Море опалённое свободой (СИ)

- Нет, – заискивающе проговорила Мама.

- Я просто гулял, а этих увальней за милю видно, меня бы сразу же раскусили, – говорил Волдин, и его голос в этот момент, вернее тон, походил на тон капризного подростка, которому родители впаривают старую, давно забытую вещь в наследство.

- Так, где же вы были и что искали, Ваше Величество? – чуть улыбнувшись и тёплым голосом, вопросила Мама.

- В мире, – ответил Волдин. На спине вжикнула молния, всколыхнулось полотно накидки. Вторая женщина опустилась на колено и, слегка приподняв ногу правителя, просунула её в полусапожек.

- И что вы там наблюдали, Ваше Величество?

- Людей, – отозвался Волдин, натягивая на запястье перчатку из тонкой, акульей кожи. – Бескрайнее море… Другую жизнь… Свободу…

При слове «свобода» в комнате повисла странная тишина. Она была наполнена грустью и тоской. Мама тихонько, прерывисто вздохнула, посмотрела внимательно, с какой-то горечью, на ширму.

- Что-нибудь вынесли полезного из этого путешествия? – спросила она, чтобы нарушить это тягостное молчание.

- Да, – отозвался Волдин, слегка оттягивая воротник. Одна из женщин, что занималась накидкой, расправляя её полы, завидев движение правителя, тут же поспешила ему на помощь, волнительно рассматривая, что же могло помешать ему. Волдин отстранил её руку, жестом показав, что всё нормально. Женщина вернулась к накидке. – Очень много полезного. Можно сказать, всё, что я хотел, я узнал. Осталась лишь малость, но думаю, – женщины отступили, давая правителю выйти из-за ширмы, – это вопрос времени.

Волдин был идеален. Высокий, стройный, не худой, но и не накаченный. Спина ровная, шаг чёткий, отточенный. Движения величественные. Взгляд серых глаз был пронзительным и резким, как и положено правителю.

Красные одежды, в которые его облачили, подчёркивали фигуру, обтягивая стройные ноги, извиваясь тонкими ремешками. Рукава сшиты из лоскутов, обтягивающих руки, на предплечье заканчивались небольшими фонариками из коричневого материала. Воротник стойка, далее в облипку из тонкой материи кофточка, которую перехватывает на бёдрах тонкий ремень, куда Волдин тут же прикрепил ножны шпаги. Полы кофточки падают чуть ниже ягодиц, а рваные концы серпантином свисают до колен и ниже. Длинная и пышная накидка, сшитая из лоскутков оттенков красного, синего и коричневого, падает до самого пола. Все цвета приглушённые, скупые на яркость и светлость. Но это Волдину идёт. Дополняют одежду полусапожки на квадратном, в пять сантиметров каблуке, сшитые из тончайшей кожи и переплетены тонкими ремешками с пряжками. С внутренней стороны пуговки. На руках обрезанные на пальчиках перчатки, чтобы видно было только ногти.

Волдин сел за роскошное большое трюмо, на котором уже стояли коробки с гримом, на подставке для парика расположился парик цветом в тон накидке. В открытых шкатулках были аккуратно разложены аксессуары: браслеты, подвески, серьги и прочие дорогие украшения.

- Какие-нибудь указания будут? – спросила Мама, закончив любоваться своим правителем, и пока женщины мыли руки, чтобы приступить к самому главному: наложению на лицо Волдина грим.

- Отдай приказ на рассвете арестовать трёхмачтовый галеон «Сирена Моря» и находящегося на его борту адмирала Иренди.

- Вот как? – удивилась Мама. Её полувыщипанная и выцветшая на солнце бровь слегка приподнялась вверх. Тут же подошли женщины и принялись за работу. Волдин ещё успел посмотреть на Маму через зеркало и усмехнуться.

- «Пути морские всегда приводят к краху» – так, кажется, говорил один раздражающий до сих пор мои нервы царь.

- Всё будет сделано, Ваше Величество, – и Мама, поклонившись, развернулась и вышла из комнаты.

Одна из женщин причесала волосы Волдина назад, заколола невидимками, потом повязала голову тесьмой. Вторая взяла крем, нанесла его на лицо Волдину, потом ещё из одной коробочки. Затем, вытерев руки о салфетку, взяла баночку с гримом и принялась лёгкими, нежными движениями наносить его на лицо. Сначала основу, потом уже и всё остальное. Затем настала очередь для парика. Встряхнув его, первая женщина аккуратно надела его на голову, расчесала, приколола шпильками за тесьму…

Через час перед зеркалом сидел совершенно не узнаваемый человек. Вошедшая Мама, после недолгого разговора с оставшимся лёгкой тенью за дверью агентом, узнала в нём своего царя. Её сердце легонько дрогнуло, и она мысленно вознесла молитву богам, что её правитель в полном здравии.

Закрепив на шее пару подвесок, надев на запястья несколько браслетов, на уши клипсы, воткнув в парик несколько гребней и заколок, женщина уложила его так, что он не был похож ни на женщину, ни на мужчину. Парик торчал во все стороны тонкими иглами на правый бок и локонами был на левом.

Он встал со стула, бросил на себя взгляд в зеркало. Тонкие коричневые брови летели до самых висков. Красная краска подвела глаза, внутри тонкой линией скользил белый грим. Белый расширял глаза, делая их больше. Серые тени, смазанные с коричневым подчёркивали сталь и холод глаз. Края носа слегка затемнены, что делало его меньше, скулы наоборот чуть высветлены. Лёгкие румяна на щеках, коричневым окрашены губы, с еле заметными двумя бардовыми пятнышками на равном расстоянии от середины нижней губы. Может, в этом и не было красоты и изящества, может здесь и прятался мужчина, но видя себя в зеркало, молодой человек снова ощущал, как цепи и кандалы сдавливают его душу и тело, вновь утаскивая в тёмную и мрачную комнату.

Отвернувшись от отражения, он взмахнул накидкой, и она, надувшись, словно парус, медленно стала опускаться, следом за идущим в другой коридор царём. Женщины стояли, склонившись до тех пор, пока правитель не скрылся в полумраке коридора. Мама последовала в прихожую...

Пройдя коридор, вскоре он очутился во внутреннем дворе дома, откуда вела вверх длинная лестница. Остановился, посмотрел на неё тоскливыми глазами, потом вздохнул и сделал первый шаг. Она насчитывала три тысячи ступеней и вела на дворцовый остров. Вилась по ветвям каменных деревьев. Сколько царь себя помнил, она всегда стояла здесь, и он, будучи маленьким, всегда сбегал в порт по ней. Вот и сейчас, он возвращался на своё законное место, считая ступени и, всё так же, не желая, как и в детстве, возвращаться в тот мир, что ждал его там, наверху.

В сердце защемило, душа затрепетала. Свобода всегда была дорогой, она для некоторых считалась бесценной, а для него она была зыблемой, словно мираж. Но, не взирая на эти ощущения и чувства, он умудрялся испивать её до дна, смеяться с ней и поддаваться её образу жизни, на мгновения забывая про то, что его кто-то где-то ждёт. Что у него есть долг, что он кому-то обязан, и что никто, кроме него, не станет делать то, что делал он с раннего детства. Эта клетка была его ношей, его тюрьмой, его образом жизни, и, сбегая лишь на мгновение, он всё равно возвращался, в который раз осознавая своё положение и свой статус.

Три тысячи ступеней закончились слишком быстро. На востоке начало заниматься солнце. Небо посветлело, звёзды потухли, ночь уходила прочь, снимая маски. Но он всегда её надевал, словно прячась за ней от всего мира.

На широкой площадке его ждали несколько охранников, Мама и ещё пару советников. Он прошёл мимо, величественно и грациозно. Все поклонились, а он, не обратив на них внимания, пересёк площадку, вошёл в открытые, широкие двери. Дворец встретил тишиной и прохладой, запахом цветов и власти, который пробежал по телу мурашками.

Он шёл быстро, сменяя коридоры, ступая по лестницам, проходя холлы и залы, и вот, наконец, зашёл в открывшиеся перед ним двери. Переступил порог огромных апартаментов, сделал жест его не беспокоить. Створки быстро сошлись, укрыв его от посторонних глаз. Он прошёлся до огромного, панорамного окна. Звуки шагов раздавались в пустой комнате эхом и раздражали натянутые струной нервы. Лишь накидка за спиной, приподнимаясь волнами, шелестела, нагнетая итак чёрную и давящую на сердце тоску. Подойдя к окну, он посмотрел на раскинутое внизу море, которое в моменты рассвета становилось словно зеркало, и вдруг подумал: как же хочется заглянуть в его отражение и сойти с ума, забыв навечно, что является царём пиратов – Волваром Великолепным.