Собственными руками (СИ)

Гладит, протолкнув ладонь между лопаткой и полом, поигрывая большим пальцем с соском, и припадает губами к груди. Язык, прошедший по коже, вызвал мурашки и скромное возбуждение. Губы сомкнулись на соске, погрузив его в тепло рта Дофламинго, который стал забавляться с ним. Сейчас бы приласкать его, подыграть ему и отдаться, потому что все эти дни телу именно этого не хватало. Но Ло кладёт руки на его плечи и отталкивает, не желая знать так подробно, что именно он вытворял с… другим человеком.

Говорит о своей любви к нему, а сам практически только что раздел другого человека и ласкал так, отчего Ло возбуждается. Нахлынувшие чувства обиды и отвращения рвали дыхание, которое с шумом он выпускал в ладонь на своём лице. Рука поползла вниз к джинсам, чтобы расстегнуть, чтобы сдвинуть ниже, чтобы проникнуть под них. Истерика накатывает, когда пальцы ложатся на ягодицу и мнут её, и дышать он уже не может. Откидывает ладонь со рта, чтобы вздохнуть, а Дофламинго ему и не противится; вместо этого он приподнимает свой зад, давая ему свободу, и наклоняется к уху.

— Сколько страсти, — смеясь, шепчет мужчина. — Волнуешься, не трахнул ли я её?

Ло повернул лицо к нему, и он немного отстранился, чтобы видеть выражение на нём. Да, волнуется, но не за её здоровье и психику, а за своё право на секс с ним. И это волнение, а вместе с ним обида и отрицание веры в его слова, добавило восторженного блеска в глазе чайного цвета.

— Пусти! — негромко потребовал он, схватившись за руку, которая до сих пор в его штанах.

Дофламинго не удерживал и даже встал на коленях, полностью открыв выход. Ему просто надо было уйти как можно скорее, чтобы не взорваться прямо тут и на радость этой сволочи устроить скандал по этому поводу. Закусывая губу и оскорблённо пыхтя, ползком выбирается из-под него.

— Трахнул, — усмехнулся он, когда Ло полностью выполз и мог встать.

— Врёшь, — запрокинул к его лицу голову. — Это было бы очевидно.

Хочется верить в свою правоту в том убеждении, что такой размер, как у Дофламинго, она так запросто не приняла бы, даже не будь девственницей. А тот рассмеялся, будто ему анекдоты травят, и грубо схватил ладонью его зад.

— А на лице у тебя написано, — протиснул пальцы между ног и сдавил настойчивее, заставив полностью напрячься, — «ты долбил чужую дырку». Ну, прямо, как маленький.

Смеётся над его ревностью, в то время когда самого сильно уязвило, что какой-то немытый пират заглядывается на тот самый зад, который он прочно держит в своих руках вот уже шестнадцать лет.

— Да куда угодно долби, — старается дышать ровно, чтобы не потерять контроль, и отходит в сторону, чтобы он отпустил. — Но не в кого-то из моих ребят.

Вместо того чтобы дать свободу, Дофламинго ещё крепче сжал в пальцах его промежность. До такой боли, которая отнимает власть над телом, и оно уже прогибается и наваливается на бок садиста. Ло впивается ногтями в широкую грудь и другой рукой пытается ухватиться за его руку, и нагибается ещё ниже, слёзно шипя.

И снова кулак попадает ему под дых, и в рот натекает слабый привкус крови. Отброшенный на пол, он валится на спину и хватается за живот, теперь уже после неоднократных ушибов судорожно подрагивающий. Между раскинутых полусогнутых ног укладывается стопа и начинает нажимать на член, словно стремясь раздавить. Коротко вскрикнув, Ло сам закрывает себе рот, чтобы эти звуки не привлекли зрителей, которые уже могут шастать по коридорам в поисках одного за другим пропадающих друзей. Пальцы второй ладони расправил и успел разве что поставить небольшой барьер, а Дофламинго, убрав ногу с паха, схватил за руку и потащил вверх, на себя. Суставы, натянувшись, прохрустели. Насильно поднялся на колени и вцепился пальцами в мягкую часть бедра второго. Безуспешно, только ещё и в нос коленом получил. Взяв за обе ладони, жестокий любовник встряхнул руки так, что вытянувшиеся суставы и жилы онемели. Забрав тонкие запястья в одну руку, он обрушил Ло лицом на пол, выпрямил руки и придавил ладони задом. Возможно, ему и показалось, что мышцы, оторвавшись от костей, съехали вбок, но зверская боль намекала именно на это. Колени разъезжались, но в позе раком он кое-как устоял.

— Прекрасный вид, — усмехнулся своевольный пленник и повёл ладонью вдоль позвоночника, выгибая, чтобы выпятить кверху зад. — А так вообще восхитительный, — хлопнул по ягодице.

Дышать приходилось глубоко, чтобы свыкнуться с болью, которая заполнила собой каждый нервный узел. Большая ладонь обхватила затылок и прижала лицо к паху, уложила ртом на солидный член.

— Пофлиртовали, и будет, — водит лицом по детородному органу. — Хочешь?

Больше всего Ло сейчас хочет свободу своим руками, которые стали символом самой боли. Он поднял напряжённый взгляд на его улыбающееся лицо, и Дофламинго облизнул губу, будто бы давая намёк на то, что жаждет от него получить перед тем, как отпустит.

— Понимаю, — начал мужчина развязывать пояс штанов, — не очень убедительно.

Ло попытался пошевелить руками и оказался способен лишь на то, чтобы едва поскрести ногтями пол, и то не без боли. Одежда спущена, и рука теперь настойчиво давить его лицо в ничем не прикрытые яйца и начавший твердеть член. Характерный запах полностью забил нос и проникал в рот, садясь привкусом на корень языка. Губы дрожат, прижимаясь к горячей плоти.

Хочет, но вовсе не так, не с болью и унижением. Только что ведь говорил, что любит, а теперь поступает с ним, как с несговорчивым секс-рабом. Дофламинго неизвестны пределы скотства — это он всегда знал, просто считал себя исключением из правила. Думал, что хотя бы с любимым человеком он будет обходиться как с человеком. Опустил глаза, чтобы не показывать разочарования и слёз.

— Руки, — тихо попросил он не калечить самое ценное в своём теле, а губы в этой короткой фразе сухо скользили по его достоинству.

Всё верхам было хорошо слышно, но они сделали вид, что к ним никто не обращался. Ублюдок отпустил его голову, позволив подняться с паха, но лишь для того, чтобы стукнуть ладонью по губам. Больно, и Ло невольно приоткрывает рот, в который в тот же миг толкаются пальцы. Снова больно, но теперь душевно, а пальцы возят по языку, собирая слюну.

Другой рукой насильник оглаживает поясницу, приспуская пояс брюк и открывая зад. Ладонь ребром скользнула между ягодицами и сжала одну, будто оценивая отменный кусок мяса на рынке. Потом шлепок, и унижение вытолкнуло скудные слезинки на лицо. А Дофламинго будто и не знает, что он плачет; вынимает пальцы изо рта и кладёт на сжатые мышцы ануса. Просто гладит, увлажняя кожу, и не пытается пропихнуть внутрь. Не сказать, что по-настоящему приятно, но в паху становится горячее. Тело-то реагирует вне зависимости от сознания. Ноги дрожат, потому что хочется поддаться прелюдии и начать двигаться в такт, но гордость останавливает. Его уже сравнивают с блядью таким обращением, не может он ещё и отвечать на это подобным образом. Он лишь монотонно, чтобы отвлекаться и держаться, возит темечком по животу и смотрит на член, набравший размер и готовый к сексу. Без гадания можно заявить, что к оральному сексу. Принудительному.

Ситуация очень похожа на их второй раз. Тогда он тоже не сопротивлялся, понимая бессмысленность этого. Дал то, чего от него хотели, с меньшими потерями для себя.

— Доффи, — говорит слезливо дрожащим голосом, — руки… прошу… Не чувствую их…

С ворчливым хмыканьем, выражающим недовольство короля тем, что ему надо двигаться, мужчина приподнял и сдвинул задницу. Его пальцы — те, которыми он подготавливал зад — снова пихнулись в рот, и Ло послушно вылизывает, как бы мерзко от всего этого ни было.

Кисти парализовало из-за подкожной рези. Он подтянул их и спрятал под своей грудью. Кожа до желтизны побелела, и всё могло бы вылиться в худшие последствия, посиди эта здоровая туша на них ещё столько же времени.

Сдобрив новой слюной, Дофламинго втолкнул в отверстие один палец и вернул вторую руку на затылок своей игрушки, чтобы снова уложить лицом на уже налитый член, требующий внимания. А кисти, наконец, возвращали чувствительность, и их можно было немного сгибать. Ло приоткрыл рот и высунул язык, которым коснулся вздутой вены на члене. Закрыл глаза и облизал ствол до самой головки.