Анри де Грамон (СИ)

Я откровенно ласкаю взглядом стройное тело, представляю, как хорошо оно без скрывающей его одежды. Де Лабрюйер смущен, он понимает, о чем я, и хочет того же. Но ждет от меня первого шага.

И я его делаю.

- Пойдемте отсюда. К вам, ко мне?

- Ко мне, - все так же хрипло отвечает он.

И мы идем. По коридору, раскланиваясь с дамами, по лестнице, усердно делая вид, что просто разговариваем.

Но стоит распахнуться двери в комнаты де Лабрюйера, как я прижимаю его к стене и набрасываюсь с поцелуями. Целуя, почти кусаю, голова идет кругом, я весь горю предвкушением. Одежда летит прочь, обнажая роскошное гладкое тело, и я схожу с ума от желания. Желания обладать, подчинить, взять, назвать своим. И Северин готов отдаться. Я толкаю его к кровати, он падает на спину, раскинув руки в стороны, его возбуждение очевидно, щеки пылают, дыхание частое и поверхностное. Спустя мгновение я присоединяюсь к нему, накрываю собой, раздвигаю коленом ноги… он подчиняется, прогибается в пояснице, бесстыдно трется. И я не выдерживаю, беру его, сходя с ума от тесного жара его нутра. Он стонет отчаянно, ему, возможно, больно, он распят, раскрыт, но он добровольно отдал мне власть над собой, и я пользуюсь ею в полной мере, врываясь в него снова и снова, царапаю бока, оставляю алые засосы на шее и плечах.

Я беру его, как девицу, лицом к лицу, и ему стыдно лежать так, с раскинутыми ногами, обнимая меня коленями. Стыдно и сладко. Он закрывает глаза, кусает губы. Я касаюсь рукой его пениса, двигаю вверх-вниз, и он не выдерживает. Я срываюсь следом.

И, проснувшись, не сразу понимаю, где нахожусь. Все тело горит, словно ожидая, что все, творившееся во сне, будет повторено наяву. И сейчас мне жаль, безумно жаль, что это не так.

========== Глава 10. Счастье ==========

В любви и страсти совершенное счастье заключается не столько в близости, сколько в последнем шаге к ней.

(Стендаль).

Утро выдалось пасмурным. И таким же было мое настроение. Я перестал понимать себя. Раньше, несмотря на войну, а, может, благодаря ей, моя жизнь была куда проще. Я строил отношения, четко понимая, кто друг, а кто враг. Сейчас же запутался: тот, кто еще недавно был врагом, с кем стояли под разными стягами, где между нами была пропасть, вызывал безграничное уважение и восхищение. Де Лабрюйер же, изначально союзник, вел себя так, что мне временами хотелось стиснуть пальцы на тонком белом горле, прижать к стене и спросить строго: «Что ты творишь?»

И сон мой сегодняшний не добавлял определенности. Я понятия не имел, какими глазами буду смотреть на де Лабрюйера при следующей встрече, буду ли представлять его расширившиеся от страсти зрачки, его красные искусанные губы, нежную кожу под моими пальцами. Никогда раньше мне не снились такие сны – чтобы ярко, словно наяву, чтобы проснуться в поту, со сбившимся дыханием.

Я презирал его. Его цели были мне неясны, легкость, с какой он играл человеческими судьбами, поражала. А его влечение ко мне оказалось неожиданно взаимным.

С генералом все было еще сложнее.

После яркого сна я долго не мог уснуть, лежал и размышлял, как вести себя с ним, строить ли из себя невинность или все же нет. Генерал заслуживал правды, но я не вправе был дать ему ее.

Он вновь встречал меня сам.

- Анри, - прижав меня к себе, поцеловал в висок. - Я счастлив, что вы здесь, со мной.

Я улыбнулся в ответ. Волнение не желало оставлять меня полностью, предчувствие чего-то нехорошего мешало целиком отдаться чувствам. Я старался побороть его.

- Я тоже рад, - ответил тихо.

В малой столовой был накрыт стол для двоих, но я так разнервничался, что не смог проглотить ни кусочка.

- Хороший мой, что с вами? – он накрыл мои пальцы своими, легонько сжал. – Я буду делать только то, что вы мне позволите. Хотите, будем просто разговаривать? Или можем совершить конную прогулку.

- Налейте мне вина, - решительно двигая к нему бокал, сказал я. Собственная застенчивость раздражала меня безмерно. Генерал – не де Блуа, он не станет сознательно унижать меня, не причинит лишней боли. Да и я не невинная девица! Мой опыт не был положительным, он не дал мне ничего, кроме унижения и жажды подчинять, даже отдаваясь. Но научил контролировать процесс полностью, не терять голову. А сейчас я сидел напротив генерала и понимал, что все мои привычки летят псу под хвост, потому что он не даст мне контроля. Я стоял будто на парапете, подо мной пропасть, шагну – разобьюсь, но не могу стоять на месте. И хода назад тоже нет.

Я шагнул.

- Кристоф… - сказал почти шепотом. – Пойдемте в постель.

Он шумно вздохнул.

- Анри, вы уверены?

- Да, - я встал. Руки мои слегка дрожали. – Я уверен.

Генерал отложил приборы и салфетку, встал и обхватил меня за пояс.

- Хороший мой, ничего не бойтесь.

- Я и не боюсь, - ответил, как мне показалось, спокойно. Мне скоро двадцать два, мой постельный опыт исчисляется десятками партнеров, почти все, правда, были случайными и подо мной, и не мне смущаться, ложась в постель, благо невинность свою я растерял давно.

Мы прошли в спальню. Вино, наконец, ударило в голову. И я попытался расслабиться.

Д’Эпине помог мне снять жилет, ловкие пальцы быстро расстегнули маленькие пуговицы сорочки. Он вытащил ее полы из моих пока еще застегнутых бриджей, погладил ладонями бока.

Я вздохнул и прикрыл глаза. Страх уходил, уступая место желанию. Генерал был опытен, и совсем скоро я начал забывать, что чего-то боялся. Он раздел меня и уложил на кровать. Я смотрел, как раздевается он, как делает шаг ко мне, ложится рядом. Скрипнули пружины, и я оказался в кольце его рук.

- Не передумали? – шепнул он.

- Нет, - так же тихо ответил я. И это было едва ли не последним, что я сказал в тот день.

Наверное, если бы мой первый раз был с генералом и прошел так, я был бы другим. Другим во всем. Не было бы во мне тяги к власти и контролю, не хотелось бы подчинять, упиваясь вседозволенностью.

Совсем скоро на моем теле не осталось ни одного места, которое не было бы поцеловано или вылизано.

- Хороший мой, вы напряжены, - шепнул Кристоф, нежно поглаживая мои ягодицы.

Я закусил губу и вздохнул. Рискнуть и отдаться целиком, потерять контроль? Почему нет? Генерал не производил впечатления человека, который этим воспользуется. Ведь мечтал же я о партнере, в котором буду уверен, которому смогу отдать себя без боязни, что это обернется против меня.

Я подхватил подушку и, приподнявшись, положил себе под живот.

- Не останавливайтесь, Кристоф.

Он был красив, мой генерал. Красив непривычной мне, белому северянину, красотой. Смуглая кожа его была необычайно гладкой, грудь густо покрыта черными курчавыми волосками, на рельефных руках бугрились мускулы. Сильный, уверенный в себе и оттого опасный. Хищник.

Раньше только с де Блуа я чувствовал себя жертвой, слабой и покорной, только ему я позволял делать с собой все, что могло придумать его извращенное сознание, отдаваясь на его милость. Которой у него и не было.

После него я никому не позволял брать себя, не считая фиаско со Стефаном. Просто не мог. И вот теперь лежал, распятый на постели, с задом кверху, готовый ко всему.

- Анри, посмотрите на меня, - я повернулся. – Вы не жертва, мой хороший, вы партнер.

Я моргал, удивленный. Кристоф хрипло рассмеялся.

- По вам все понятно.

И тут я, наконец, осознал, что пытать и мучить здесь меня не собираются. Стало легко и спокойно.

- Да, Кристоф, партнер, - я обхватил его голову, прижался к нему всем телом и поцеловал. Он бешено целовал меня в ответ, его ладони, казалось, были одновременно везде, трогали, изучали, ласкали. И я с удовлетворением чувствовал, как раскручивается у меня внутри огненный шар желания, как все равно становится, есть у меня контроль или нет, потому что ничего не хочется контролировать. Хочется ощущать на себе тяжесть чужого тела, чувствовать его страсть.