в суд. А потом… я увидел, как обрадовался твоему заключению Лаэрт, и понял, что он никогда не любил тебя, а просто обманывал. Извини, ты просил не говорить о нем…

— Ты лучше скажи, дикаст очень строг? — решил сменить тему Кассандр, снова укладываясь так, чтобы рабу было удобно закончить массаж.

— Он справедливый, — сообщил мальчишка, — он говорил со мной о тебе, сказал, что боги вознаградят меня за смелость. Тебе тут понравится, Кассандр, я знаю.

— Умник, — улыбнулся юноша, — у меня в любом случае нет выбора: или это, или смерть, но теперь я уже не хочу умирать.

— Слава богам! — не сдержавшись, воскликнул Идей. — Я боялся смотреть на тебя в гелиэе, твои глаза были такими пустыми, словно ты уже умер! А сейчас в них снова плещется море… только такое, как бывает перед грозой. Ты хочешь мести, правда?

— Нет, — коротко и резко бросил Кассандр, — я уже сказал тебе, чего хочу. Забыть. Ты закончил?

— Да, — немного обиженно ответил мальчик, — сейчас я принесу тебе новый хитон и сандалии.

— Идей, — юноша окликнул раба, когда тот был уже у выхода из купальни, — я не хотел обидеть тебя, извини, и я благодарен тебе за всё.

— Ладно, — тут же улыбнулся Идей, — я быстро.

Потом Кассандр стоял напротив сидящего в кресле дикаста и молча смотрел в уже поблекшие глаза мужчины. Седина щедро посеребрила курчавые волосы, брови и бороду Агенора, загорелое лицо прорезали морщины, но взгляд по-прежнему оставался цепким и ясным. И Кассандру было очень неуютно под этим взглядом, который, казалось, заглядывал прямо в сердце и читал скрытое там так же просто, как свитки, разбросанные по столу.

— Я видел переписанные твоими руками свитки, — наконец-то нарушил молчание Агенор, и голос его показался Кассандру совсем не похожим на слышанный в гелиэе. Он был мягче и значительно тише, но спокойная властность осталась прежней, — я поручу тебе вести записи судебных заседаний и допросов, если же Астина изберут дикастом — ты станешь его личным секретарем. За свою работу будешь получать по три драхмы в день, жить — пока что здесь, так будет лучше. Ты все понял?

— Да, дискаст, — склонил голову Кассандр, — благодарю за то, что поверили Идею.

— Мальчик только подтвердил мои сомнения, — раздумчиво протянул Агенор, — не первый год я служу народу Афин в гелиэе, но впервые видел, чтобы юноша вел себя так. Почему ты молчал, Кассандр?

— А что я мог сказать, господин? Я убил наставника и кровь его на моих руках, это такая же правда, как и то, что Ахилесс — величайший из героев Эллады. Так чем оправдался бы я в суде?

— Ты скрыл любовь к Лаэрту, а это могло бы пояснить многое.

— Я поступил так, как считал достойным мужчины, — сужая глаза, ответил Кассандр, — и случись это снова — промолчал бы.

— Вот каким создали тебя боги… — покачивая головой, протянул Агенор, продолжая внимательно изучать юношу, кроме красоты, наделенного мужеством и волей. — Хорошо, теперь ступай, Идей покажет тебе комнату.

— Благодарю, — снова поклонился Кассандр, а затем последовал за рабом в небольшую комнату, обставленную не столь роскошно, как в доме Реса, на стенах не красовались фрески, да и пол оказался обычным — каменным, но юноше она понравилась своей чистотой, прохладой и светом, льющимся из окна. Оставшись один, он сначала присел на ложе, а потом лег, закрыл глаза и, впервые с момента ареста, спокойно уснул.

***

Кассандр проснулся от того, что ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Точно так же просыпался он в камере всякий раз, когда кто-то из заключенных присаживался рядом и начинал рассматривать его, а потом — обязательно пытался завязать разговор. И вот теперь на Кассандра снова кто-то смотрел, и это заставило его резко открыть глаза.

— Я не хотел будить тебя, — мягко улыбнулся Астин, видя, что юноша проснулся.

— Что-то случилось? — садясь на ложе, спросил он. — Я нужен тебе или дикасту?

— Отец отправился отдыхать и просил не беспокоить его, да и у меня нет никаких срочных поручений.

— Тогда…

— Тогда почему я явился сюда и уставился как чудо? — улыбка Астина стала еще шире. — Понимаешь, мне сейчас совершенно нечем заняться и я решил пойти в сад, но одному — скучно, вот мне и захотелось, чтобы ты пошел со мною. Там очень хорошо, Кассандр, много деревьев и цветов, тебе понравится. А потому поднимайся, умой лицо и отправимся, а завтра мы пойдем на праздник и будем веселиться, прославляя Диониса.

— Мне…

— Именно это и нужно! — уже серьезнее и без улыбки продолжил Астин. — Ты же не собираешься оскорблять Диониса своим непочтением?

— Нет, — покачал головой Кассандр, понимая, что отсидеться в доме не получится, да и гневить богов юноше не хотелось, раз Танат пока не спешит раскрывать над ним крылья. — Я сейчас же умоюсь и пойдем.

— Слава богам! — снова улыбался Астин. — Никогда не думал, что мне придется уговаривать юношу пойти со мной в сад, хотя… столь прекрасного юношу я тоже встречаю впервые.

Услышав комплимент, Кассандр вздрогнул — слишком живо напомнили эти слова, нашептываемые по ночам Лаэртом, когда они предавались запретной страсти. Хотя ничего необычного в словах не было — эллины часто хвалили красоту, силу и способности друг друга. И все же Кассандр напрягся, услышав это — меньше всего хотелось ему, чтобы Эрот пустил стрелу в сердце Астина. Молодой афинянин успел понравиться юноше мягкостью и спокойной уверенностью в правоте своих слов и поступков, но это было всего лишь уважение.

Потом они долго бродили по саду, и Астин рассказывал о том, какими были деревья и цветы раньше, как устанавливали статуи и устраивали фонтан. Кассандр слушал, дыша полной грудью — воздух был действительно удивительно свежим и благоухающим здесь — рядом с прекрасными цветами, которые, как он уже успел узнать, посадила мать Астина, почитавшая Деметру и любившая возиться в саду.

— Ты был прав, здесь действительно красиво, — сказал Кассандр, когда они присели на траву под молодой оливой, — а у моего отца никогда не было ни сада, ни фонтанов.

— Расскажи мне о себе, — попросил Астин, опираясь спиной о ствол дерева, — я хочу знать, откуда ты, как прошло твое детство, кто был твоим другом, а кто — врагом.

— Зачем это тебе? — повернувшись к собеседнику и глядя в спокойные и внимательные глаза, спросил юноша.

— У каждого нашего поступка есть причина, иногда сами боги руководят нами, иногда мы делаем ошибки, а потом — сваливаем их на богов, оправдывая себя. Вот я и хочу узнать о тебе побольше, чтобы понять…

— Почему я убил? — невежливо перебил говорящего юноша.

— Нет, чтобы понять тебя и стать твоим другом, — в словах Астина не было лжи, как и в светло-карих глазах.

— Ну, ладно, — вздохнул Кассандр, тоже опираясь спиной о дерево, — тогда слушай, только это будет удивительно скучная история.

— Ничего страшного, не все мои учителя в Академии умели говорить интересно, — подмигнул Астин юноше и приготовился слушать.

Комментарий к Глава 10

*гелиэя — суд присяжных в Древних Афинах (VI-V вв. до н.э.). Состоял из 6000 членов, избиравшихся ежегодно по жребию из числа граждан, достигших 30-летнего возраста. Распадалась на 10 коллегий - дикастерий — в составе 500 членов каждая.

*цикута — смертельный яд из болиголова.

========== Глава 11 ==========

— Сколько раз я просил тебя не делать этого, Идей! — притворно-сурово воскликнул Кассандр, просыпаясь от того, что по лицу и шее, а после и по плечам что-то ползало, щекоча и порождая странную смесь улыбки и раздражения.