Собственными руками (СИ)

Эгоцентрика так веселила сложившаяся безнадёжная для Пиратов Сердца ситуация, что он, повалившись на стену, залился смехом.

Потому что любят его? А что он? А он годами прибегал к этому человеку по первому зову, выполнял его нечистые поручения, притащил на корабль и даже позволил себя, капитана команды, потеснить из личной каюты. Если посмотреть на его поведение глазами команды, подлинно видно, как он дорожит Дофламинго. Каждый в команде будет терпеть развлечения нежеланного гостя, пока он не переходит черту, а ему-то прекрасно известно, где она находится. Если Ло сожрёт откровенное глумление над людьми, о которых он обещал себе заботиться, его можно будет на полных правах назвать трусом.

— Ты сам себя в этот угол и загнал, — вдоволь насмеявшись, мужчина сел прямо и с улыбкой смотрит на лицо напротив. — Но если правильно меня попросишь, я принесу ей свои извинения.

Ничего благородного под правильной просьбой этот подонок не подразумевает. Даже если упасть ему в ноги и вылизать их, он это унижение за достойную мольбу не примет. Да и под своими извинениями он тоже вряд ли понимает покаяние в истинном его значении. Он даже извиняется так, будто поливает человека ещё совсем тёплым дерьмом.

От злости, сопряжённой с бессилием, челюсти сводит. Что ему делать прямо сейчас, когда эта паскуда смеётся над ним и над членом его команды, который может снова плакать, он не знает. В его власти сейчас только лишить его возможности и дальше вольничать, поэтому Ло расправил ладонь и, произнеся короткое слово, захватил весь корабль в уникальную операционную комнату. Перекинул меч из смотровой в свою руку и уже приготовился оголить клинок, когда пальцы Дофламинго прочно ухватились за ножны.

— Не надо баловаться этим в гневе, — произнёс он, подтащив Ло к себе. — Вдруг корабль повредишь.

Пусть говорит что хочет, Ло продолжил вытаскивать меч, чтобы покрошить его на более мелкие части. Подставил в движении бок и тут же схлопотал кулаком под рёбра. У самого-то раны тоже не затянулись полностью, и это стало причиной боли, вцепившейся во внутренности когтистой лапой, которая рвала их по новой. Лишь на секунду расслабил пальцы, а Дофламинго выхватил ножны с Кикоку и отбросил в сторону.

Следующий удар пришёлся голой, но этим не ослабленной, пяткой по низу бедра, и Ло упал на колени. Ребро ладони, точно попавшее по гортани, лишило дыхания и равновесия, из-за чего он повалился вперёд, едва успев выставить перед собой руки и спасти лоб от рядом стоящего стула. Шапка бесшумно спала с головы. С губы на пол тянулась тонкая ниточка слюны, очертания которой перед глазами спустя мгновение начали проясняться. Громко, с хрипом выдохнул прибережённый лёгкими воздух и вобрал в них новый. Всё тело слабо дрожало от шока.

— Ло, дорогой, — приподнял Дофламинго его подбородок стопой.

Браслет из кайросэки прижался к щеке Ло, моментально аннулировав поставленный им барьер, а подонок, стоя перед ним, покачивает лицо на своей ноге. Опять бессилие и растерянность поднимались из тех времён, когда он был игрушкой этому садисту, и доводили до осознания, что ничего, по сути, и не изменилось. Он всё так же теряется под его величественным давлением.

— Бесишься, оттого что не можешь получить желаемое, — со смехом утвердил тиран, проведя по шее пальцами, и толкнул стопой грудь. — Я это хорошо понимаю.

Ло разрывает сомнениями, обидой и завистью, которые переплетаются, порождая ядовитую злость, годами зарываемую им всё глубже. Он сомневается даже в том, чего именно хочет. С одной стороны, его пиратская жизнь очень неплоха — он свободен быть где хочет и делать что хочет, он ни под кем не должен прогибаться. Хочется вырваться на волю из клетки Дофламинго, но в то же время он хочет и самого Дофламинго. Хочет единолично владеть им, быть с ним каждый день без всей той фальши, в которую тот с ранних лет укутался, чтобы спрятаться он боли. Быть с возлюбленным и быть свободным — две жизни, противоречащие друг другу. Действительно ввергает в бешенство, что он не может взять и то, и другое.

Лёгши спиной на пол, моментально получил очередной удар пятки в живот, вынудивший с криком согнуться и завалиться на бок.

— А ты хочешь меня, разве нет? — под его хриплый кашель уточнил мужчина. — Ты ведь должен и сам понимать, — придавил он огромной пяткой небольшую ладонь Ло к полу, — что мёртвое не вернуть, а наши отношения уже мертвы, — втирает кисть, наслаждаясь потугами своей жертвы прятать крик за стиснутыми зубами.

Ло расправил другую дрожащую ладонь, чтобы снова поставить «Рум». Дофламинго отпустил кисть, в которой ничего, кроме боли, не ощущается, и быстрым движением вбивает другую с такой враждой, будто вредоносное насекомое пытается раздавить. Меч лежит метрах в двух от него, и даже дотягивайся он до него, без «операционной» не сможет использовать его. Не на Дофламинго.

— Хочешь сказать… — дребезжит голос Ло, — разлюбил? — хохотнул и кое-как сел, держа ладонь в ладони. — Тогда убей меня, — с тревожной улыбкой предложил он, задрав на него лицо. — Почему нет?

Он же не против. Правда, не против, если Дофламинго его убьёт, ведь Ло достиг своей цели. Как минутой ранее ему сказали, мёртвых не вернуть, но он хотя бы душу Росинанта упокоил, отправив Пиратов Донкихота за решётку, а их лидера скинув в такие низы, откуда безопаснее ещё очень и очень долго не выглядывать. И пусть он готов к смерти, всё равно знает, что ему её не подарят, поэтому-то и улыбается с начавшимися слезами на глазах. Хотел бы Дофламинго его убить, сделал бы это сразу.

Они просто смотрят друг на друга и молчат, а между ними словно бы нить протянута, по которой передаются и мысли, и настроение, и чувства. Опять на лбу, украшенном годами морщинами, вздулись вены. Взгляд, улыбка, слёзы и даже положение Ло сейчас — всё накручивает гнев падшего короля, который скрипит зубами, виднеющимися из-под узких губ. Он всегда бесится, когда его мальчик так подло ведёт себя, и всегда поступает одинаковым образом. Вот и сейчас встал на колени и засадил пощёчину, чтобы не смотрел на него, как бездомный щенок.

— Люблю! — грубо схватил его за нижнюю челюсть и обернул на себя. — Я люблю тебя, понимаешь? — зло цедит сквозь зубы. — Но какое это имеет значение, если ты отвергаешь меня?

Поэтому-то Дофламинго до сих пор на корабле, поэтому же никто на нём пока не умер. Любит, очень сильно, но не так, как это надо объекту его чувств.

— Какое, к чёрту, имеет значение, если я не могу к тебе спиной встать?! — с такой горячностью тряхнул головой Ло в своих руках, что у того в глазах помутнело.

Из-за резких движений слёзы промочили нижние веки, потянув глаза пеленой, размывающей образы. В губы впились с такой жадностью, что в первый же миг своровали волю и разум. Ло даже не понимал, что именно делает; просто обхватил его затылок ещё ноющими ладонями, просто клонит к себе, просто ласкает язык, просто кусает и обсасывает губы. Горячая рука на пояснице увлекает его ближе, втаскивая на сложенные и широко раскинутые ноги. Он подбирается на коленях и садится на бедро, отчего снова приходится запрокидывать голову.

— Ло, — пленник оторвался от губ и теперь шепчет в них, — хватит. Сними браслет, и тогда я прощу тебя. Начнём всё сначала.

— Простишь? — с налётом огорчения улыбнулся капитан. — Что ты с ней сделал?

Возвращение к теме, с которой он ворвался в каюту, кардинально переменило настрой Дофламинго: на лице вновь заиграло раздражение, губы скривились вниз.

— Так значит? — сдерживая злость, выдохнул мужчина. — Хочешь знать, значит. Хорошо, — сильным ударом кулака он скинул Ло со своей ноги. — Сейчас узнаешь.

Налетев-таки спиной всё на тот же стул, сбил его, при этом ушиб плечо, хотя с болью в животе это не сравнится. Спёрло дыхание, а кроме этого, мозг практически разорвало от удара затылка о железный пол. Не успел и шевельнуться, ему зажали рот, и тогда глаза распахнулись в отвращении.

Да, он затыкал её, чтобы не кричала и не звала на помощь. Ло испуганно уставился на Дофламинго, рухнувшего тяжёлым задом на его ноги, которые теперь не выдернуть. Задирает его футболку, гладя пресс, и смотрит прямо в глаза, где с каждой секундой всё сильнее утверждается ненависть. Ло попытался вырваться, но без травм ног этого точно не сделать, а приверженец насильственности уже обнажил его грудь. Безмолвно усмехаясь, кладёт руку на бок и склоняется, чтобы поцеловать.