Эроменос (СИ)

— Мужи Афин, — снова заговорил председательствующий Агенор, когда Эвмел замолчал, — за эти дни мы слышали достаточно, пришло время принять решение. Прошу вас голосовать.

Пока гелиасты подходили и бросали нужный камень в амфору, Кассандр сожалел только о том, что ему нет восемнадцати, и осудить на смерть его нельзя. Это означало, что мучения не закончатся после того, как поднесут чашу цикуты*, а будут продолжаться до тех пор, пока богам не будет угодно прервать их, или пока он сам не оборвет свою бессмысленную жизнь.

— Эвмел, сын Атрия, суд признал тебя виновным в убийстве Реса, сына Оригена, — наконец объявил Агенор, когда все голоса были подсчитаны. — Какую кару потребуешь ты, Лаэрт? Смерти Эвмела или же иной расплаты?

— Моего отца могут вернуть только боги, — со слезами на глазах заговорил Лаэрт, — только им такое под силу, а смерть этого человека его не воскресит. Я внимательно слушал то, что говорил ты, Эвмел, сын Атрия, и подумал, что отец мой не одобрил бы, потребуй я твоей смерти, ведь тогда я сделал бы сиротами твоих сыновей, как осиротил меня ты. Но я уже давно не ребенок и не юноша, в отличие от твоих детей, а потому… Я готов простить тебя, после того, как ты уплатишь мне десять мин. Таково мое решение, мужи Афин.

— Благородно, — произнес Агенор и обратился к обвиняемому: — Что скажешь ты, Эвмел, сын Атрия?

— Я уплачу эту сумму, хоть собрать ее мне будет нелегко, и буду вечно молить богов за тебя, Лаэрт. Благородство твоего отца перешло к тебе, благодарю тебя за милосердие и доброту, — чуть не плача, заговорил Эвмел, а Кассандр не смог сдержать невеселой усмешки, услышав отцовские слова о благородстве Лаэрта. На беду усмешку эту увидел Эвмел, и слезы тут же исчезли из глаз и голоса мужчины: — Но прежде, чем я покину эти стены и возвращусь к своим детям, я хочу, чтобы вы, мужи афиняне, знали, этот юноша, — он указал дрожащей от гнева рукой на Кассандра, — больше не мой сын. Я отрекаюсь от него и запрещаю ему возвращаться в мой дом.

— Это твое отцовское право, — почему-то хмурясь, сказал Агенор, — раз стороны пришли к согласию, я объявляю дело закрытым. Благодарю всех, кто принял участие в заседании, боги да благословят вас.

***

Зал опустел удивительно быстро, словно все эти мужчины стремились поскорее покинуть стены, ненадолго объединившие их с убийцей. Прошло совсем немного времени, и в зале остался только Кассандр. Юноша продолжал сидеть на месте, пытаясь представить себе, что делать дальше: куда идти, где искать ночлег и еду, как вообще теперь жить, и ни на один из этих вопросов ответов он не находил.

Из задумчивости, все больше похожей на оцепенение, его вывела рука, опустившаяся на плечо, и незнакомый мужской голос:

— Кассандр, меня зовут Астин, я сын Агенора, председателя сегодняшнего заседания. Я пришел сказать, что понимаю, почему ты это сделал, но не знаю, на что пошел бы сам, чтобы спасти возлюбленного.

На этих словах глаза Кассандра расширились, юноша резко поднялся со скамьи, не сумев овладеть собой вовремя, но даже сейчас не разомкнул губ, просто смотрел на молодого мужчину, которого уже однажды видел в камере, и ждал.

— Эрот беспощаден, — продолжил Астин, — он поражает сердца, не считаясь с волей, разумом и законами, он заставляет любить тех, кого нельзя. Таков он, златокудрый юный бог, и если ты в чем и виновен, так это в том, что он избрал тебя своей жертвой. Сейчас ты смотришь на меня и думаешь — зачем я пришел и говорю все это? Почему не оставлю тебя в покое, наедине с болью, которой полно твое сердце, что ж… я скажу. Фемида, которой служит мой отец и буду служить я, требует, чтобы наказаны были виновные и прощены — невинные, однако ты… твой случай особый, Кассандр. Твои руки обагрены кровью наставника, но вложил в них стилос… Лаэрт.

— Неправда! — слово вырвалось и тяжело упало между ними, разбив тишину опустевшего зала. — Это я убил учителя, жаль только, что мне нет восемнадцати, иначе я уже выпил бы смертную чашу!

— Боги, как же сильно ты любишь того, кто предал тебя суду и совсем скоро женится! — покачал головой Астин, а Кассандр вдруг замер на месте, только гнев в глазах сменился на изумление, но лишь для того, чтобы тут же стать отчаянием. Губы, так долго молчавшие, произнесли беззвучно: — Как?..

— Я расскажу тебе, как все это было, — указал рукой на скамью Астин и юноша послушно на нее опустился, почти рухнул, не отрывая взгляда от собеседника. — Твой наставник собирался передать всё имущество младшему сыну, а Лаэрту это стало известно, но точно так же он знал, что за отцеубийство будет казнен, вот потому и убрал препятствие твоими руками.

— Неправда… — еле слышно сказал Кассандр.

— Разве? Почему ты сейчас здесь, а не на его ложе?

Юноша открыл рот, чтобы ответить, но слова так и не родились, потому что Астин произнес вслух то, что не давало Кассандру покоя с самого заключения под стражу. Теперь всё встало на свои места — его просто-напросто использовали. И осознание этого сломало что-то внутри юноши, он закрыл лицо руками, судорожно вздохнул, моля богов даровать силы для того, чтобы не уподобиться девице и не дать слезам показаться из глаз.

— Я говорил с отцом сегодня, — продолжил Астин, — если бы мне удалось найти доказательства вины Лаэрта — чашу подали бы ему, но…

— У тебя их нет, — наконец-то отнимая ладони от лица, обронил Кассандр, — а значит не стоит продолжать этот разговор. Иди своей дорогой, будущий дикаст Афин, не пристало тебе водить знакомство с преступником.

— Дослушай! — Астин поднял руку, останавливая поток пропитанных горечью слов. — Отец сказал, что может помочь тебе — как раз сейчас он ищет секретаря для меня, а писаные тобой свитки мы с отцом видели не раз и восхищались умением твоих рук.

— Вот как? — иронично приподнял бровь Кассандр, ощущая, как в груди рождается новое, неведомое ранее чувство.

Темное и тяжелое, оно заливало сердце и заполняло легкие, как заполняет их вода, если Посейдон разгневается на пловца и решит не отпускать из своих владений. И было оно таким же горько-соленым на вкус, как воды Эгейского моря, только вот выплюнуть это было нельзя. Антэрот — обратная сторона любви.

В тот миг, когда Кассандр понял, для чего на самом деле был нужен Лаэрту, любовь его умерла, убитая черной стрелой Антэрота. И вместе с этим в юном теле воскресла жажда жизни, Кассандр снова ощутил запахи, услышал щебет птиц, доносящийся из окон, и почувствовал нестерпимый голод.

— Забыл сказать, Идей при виде тебя будет прыгать от счастья, словно козленок на зеленом лугу! — улыбаясь, добавил Астин.

— Идей?

— Да, это он поведал мне о твоей страсти к Лаэрту, вложил в мои руки кончик нити, которая вывела из лабиринта лжи, возведенного твоим бывшим возлюбленным, — пояснил Астин, — теперь Идей служит мне так же, как служил Ресу. А Лаэрт… клянусь водами Стикса, рано или поздно он ответит за то, что сделал с тобой! Эринии будут преследовать его до тех пор, пока предатель не отправится в Тартар.

— Ты спасаешь мое тело и душу… — задумчиво протянул юноша, — зачем? Я ничем не смогу заплатить, кроме вот этих рук, — показал свои пальцы, так умело обращающиеся со стилосом.

— Мне этого хватит, — снова улыбнулся Астин, — а теперь идем, пора покинуть это место.

***

— Как здорово, что Астин тебя привел! — радостно щебетал Идей, втирая в кожу Кассандра масло. — Я молил богов, чтобы он меня выслушал и поверил, я ведь не свободный эллин.

— Богам все равно кто ты, — произнес в ответ Кассандр, почти засыпающий от ласковых прикосновений к чистой коже. Первое, что приказал ему Астин, когда они переступили порог дома дикаста — оправляться в купальню, месяцы, проведенные в тюрьме, не могли не оставить следа на теле юноши. — У них полно своих дел.

— Ага, — так же легко согласился мальчишка, продолжая умащивать тело Кассандра, — тебе нужно будет много есть.

— Это еще зачем?

— Сейчас ты совсем не похож на свою статую! — укоризненно сообщил раб. — Твои кости можно пересчитать, даже не касаясь тела.