Deux Ex Machina/Slow (СИ)

– Мы столько мест переменили и всё равно вернулись сюда, – хмыкнул Доминик.

– Как хорошо, – маму уже понесло на своей волне, – вскопаешь мне пару грядок, – бормотала она себе под нос. – Нужно остричь кусты, пока нет почек. Пожарим зефирки.

Её высветленные волосы развевали сладкий аромат ванили, и Доминик почувствовал себя совсем маленьким ребёнком, хотя уже и перерос её на пару дюймов. Но разве имело это хоть какое-то значение теперь? Он не сопротивлялся нежным поцелуям в щёку и поглаживаниям по спине на каждом повороте. Мама часто говорила ему, что он – её единственная радость. Наверное, это она была виновна в эгоцентризме, который, как выяснялось с возрастом, не знал границ.

Через полчаса мама устала идти, и Доминик поглядывал на неё с некоторым сочувствием в груди. Она была как обычно хрупкая, с виду такая печальная, когда её лицо не озаряла улыбка, уголки её губ были почти всегда опущены вниз. Он не мог и не хотел позволять её губам быть печальными, и вместо солёного молчания предпочёл говорить обо всём, что только в голову придёт.

– Мне ещё столько разного нужно написать, – Доминик вздохнул с улыбкой.

– По Мэттью не скажешь, что он тиран, – Мэри тоже улыбалась чему-то.

– Ещё какой. Он совершенно бессердечный, мам.

– Я тебе не верю. Он чем-то похож на тебя, – они наконец-то спустились с главной улицы и свернули направо. Ещё пара домов, и они будут на месте, но Мэри уже начала клацать связкой ключей, пока шла. – Только вот он взрослый и самодостаточный, а ты маленький и глупый.

– Я глупый? – фыркнул Доминик. Он потряс головой.

Мистер Беллами взрослый. Мистер Беллами сущий ребёнок, упрямится, когда ему что-то не нравится, не умеет решать что-то на словах, только насупится и сидит.

Но глупый… Ласковое противопоставление.

– Пожалуй, ты права. Он умный. Тогда я глупый, – доказывал Доминик, глядя на спину мамы, которая отпирала калитку. – Но я умнее, чем половина моих сокурсников. Попрошу это учесть.

– Да, да, конечно, – мама хихикнула, зная, что Доминик ничего не сможет сказать в ответ на её ироничное согласие.

От особого аромата родного дома чуть не закружилась голова. Подкосились колени, и Доминик просто стал в дверях, глубоко, полной грудью вдыхая этот запах. Каждый дом пахнет по своему, и он хотел бы, вернувшись к мистер у Беллами, ощутить аромат духа, который обитал в его доме, потому что в самый первый раз его дом оказался… родным.

– Ох, – мама нахмурилась, выводя Доминика на свет. Он на ходу скинул ботинки и вскоре смекнул, что именно смущало маму.

– Это… – он даже не нашёлся, что сказать.

– Молчи. Нет, говори, – Мэри провела пальцами по дорожке засосов и укусов. – Нет, скажи мне - это мальчик или девочка.

– Ма-а-ам.

– Скажи мне, – она хитро сощурилась.

– Мальчик.

– А ты мне не верил. Получите, распишитесь, – хмыкнула она, а после нахмурилась. – Это ведь не Эдвард?

– Нет! – вспыхнул Доминик, скидывая пальто. – И вообще… мы разругались.

– Ох, – повторила мама. – Раздевайся, я сейчас сделаю чаю. Специально для тебя купила пирог с джемом. Он не яблочный.

Мама пожизненно забывала, что у Доминика аллергия на яблоки.

Доминик не горел желанием разговаривать по душам, но выбора у него-то и не было. Он развесил их верхнюю одежду, составил ровно обувь, проклиная привычку делать всё аккуратно, чтобы не раздражать мистера Беллами по мелочам, и пошёл прямиком на кухню. Мама уже суетилась у стола, поставила две кружки побольше, а после села и пронзила Доминика беспокойным взглядом.

– Мы поссорились из-за этого… мальчика, – прямо сказал Доминик. – И я не хочу вдаваться в подробности. Он сейчас в Лондоне.

– Вот чего не могла даже подумать, – Мэри вмиг загрустила. – Такой хороший был. Бестолковый, но всё же…

– Он совсем сошёл с ума. Но я не виноват, что наши пути плохо пересеклись, – Доминик не стал садиться, а вместо этого подошёл к окну, выглядывая во двор. Совсем другой вид.

– А ты, как обычно, пошёл напрямую.

– А что я должен был делать? Если я уверен?

– Ты его любишь?

Доминик сжал губы. Ему совсем не хотелось отвечать на этот вопрос. Почему обязательно было любить кого-то, чтобы хотеть его заполучить? Неужели не было других целей у более близкого общения? Мэри ждала. Чайник вскипел и щёлкнул кнопкой.

– Я его хочу.

Она вздохнула.

– Будь осторожнее. Когда-нибудь «хочу» без любви превратится в опасную привязанность, разорвать которую будет так больно.

– А с любовью что? – резонно спросил Доминик.

– С любовью ты не захочешь её разрывать.

Доминик хотел сказать, что она захотела разрывать отношения и с любовью, в которую он не верил. Что его отец оказался не тем человеком, которого стоит любить, и что никакая любовь не спасла эти отношения. Даже дети не спасли. Доминик был случайностью. Это ему Билл сказал.

Но он промолчал. Мистер Беллами определённо многому его научил, сам того не зная. В другой раз Доминик бы безжалостно разругался с мамой, и всё бы закончилось как обычно – в слезах на диване.

Мама и так виновато молчала.

– Иди ко мне, – вдруг сказала она, и Доминик не нашёл силы, чтобы воспротивиться. Он крепко обнял маму и шепнул:

– Я буду любить только тебя. К чёрту их, привязанности эти.

– Малыш, – она поцеловала сына в ухо, – поверь, жизнь – странная штука. Она подсовывает тебе то, о чём ты зарекаешься. Сам не заметишь, как всё изменится.

Они надолго замерли в объятьях, пока у Доминика не заболела спина. Он не смел даже думать о том, чтобы плюхнуться, как в шесть лет, маме на коленки, но порыв определённо был.

– Давай я налью чаю, – предложила она, усаживая Доминика за стол за плечи, как это всё время делал мистер Беллами.

После целого дня, посвящённого разбору вещей и разработке каких-никаких планов на неделю, Доминик уселся на свою небольшую постель и огладил рукой свежее пуховое одеяло. Его спальня пахла совсем по-другому, не так, как спальня мистера Беллами. И больше никто не будет ночью бегать по этажам клетки, теребить постилку и переворачивать мисочку с водой.

За окном было уже темно, но Доминик больше смотрел на своё отражение в стекле, чем на участок. Дома ему было столь же неприятно, сколь и приятно. Он совсем не понимал, как могла мама спать в той же комнате и на той же постели, всё время с тех пор, как Билл ушёл и не вернулся. Наверное, спился где-нибудь.

Доминик посмотрел на свои руки. Ему казалось, что на них – синяки пятнадцатилетней давности. Он сморгнул наваждение и понял, что за день так ни разу и не покурил.

Когда он спустился вниз, то нашёл маму у задней двери, которая вела прямиком к участку, куда и выходило окно его комнаты. Он стал рядом и протянул руку, в которую молча положили зажигалку.

Мама прижалась сбоку, ей было немного холодно.

– Твои вещи какие-то не твои,– сказала она и хмыкнула.

– Это какие же? – Доминик обнял её за плечи.

– Пальто, рубашки. Даже пиджак. Я знала, что Мэттью как-то на тебя повлияет.