Семь кругов Ада (СИ)

— Войди, — вместо этого пригласил отец, не прекращая насиловать девушку, приподнимая ее задницу и периодически хлестко ударяя по нежной коже, стараясь таким образом заглушить ее раздражающие вопли. Няня заметила тебя лишь теперь, и ужас в ее глазах троекратно усилился, перемешавшись с нарастающим стыдом и подсознательной мольбой о помощи. Хотя чем ей мог помочь пятилетний мальчик?

— Подойди же, — повторил отец, и ты, дрожа, подходишь ближе, наблюдая эту картину во всей красе. Только сейчас ты замечаешь, что блузка на нянечке также разодрана, и ее оголенная маленькая грудь прижимается к рассыпанным по столу кнопкам.

«Ей ведь больно!» — хочешь ты закричать, но слова застревают в горле. Твое маленькое сердечко выдает совсем не детские ритмы, отдаваясь в ушах бешеным стуком – настолько громким, что кажется, ты ничего кроме него услышать уже не сможешь.

Отец тем временем отходит от девушки, застегивает ширинку. Хватает нянечку за волосы, стаскивает ее беспомощное тело со стола и швыряет на пол перед тобой. Она, как тряпичная кукла, безвольно падает к твоим ногам и уже не встает. Ее бедра испачканы в крови и чем-то белом. Няня тяжело, надрывно дышит, и ты слышишь лишь тихий скулеж. А еще чувствуешь запах. Запах страха, который никогда ни с чем больше не спутаешь.

— Почему ты плачешь? – отец обращается к тебе, и ты, вздрагивая, начинаешь что-то невнятно лепетать, за что тут же получаешь стандартный подзатыльник.

— Говори четко, — спокойно предупреждает отец, и ты, давясь слезами, кое-как берешь себя в руки и говоришь, что тебе жаль нянечку.

— Жаль? ЭтО? – отец в явном недоумении. — Зуо… Я разочарован в тебе… ты же мой сын, — с этими словами отец подходит к тебе и ласково гладит по голове. — Посмотри на нее… Что ты видишь? Кто она?

— Она моя няня, — пищишь ты и получаешь еще один подзатыльник.

— Нет! Неверно! Сколько раз повторять! Это всего лишь мусор! Зуо! Му-сор! Повтори! – из-за слез перед глазами все расплывается, тебе хочется вернуться в свою комнату. Ты больше не можешь терпеть шипение отца и видеть лицо этой девушки. Ты ведь так ее любил, а она отвечала тебе добротой и вниманием! Она читала тебе сказки, и вы вместе играли в солдатиков! Она, та, что теперь лежала у твоих ног, тихо ревела, царапая тонкими пальчиками пол, сломленная, отчаявшаяся, несчастная и слабая.

— Му… сор, — лепечешь ты, только бы поскорее сбежать.

— Повтори, смотря ей в лицо! – с этими словами отец опять хватает девушку за волосы и с силой поднимает ее голову, заставляя тебя вновь увидеть этот наполненный страхом взгляд. — Посмотри ей в глаза и скажи, кто она! Поставь эту суку на место! Зуо!

— Му-сор, — уже более холодно произносишь ты, и вместе с тем словно впервые понимаешь истинное значение этого слова. Да… Действительно… Она лишь ненужный мусор. Отец прав.

— Верно… Верно, мой мальчик, — мужчина целует тебя в лоб и как ни в чем не бывало отводит обратно в комнату. Но после такого ты заснуть не можешь еще очень и очень долго. Стараешься понять отца и то, чем так провинилась нянечка.

«Она виновата в том, что слаба», — наконец-то приходит к тебе в голову ответ уже под утро. Осознав это, ты засыпаешь почти мгновенно, потому что жалость к изнасилованной девушке куда-то улетучивается.

Второй надлом произошел, когда тебе уже восемь. Ты, как обычно, возвращаешься домой после школы. Отца нет, он, как всегда, на работе, поэтому ты как примерный ребенок идешь в комнату матери, дабы поздороваться. На твой стук в дверь никто не отвечает. Предположив, что мама не слышит, ты заглядываешь в ее комнату и во второй раз в своей жизни жалеешь о своем поступке.

Твоя мать сидит в центре просторной, богато уставленной комнаты перед небольшим стеклянным журнальным столиком. На столике, впрочем, никаких журналов или чего-то подобного не лежит. Лишь четыре длинные ровные бороздки какого-то белого порошка. Еще одну бороздку мать делает прямо сейчас, ловко орудуя ребром платиновой кредитки Кибер-банка. Сделав еще две бороздки, женщина берет заранее приготовленную крупную купюру, сворачивает ее в трубочку и уже собирается вдохнуть через нее белый порошок, когда замечает тебя.

— Мама… что ты делаешь? – в свои восемь лет ты уже прекрасно знаешь, что такое наркотики, и не сомневаешься, что твоя мать сейчас принимает отнюдь не сахарную пудру.

— О… Зуо…Ты не должен был этого видеть… Хотя… – женщина-таки нагибается к столу и втягивает в себя сначала одну бороздку белого порошка одной ноздрей, затем другую – второй. Слышится шумный вздох. Женщина резко откидывает голову назад, уставившись в потолок и судорожно массируя ноздри. Зрачки ее глаз почти сразу расширяются, причем настолько, что полностью скрывают зеленую радужку. — Ты уже вернулся! – в ее голосе появляются веселые нотки, после чего она втягивает еще две бороздки. — Знаешь… мама не плохая! Маме просто скучно! Ты ведь не будешь осуждать маму, верно? – говорит она все громче, на ее губах появляется безумная улыбка, глаза лихорадочно сверкают.

— Мама! Пожалуйста, не надо! – выкрикиваешь ты, но уже слишком поздно. Женщина вдыхает оставшийся порошок и только после этого переводит на тебя опьянённый наркотиками взгляд.

— Не надо? Чего не надо, а? Как ты смеешь мне говорить, что надо, а что не надо, а? – она внезапно вскакивает на ноги, подбегает к тебе и замахивается для удара. Ты инстинктивно пятишься от нее, пока не натыкаешься спиной на дверь. Ты не веришь, что эта обезумевшая женщина и есть твоя любимая мамочка.

— Мама?..

— Ты такой же, как он! – орет мать и все-таки одаривает тебе звонкой пощечиной. На глаза тут же наворачиваются слезы. Не от боли. Боли ты уже давно не боишься. От обиды. Зачем она себя травит? Неужели ей настолько плохо с тобой и папой, что она готова умереть, только бы больше не видеть вас? Она хочет бросить вас? Тебя?

— Мама! Пожалуйста! Успокойся! – кричишь ты, кидаясь к женщине и обнимая ее за тонкую талию.

— Ты! Такой же, как и твой отец! Такая же тварь, верно?! И, небось, так же хочешь меня трахнуть, да?! Скотина! – стараешься не обращать внимания на ее слова, ведь она бредит и не контролирует себя. Мысленно повторяешь и повторяешь это, стараясь убедить себя в том, что в действительности мать так не считает. Но жестокие слова все равно задевают ранимую детскую душу.

Женщина тем временем таки высвобождается из твоих объятий, отшвыривая тебя к двери, сама вскакивает на журнальный столик и щелкает пальцами, тем самым активируя музыкальный проигрыватель. Комнату заполняет оглушительная веселая песня. И твоя мать начинает под нее яростно танцевать. Прямо на столе! Затем вскакивает на кровать, раскидывает подушки, прыгает, как маленькая девочка. Песня заканчивается, и женщина останавливается. Взирает на тебя пустыми глазами. Спрыгивает с кровати. Подходит ближе. И внезапно скидывает с себя шелковый халат, под которым лишь белоснежное полупрозрачное белье.

— Ну что, Зуо? Я нравлюсь тебе? Хочешь трахнуть мамочку? Ты ведь такой же извращенец, как и твой отец? Тоже видишь во мне лишь тело? ОТВЕЧАЙ!

Ты вздрагиваешь и, словно только сейчас придя в себя, начинаешь отрицательно качать головой. Тебе очень хочется доказать, что она не права, что ты совсем не такой, что любишь ее и будешь оберегать, во что бы то ни стало. Но слова застревают в горле, слезы душат, и с губ срывается лишь протяжный хрип.

«Мама, я люблю тебя!»

— Я вижу… Вижу как ты на меня смотришь! Ну, давай же! Действуй! Отродье! Его чертово отродье! Лучше бы я сделала аборт, чем родила от этой твари! Я ненавижу его! И тебя ненавижу! Вас обоих! – произнеся это, женщина смеётся. А ты плачешь.

— За что ты так со мной? – выдавливаешь ты из себя, размазывая сопли по рукавам своей рубашки.

— Потому что ты Его сын!

Заветные слова, расставляющие все по своим местам. Они-то и дают тебе понять, что твой отец был прав. Ты другой. И отношение к тебе всегда будет иное, чем к другим детям. Даже отношение твоей собственной матери.