Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи заглянул в личные помещения, удивился еще раз, до чего они компактные – на Луне в таких размещались для контроля и зарядки андроиды в количестве двух штук из расчета шесть кубометров пространства на одного. А здесь – один человек, и так годами.

Ульман дремал, даже похрапывал, не соизволил проснуться, когда Арчи уселся рядом с ним.

– Ну что, к четвертому? – сказал Вильямс.

Никто ничего не сказал, никак не отреагировал, даже не кивнул. Но Лакис ехал к четвертому контейнеру. Арчи знал и его историю – о ней не один фильм сняли, было издано несколько книг, правда, среди них не было ни одной, записанной со слов очевидцев. Его история после череды случайностей, каждая из которых сама по себе ничего не значила, закончилась трагично. Лакис остановился перед третьим контейнером. Перед ним лежали почерневшие цветы.

– Я выйду? – спросил Арчи, глядя Ставролакису прямо в глаза.

Ульман проснулся, заморгал по-совиному, посмотрел на контейнер, перекрестился.

Контейнеры обладали оксидизатором и стационарной и вспомогательной системами воздухоснабжения. Оксидизатор выделял кислород из смеси газов. Воздух состоит из кислорода на 21-23 %, остальное – азот, углекислый и другие газы, и стационарная система воздухоснабжения разбавляла чистый кислород из оксидизатора другими газами; вспомогательная просто насыщала воздух в контейнере кислородом. Стационарная система располагалась вне контейнера, и она наравне с оксидизатором обладала очень сложной структурой с фильтрами, электролизными камерами, снова фильтрами, снова камерами, вспомогательная – полностью внутри и была попроще. Когда по каким-то причинами (фильтры непригодны, камеры ненадежны, электричества недостаточно, людей в помещении слишком много или слишком мало, а соответственно расход кислорода и насыщение воздуха углекислым газом идет быстрей/медленней нормального) стационарная установка не справлялась, подключалась вспомогательная. Эта система должна была быть надежной, она была надежной и отлично работала везде. К сожалению, и для исключений место оставалось.

А еще любая космическая техника, а с ней наравне и первые контейнеры, конструировалась таким образом, чтобы полностью исключить возможность пожара. Банально – негорючие материалы. Материалы, которые в исходном виде могли гореть, пропитывались специальными растворами. Длительные испытания конструкционных блоков еще на Земле показали: вероятность пожара ничтожно мала, практически стремится к нулю. Категорично заявлять, что она равна нулю, никто не рискнул – научное мышление, так его.

А фильтры имели свойство загрязняться. Электролизные камеры нуждались в профилактике. Даже сверхнадежные дисплеи оказывались подверженными разным воздействиям, коих на Марсе было на порядок больше, чем на Земле – например, солнечные вспышки, выбросы заряженных частиц, от которых не защищали плотная атмосфера в несколько десятков километров и магнитное поле. Как раз на пике одиннадцатилетнего солнечного цикла, когда станция на Марсе была предупреждена о потоке заряженных частиц, приближавшемся к планете, приказали долго жить и фильтры, вслед за ними прекратила работать стационарная воздушная система, включилась вспомогательная. Воздух начал насыщаться кислородом, и только им. Пережидать, пока поток заряженных частиц минует Марс, космонавты отправились все в тот же контейнер, с собой взяв несколько приборов для ремонта – чтобы не сидеть сложа руки, и просто потому, что эти штуковины требовали ремонта. Нормальное функционирование воздушных систем было чем-то настолько само собой разумеющимся, что никто не обратил внимания на дисплеи – и в любом случае, информация о состоянии систем была сильно искажена все той же солнечной вспышкой. В одном из приборов вдобавок ко всему прохудилась изоляция на одном из проводов – то ли перемерзла, то ли перетерлась, то ли еще что. И дело кончилось взрывом.

По крайней мере, так предполагали эксперты на Земле. Им не возражали оставшиеся в живых космонавты – они просто молчали. Пожара не случилось – гореть было нечему, кроме воздуха, но взрыва было достаточно, чтобы вышибить окна. Этого было достаточно для разгерметизации. Этого было достаточно, чтобы температура в контейнере упала до минус девяноста и вышел весь воздух.

И кто-то упорно носил цветы к контейнеру. Настоящие живые цветы, и нет чтобы хотя бы в капсулу прятать, просто оставляли на пороге, подоконнике или где придется. Арчи смотрел на стены контейнера, на незаделанные окна, обошел его, провел рукой по стене – она была очень холодной, на периферии сознания засветились привычные сведения, если чуть пристальней присмотреться туда, можно и точные цифры разглядеть, но это было совершенно ни к чему.

Отсюда до пузырей было около десяти километров. В принципе, можно будет как-нибудь добраться досюда, просто для того, чтобы принести цветы. Арчи прислонился спиной к контейнеру и замер. На Луне тоже было место таким случайностям. Кто-то рассказывал о роботах, чьи алгоритмы давали сбой. Аварии в космосе всё случались, особенно в маленьких, хлипких космических челноках. Просто аварии тоже имели место.

Арчи еще раз посмотрел на небо, праздно подивился тому, что оно казалось изжелта-фиолетовым – странный, незнакомый цвет. И пыль за пределами дорог – тускло-красного цвета. Арчи возвращался к вездеходу по ней, у его двери долго стоял, сбивая пыль с сапог.

– В бункере народ был куда внимательней, – сказал Лакис, отъезжая.

– Первые пару месяцев так точно, – буркнул Ульман. – А потом… – он махнул рукой. – Кстати, там первый камин обустроили. На Марсе.

– В космосе! – возмущенно уточнила Татьяна Рудницкая, повернувшись к нему.

Он осторожно щелкнул ее по лбу.

– Вот всюду же влезет, зараза! – оскалился он.

Она перехватила его руку, попыталась стукнуть Ульмана кулаком. Лакис невозмутимо вел вездеход; Вильямс лениво ругался, что они снова мешают спокойно возвращаться домой после вахты.

– О бункере знаешь что-нибудь? – спросил Каратаев. У него был, как бы сказать поаккуратней, назидательный тон.

Арчи усмехнулся.

– Слышал, – помедлив, подтвердил он.

– Можно подумать, ты его строил, – бросил Каратаеву Вильямс. – Лакис, нас впустят, если что?

Бункер был вторым этапом освоения Марса. Вместо контейнеров-конструкторов, отправленных с Злемли, для строительства бункера были использованы ареанские материалы – и терранская техника. Это был именно что бункер – на шесть метров утопленная в грунт коробка размером с два футбольных поля, двухэтажная по периметру, с атрием, покрытым стеклопластиком. Все из местных материалов.

– Наша гордость, – самодовольно сказал Ульман, как будто лично таскал цементные блоки – или там вбивал сваи из магния или титана, или даже платиновых металлов – с этих рейнджеров станется, или что еще. – Мы сейчас у угла, с которого все начиналось. Видишь?

Ставролакис смотрел на бункер с самодовольным видом; он не спрашивал у Арчи, полезет ли он еще и здесь наружу. Пусть времени было дофига и больше, пусть дело близилось к ночи, никто не спешил обратно. Для них всех это было не приключением и не экскурсией – возможностью похвастать перед новичком своими достижениями, но и чем-то иным, гордостью за тот народ, к которому они тоже относятся.

– В нем живут? – спросил Арчи.

– Живут – громко сказано, – тут же отозвался Ульман. – Посменно. Для разных опытов, а потом обратно в свои пузыри возвражащются. Тут света только на площади, а так киснешь в склепах как термит.

– Зато защита отличная, – подхватил Вильямс. – Стены – три метра толщиной. Фундамент – ого-го. Первый ураган ребята пережили, подвиснув под куполом и высчитывая скорость ветра изнутри, представь прочность! Кстати, первая сауна и первый бассейн тут тоже были, вот так вот!

– Бассейн! – фыркнула Рудницкая. – Лоханка два на три метра.

– Зато в воду можно было полностью погрузиться, цыпа! – пробасил Ульман.

– Это да, – согласилась она, ухмыльнулась и повернулась к окну. – Кстати, Арчи, в этом бункере волевым решением гражданского самоуправления целых три номера выделены для новобрачных. – Рудницкая подмигнула ему.