Где тебя нет (СИ)

— Я поражен, — прячет руки в карманы, — ты приложил ничтожно мало сил, чтобы заебать меня, но — посмотрите! — все равно выходишь победителем. Как ты это делаешь?

— Что ты имеешь в виду?.. — возражает Лука, но Рамос поднимает ладонь, призывая его замолчать.

— Как ты это делаешь? — повторяет свой вопрос. — Шарф Марсело, да, это весьма оригинально.

Шарф Марсело. Да при чём он тут вообще? Это же случайность.

Рамос, как же ты не понимаешь? Я не знаю, почему это происходит, не понимаю, почему события складываются именно таким образом. Может, тебе стоит отдохнуть? Нам стоит отдохнуть.

— Рамос, — перебивает его Лука, — я не понимаю, почему ты меня недолюбливаешь именно сейчас.

— Недолюбливаю? — переспрашивает Рамос. — Скорее, ненавижу всей душой. Ты же всё равно меня боишься. И будешь, если я скажу. Как тебе такое?

Ненависть — слишком громкое слово для того, что между ними происходит. Но крайне действенное, потому что других выражений на ум не приходит.

Серхио, а может, тебя надо как-нибудь развеселить? Отвлечь от своей постоянной ненависти?

В голове Модрича зреет совершенно безумный и идиотский план. Безумный, идиотский, зато крайне эффективный.

— Боюсь? Нет, Рамос, я тебя не боюсь. Я даже докажу.

Пока ещё не страшно. Рамос и сам запутался в своих чувствах.

Нужно показать ему, что он запутывает сам себя в голове. Модрич почти уверен, что он загонял себя насчёт него несчитанное множество раз: и что они — парни, и что это всё происходящее — неправда, и что такая любовь сквозь ненависть бывает только в фильмах. Иначе и быть не может.

Лука рассматривает глазами парковку, убеждаясь, что на улице они одни, а потом уверенно преодолевает небольшое расстояние, которое было между ними, и прижимается своими губами к губам Рамоса.

Серхио никак не реагирует. Не замирает, не закрывает глаза, не отталкивает и не притягивает поближе.

Видимо, думает.

Вот так просто? Ты делаешь это так просто?

Целуешь его?

Целуешь его по-настоящему, без обиняков, цепляешься своими руками за его ещё не остывшие после тренировки предплечья?

Хорошо.

Модрич замечательно осознаёт мотивы своего поступка, не может не осознавать. Он первый начал эту игру, так надо упорно идти до конца, чтобы результат был прямым, понятным, чтобы не было лазеек выбраться из этого всего дерьма, искрящего между ними. Где-то внутри вертится назойливая мысль, что в глубине души ему хотелось поцеловать Рамоса вновь, чтобы ощутить его гнев. Гнев и бессильную ярость на происходящее. Ведь изменить-то он всё равно ничего не сможет.

И вот, уже когда Модричу становится немного страшно (они стоят так, прижавшись друг другу губами, несколько секунд), Рамос неожиданно открывает рот и по-хозяйски сминает губы Луки своими.

Что у него в голове?

О чём он сейчас, блять, думает? Лука хотел только напугать, только подтолкнуть, как толкают робкого малыша в спину к детям на детской площадке. «Иди, поиграй», — говорят ребенку, и Лука сейчас именно этот скромный малыш, который играет, пробует для себя новое и неизведанное и не знает, что же может случиться дальше.

В любой момент может прийти Марсело и застать своих двух лучших друзей в глубоком поцелуе.

Модрич думает, что всё происходит по взаимному согласию, считает, что шутка затягивается, и хочет разорвать поцелуй. Немного отстраняется, но, на его удивление, Рамос рывком прижимает его к машине обратно, правой рукой до боли цепляясь в волосы где-то за ухом, а левой — стискивая в руках воротник безрукавки Луки.

Теперь инициатива полностью серхиовская, и Модричу становится действительно страшно.

***

— Нет, Рамос, всё, — невнятно бормочет Лука и легонько, но напористо пытается отодвинуть крупное тело от себя. Рамос открывает глаза и впивается взглядом прямо в медовые глаза Луки.

В них недетский страх.

И чего ты боишься, сука? Ты же первый начал, вывел меня из себя, а теперь пискляво просишь прекратить.

Нет, так не пойдёт.

Рамос думал об этом всю ебучую тренировку.

Как же я хочу тебя поцеловать.

Поцеловать, чтобы ощутить тебя рядом. Чтобы ты не ускользал больше, как вода сквозь пальцы. Чтобы впитать в себя карамель, витающую вокруг тебя и напиться ей досыта.

Дай мне насытиться ею.

Я хочу этого. Я хочу, чтобы ты пострадал морально так же, как и я.

Рамос глубоко целует Модрича: смело, напористо, так, как хочет, и улетает с головой в эту трясину. Как же хорошо, как же сладко чувствовать под собой это разгоряченное страхом тело и осознавать, что оно боится именно тебя.

Опьяняет получше любого алкоголя. Рамос обратно прикрывает глаза, тем самым прерывая зрительный контакт, крепче стискивает Модрича под собой и втирает в машину.

Мне это, блять, нравится. Кажется, пора прекратить кормить себя лживыми заверениями. Модрич — парень. Серхио — парень. Это неправильно, но Рамоса всегда притягивало то, что недосягаемо и нарушает правила. Так ведь интереснее. Целовать Модрича интересно именно потому, что он заводит и ведёт себя омерзительно похотливо, даже ничего не предпринимая.

Он просто существует.

Так за чем же дело стало? Может, Пепе прав, и надо всего лишь хорошенько оттрахать подстилку? Эту худощавую деревяшку? Немного потрепать его пугливость, оттаскать качественно за лохматые патлы и забыть об этом всём?

Модрич активно сопротивляется около минуты. Затем движения становятся всё скованнее, ленивее, и Серхио даже начинает пропускать момент, где подстилка начинает отвечать ему. Неумело сталкиваться языками, проводить по зубам и мягко покусывать губы.

От этого Серхио заводится только сильнее. Он знает, что теперь у него по-настоящему стоит, но не хочет прерываться и выяснять эту проблему у себя же в голове. Все равно. Пусть здравый смысл катится в ад.

И в самую нужную секунду выблядок ощутимо отталкивает Рамоса и показывает глазами на выходящего из спортивного комплекса Марсело. Тот ничего не замечает и болтает с кем-то по телефону. Рамос незаметно, скорее для себя кивает головой и отходит от Модрича на приличное расстояние.

Мельком кидает на него взгляд.

Обкусанные до подтёков губы; растрепанные волосы, которые тот ни разу не пытается пригладить; гусиная кожа на открытых руках и плечах, потому что ветровку этот идиот повязал на бедра.

— Извините, ребят — Кайл меня что-то совсем заговорил, — голос Марсело естественно бодр и весел, — я рад, что вы уже знакомы. Ну что, где дом Серхи — я знаю, а куда тебя докинуть, Лука?

Лука молчит. Ответить приходится с натяжкой.

— Я переехал в конце августа на съёмную квартиру к Рамосу, — вытаскивает из себя клещами.

Марсело удивлённо оборачивается на него с водительского сиденья и попутно пристёгивает ремень безопасности. Дождь хлещет; дворники противно мельтешат перед глазами и не дают хоть немного расслабиться.

— Правда? Ты ничего не рассказывал мне о своем новом соседе, — это уже адресовано Рамосу, сидящему на переднем пассажирском сидении; Лука забрался назад.

— Не было времени, — бормотание в ответ.

— Ну, тогда удачи тебе, Лука: у Чехо разгон от мерзавца до невероятной милашки составляет несколько секунд, — чертовски верно, Марсело. Чертовски верно, — но если вы сейчас не очень ладите, то со временем неловкость пройдет — сами будете удивляться, чего так долго тянули кота за хвост.

Сомнительное высказывание.

Остаток пути Рамос и Модрич угрюмо молчат. Марсело чувствует напряжение в воздухе и говорит за троих — рассказывает то о тренировках Луке, то об университете Серхио. И первый, и второй внимательно слушают, пытаясь забыть о существовании другого хотя бы на время неконтролируемого болтания Марсело.

Наконец подъезжают. Серхио рывком бросается вон из машины — ему опять начинает мерещиться карамельный запах внутри автомобиля, но это, конечно, лишь игра воображения. Лука остаётся увлечённым разговором и поэтому не спешит уходить в квартиру. Переползает на переднее пассажирское сидение, откуда свинтил Рамос, и увлечённо болтает.