Blackbird (ЛП)

— Осторожнее с очками, — предупредил он, снимая их с Юри. Только Виктор отвернулся, чтобы поместить очки на прикроватный столик, как чуть не выронил их — новые поцелуи посыпались около его шеи. Он желал этого, дико желал и бесконечно корил себя за желание с момента их первой встречи, жаждал его поцелуев и того, как Юри бы прижимал его своим телом к кровати, жаждал, чтобы его изящные уверенные пальцы стягивали подтяжки с его плеч и выдирали его рубашку из-под края штанов. Да, Виктор хотел именно этого. В один момент безумно горячая ладонь лежала на голой коже его живота, а в другой она сменилась касанием губ, когда Юри сдвинулся ниже. Виктор был уверен, что сейчас просто умрет.

Он схватил Юри за плечи и подтянул его выше настолько, насколько было нужно, чтобы высвободить его из жилета и рубашки. В электрическом свете кожа Юри имела бледно-золотистый оттенок, невероятно притягательный, и Виктор сглотнул в попытке избавиться от внезапно возникшего кома в горле.

— Все в порядке? — Юри глянул на него из своего положения, совсем не осознавая, насколько чарующе смотрелся. Он смахнул волосы со лба Виктора и провел подушечкой большого пальца по его губам. Виктор впечатал в нее маленький поцелуй.

— Все просто волшебно, — тихо произнес он и захватил его палец внутрь рта, мягко засасывая его и испытывая большое удовлетворение от румянца, покрывшего шею Юри и верх его груди, и от того, как резко он дернул бедрами вперед, закусывая губу посреди стона.

Какое-то время они почти ничего не говорили, и их междометия были приглушены поцелуями, слова заменены касаниями и отчаянным трением тел друг о друга. Как Виктор и надеялся, Юри излучал силу и уверенность, но при этом обращался с ним столь бережно и аккуратно, что от этого глаза готовы были наполниться слезами. Была одна причина, какая-то очень хорошая причина, почему Виктор не должен был влюбляться в него, но едва ли он собирался вспоминать ее в такой момент.

И когда они были уже полностью обнажены, когда Юри почти лениво ласкал его рукой, Виктор оторвался от их медленного поцелуя, задыхаясь, и спросил:

— У тебя есть, ну… — и как он только умудрялся говорить по-немецки, когда это был явно самый сложный язык в мире, — то, что… нам понадобится?

Юри приподнял бровь, но не остановил движения руки.

— Если ты хочешь этого.

«Хочешь»? Это еще мягко сказано.

— Да, — ответил он. — Прошу, мне надо, чтобы ты…

— Да-а? Что же именно тебе надо, Виктор? — дыхание Юри обожгло его шею, и Виктор понял, что точно умер, и после смерти явно была какая-то жизнь, несмотря на все научные исследования, и жизнь эта была потрясающей.

— Мне нужно, чтобы ты взял меня, — выдал он, и единственным ответом Юри стал поцелуй.

Как оказалось, «то, что понадобится» находилось в кармане штанов Юри, которые немного ранее были бездумно отброшены Виктором в дальний угол комнаты, и он не удержался от вздоха разочарования, когда Юри пришлось встать с кровати, чтобы принести это.

— Знаешь, как сложно сейчас достать эти штуки? — сказал он почти повседневно, когда бросил на грудь Виктора холодный тюбик с пластиковой крышечкой и небольшую упаковку из фольги, прежде чем забраться обратно на постель. — Тебе очень повезло, что я на дипломатической службе. А то у меня на лбу был бы штамп «извращенный иностранец».

— О да, мне очень повезло.

Юри замер на мгновение, а потом взял лицо Виктора в ладони и поцеловал глубоко и крепко.

— Просто говори со мной, — прошептал он. — Если что-то будет не так, если будет неприятно, сообщи мне сразу же, ладно?

И Виктор старался изо всех сил, несмотря на всё возрастающую недостаточность немецкого языка, несмотря на дикую лихорадку в крови и на полет тела на какой-то другой уровень бытия, несмотря на ощущение зубов Юри вокруг мочки уха и несмотря на его голос, нашептывающий: «Виктор, Виктор, да», — пока все слова не закончились у обоих, оставляя лишь жажду на языке.

После, Юри предложил ему сигарету, и Виктор принял ее трясущимися руками, склонившись, чтобы прикурить вместе с ним от одной спички. Все его тело распекало от повышенной чувствительности, а остаточные образы впечатались в кожу: Юри над ним, и вокруг него, и внутри него. Завтра он наверняка почувствует вину, как и всегда. Но пока в его сердце растекалось лишь сладкое тепло, похожее на медленно горящие угольки.

— Ну что, насладился ли ты преимуществами моего опыта? — спросил Юри, чуть поддразнивая. Он снова надел очки, но его прическа, прежде цельная, рассыпалась, и пряди волос пропитались потом. Виктор рассмеялся, а потом вдруг закашлялся от избытка дыма в легких.

— Думаю, можно так сказать, да.

Он взял руку Юри, лежащую между ними, и поднял ее к губам.

— Я хотел бы остаться, — мягко сказал Юри, отворачиваясь, чтобы крепко затянуться. Виктор знал, что это невозможно, конечно, но какая-то его часть фантазировала, как он уснул бы с Юри в руках, как проснулся бы около него, начиная день с поцелуя, как получил бы возможность испытать что-то, похожее на нормальную жизнь, хотя бы на несколько часов.

— Все нормально, — сказал Виктор, хотя это было не так. — И я… хотел бы повторить это еще раз.

Юри снова повернулся к нему, даря улыбку, и сердце Виктора замерло, пропуская удар.

— Да. Да, я тоже.

____________

1. «Моя лодка полна угрей».

2. Речь идет об Оскаре Уайльде и его «Балладе Редингской тюрьмы».

========== Chapter 2: Berlin, Part Two (3) ==========

— А сегодня Вы в хорошем расположении духа, герр Юри!

— Еще бы, такой прекрасный день, — с сигаретой между пальцами Юри обвел парк рукой, указывая на красоту вокруг, сотканную из яркой зелени и обилия новых цветов, заполнивших Тиргартен, как будто долгая, мерзкая зима была каким-то коллективным дурным сном. Надвигался июль, густой жар лета стелился по дорогам и тротуарам, и в душном кабинете можно было наконец-то снять пиджак. Над их головами промчалась стая стрижей, крича без устали.

— И то верно, — согласился Эмиль, шагающий рядом; через несколько мгновений он остановился и наклонился вдохнуть аромат розы, растущей у дорожки. — Но у Вас, кажется, есть и другие причины для улыбок, м? — он толкнул Юри в бок и весело оскалился.

— О, не беспокойтесь за это. Да и моя мать расстроилась бы, если бы я женился на немке.

Хотя, если взять его настоящую мать, то, наверное, немке она бы не огорчилась, особенно узнав, чем Юри на самом деле занимался. Минако никогда ничего не говорила ему по этому поводу, но была слишком проницательной, чтобы не заметить, в какой компании он крутился в Оксфорде.

— Ну, раз уж Вашим сердцем завладела только погода… — Эмиль снова улыбнулся, при этом его взгляд оставался хитрым и оценивающим.

Юри помотал головой. Рассказывать о том, что он нашел любовника, с которым мог быть искренним и расслабленным, пусть и не более того, было бы слишком для той формы общения, которую они изначально установили между собой. Лучше бы его личная жизнь не выходила за рамки догадок Эмиля.

К тому же, они не виделись с Виктором так уж часто, а когда виделись, то чаще всего по работе. Для секса нужен был определенный уровень безопасности и уединения, который сложно было организовать в Берлине, даже несмотря на такие меры как использование черного входа в отелях или прибытие на место одного из них за долгие часы до второго. Но разве было что-то удивительное в том, что Юри до безумия нравилось проводить время рядом с Виктором, видеть его улыбку или тонуть в его прикосновениях? Дело касалось того, кому можно было доверять, с кем можно было делить одну постель.

Они прошли мимо небольшой группы девочек, играющих в Himmel und Hölle — немецкие классики, начерченные мелом на асфальте. Эмиль повторил движения одной из них, а когда спрыгнул с квадратика на пустой асфальт, все остальные девочки вытаращились на него с неодобрением, все равно не помешавшим ему широко улыбнуться.

— Даже в детей внедрили страх, — прокомментировал он, когда они отошли на достаточное расстояние, чтобы не быть услышанными. — У меня дома половина этих девочек уже вызвала бы меня на состязание по классикам, и я бы проиграл бой… — он покосился на Юри. — Не волнуйтесь, можно не спрашивать, где мой дом. Я все равно не могу туда вернуться.