Где тебя нет (СИ)

Забывается, причём надолго.

Наконец они обмениваются всей информацией на сегодня, и Марсело, мигнув фарами, уезжает обратно на трассу. Вещи Лука спихнул на Рамоса, поэтому, встав около домофона, Модрич начинал нерешительно возить пальцем по цифрам 1 и 2, решаясь набрать номер своей квартиры.

(Если быть точнее, то ветровку Луки вместе с телефоном и ключами, лежащими внутри, на Рамоса спихнул Марсело. Лука бы никогда и ни за что не отдал своему непредсказуемому соседу что-то из ценностей, но Марсело был настойчив. «Чехо, тебе же всё равно по пути, избавь Луку от непомерной ноши», — смеётся друг, а у Рамоса от безысходности, кажется, дёргается глаз. Подхватывает тёмную ветровку Модрича и пулей исчезает в предвечерних сумерках).

Лука наконец нажимает на кнопки домофона. Противное пиликанье, а после третьего — хмурое молчание и незатейливая мелодия, оповещающая, что вход внутрь открыт.

Однако на третьем этаже Модрича ждёт тянущее разочарование. Потом — понимание происходящего. Вслед за ним — обоснованная злость.

Когда Лука протягивает ладонь к ручке входной двери, щелчок изнутри сообщает, что дверь только что, мгновение назад, была закрыта снаружи.

Нет, Рамос, ты этого не сделаешь.

Ты обязан пустить меня домой.

Я не буду ночевать на улице, как какая-то дворовая собака.

В голове чисто серхиовским голосом всплывает фраза: «Будешь, если я захочу».

Такая сука!

Дверной замок не работает, Лука раздражённо пялится на золотой номер квартиры — 12.

Всё, пиздец.

***

Серхио сидит на кухне и задумчиво крутит ключи Модрича в руках.

Это — их совместная точка невозврата. Выблядок сам подписал себе смертный приговор.

Пусть живёт на улице, как и полагается верной дворовой собачке. Ракитич найдет ему другую конуру.

Заебал. Затрахал до потери пульса. И ни разу не в хорошем смысле.

Я не могу больше его видеть.

Не могу или не хочу?

Он наверняка сидит в подъезде. Там тепло и сухо. Волноваться не о чем.

Мне всё равно, что там с ним происходит.

Ты врёшь себе.

Не вру. Он просто нарвался, наклепал идиотских ситуаций за весь трижды ебаный день, а виноватым должен остаться я?

Да. Ты даже не дал ему шанса.

У него был, блять, шанс. И он его проебал. Мне всё равно.

Внутренний голос молчит и, вроде бы, больше не терпит возражений. Всё ведь и так понятно.

Прошёл уже почти час, как вдруг Рамос рывком встал с кровати и натянул на себя первую попавшуюся толстовку. Наощупь в полутёмном коридоре надел кеды и, повернув дверную ручку, вышел в подъезд.

Пусто.

На всей лестничной клетке висит густая, душащая тишина. В какой-то квартире рядом ненавязчиво играет музыка, а в квартирах сверху слышатся тяжёлые шаги.

Рамос сжимает переносицу и с уверенностью осознаёт: Модрича здесь нет.

Где ты, блять? Куда ты спрятался? Почему ты заставляешь меня испытывать те эмоции, которые, как мне казалось, я никогда не почувствую именно к тебе?

Модрич, ты ничего не делаешь и всегда выходишь из этих споров победителем. Ты такая сука.

Я не хочу, я должен убедиться, что с хорватским выродком всё в порядке. Если с этой дворнягой что-то случится, Ракитич не простит Серхио, что он обидел его любимого щеночка.

В голове рождаются новые и новые вероятности развития событий. Куда он мог деться? Что мог сделать? Позвонить кому-то из друзей, да тому же Марсело? Его телефон лежит в прихожей, на столе. Постучаться в соседскую дверь и пойти плакаться незнакомцу о том, что его нехороший сосед выгнал его из дома? Не в духе Модрича. Вполне может, что он вышел на улицу и пошел куда-нибудь, где теплее и безопаснее: в библиотеку неподалеку, в круглосуточный продуктовый магазин, залипнуть на качелях у детской площадки (Серхио тут же отметает этот вариант, когда ему наконец удается вспомнить, во что был одет Модрич во время их разговора с Марсело. Ему бы элементарно стало холодно, выблядок, как бы Серхио этого ни хотел, не дурак — не станет просто так мокнуть под дождем, подставляясь под пронзающий до тощих костей ветер).

Рамос знает, что он буквально тычет пальцем в небо, но всё равно выходит на улицу и замирает под козырьком крыши.

Наугад обыскивает глазами территорию вокруг и натыкается взглядом на тёмный комок, сидящий на скамейке.

Медленно выдыхает.

Ну неужели ты и правда такой идиот? Я не должен бегать за тобой.

Модрич безэмоционально сидит прямо под крепким дождем и таращится куда-то в одну точку себе под ноги. Не предпринимает никаких усилий, чтобы как-то помочь себе. Выдохся.

Рамос не винит его — от их молчаливой войны на одной территории даже у него самого едет крыша.

Невозможно. Он, блять, волнуется за этого выблядка.

Ад замёрз.

— Ты ебанутый?

— Ты выгнал меня из дома, — вскидывает на него злой взгляд.

Бесится и дрожит. Устрашающее зрелище.

— И что тебе помешало остаться в подъезде?

— Там душно и неприятно.

— А здесь тебе, блять, приятно сидеть, безмозглый?

— Я хотел вернуться, но никто из соседей мне не ответил.

Конечно, не ответил — в такую неприятную погоду здравомыслящие люди заняты более приятными делами. А Модрич, похоже, к умным людям не относится от слова «вообще».

Рамос молчит около минуты. Дождь принимается стучать с удвоенной силой, капли неприятно оседают на лице. Порывы ветра пронизывают кожу даже сквозь сухую надёжную толстовку Серхио, а Модрич всё так же прижимает к себе коленки и пытается согреться. Серхио навис над ним, как каменная статуя, и судорожно думает.

Не хочет признаваться в своей слабости. Гордая сука. Утыкается носом куда-то в холодный локоть и обнимает руками колени.

Жалкое зрелище.

Внутри растёт беспокойство, но Рамос ещё не знает, почему. Это как-то связано с несчастной подстилкой, которая сейчас больше похожа на побитую дворовую псину? Или это из-за того, что непогода наконец берёт верх над Рамосом, и его самого начинает бить мелкая дрожь от холода? Он не знает.

Ладно.

— Ты всё-таки ебанутый, — устало констатирует факт Серхио и резко приподнимает Модрича со скамьи, придерживая за правое плечо. С удивлением замечает, что больше не чувствует отвращения или брезгливости. Лишь где-то далеко в груди что-то колется.

Лука, кажется, только этого и ждал — он с готовностью, хотя и немного скованно, вскакивает со скамейки. Цепляется обеими руками за плечи и шею, едва волочит ноги от накатившей апатии, а влажная и тяжёлая безрукавка тянет выблядка вниз, куда-то в траву.

Что происходит с Модричем?

А что происходит с тобой, Серхио?

Почему ты позволяешь вцепиться в себя выблядку, как за последнее спасение, придерживаешь правой рукой его где-то под рёбрами. Почему ты не оттолкнёшь его? Не скажешь, что тебя тошнит от него?

Почему тебе не всё равно?

Я не знаю.

Я не знаю, говорит себе Серхио, когда Лука ещё крепче цепляется за него, утыкается куда-то в шею, доверительно подставляет худощавое тело.

Теперь Рамосу по-настоящему страшно. Смутно, в подсознании он знает ответ, разгадка вертится на языке, но Рамосу никак не удаётся поймать её.

— Почему ты за мной вернулся? Ты же меня ненавидишь, — подстилка высказывает это без каких-либо определенных чувств, говорит, как эмоционально вымотавшийся человек, кажется, даже не ждёт никаких реплик в ответ.

Внезапно накатывает осознание.

Рамос понимает, откуда тревога. Рядом с Модричем не витает его обычный карамельный запах. Чтобы подтвердить это, Рамос наклоняет голову и, делая вид, что он это случайно, утыкается носом куда-то в левый висок Модрича.

И правда.

Влажная холодная кожа ничем не пахнет, словно сучий дождь смыл с неё вообще все, включая карамель.

А знал бы ты Модрич, как я тебя ненавижу. Как я себя ненавижу, за то, что не могу сейчас взять себя в руки и остановиться.

— Ракитич сломал бы мне шею, если бы с тобой что-то случилось.

Лука скромно улыбается куда-то ему в плечо, словно знает, что дело-то не совсем в гневе амбициозного, импульсивного Ивана.